Николай Переяслов - За завесой 800-летней тайны (Уроки перепрочтения древнерусской литературы)
Список использованной и прочитанной литературы:
1. Н. Карамзин. История государства Российского, т. III, гл. III.
2. Древнерусские княжества X-XIII вв. — М., Наука, 1975.
3. Н. Баскаков. Тюркская лексика в «Слове о полку Игореве». — М., Наука, 1985.
4. А. Никитин. Лебеди Великой Степи. — В журн. «Наука и религия», №№ 9, 10, 12, 1988.
5. И. Еремин. Лекции и статьи по истории древней русской литературы. Л., 1987.
6. Б. Рыбаков. Петр Бориславич. — М., 1991.
7. ПСРЛ, т.II. — М., 1962.
8. «Злато слово». — М., 1986.
9. С. Пушик. Криваве весiлля на Каялi. В кн. «Дараби пливуть у легенду» (на укр. яз.). — К., 1990.
10. Г. Карпунин. По мыслену древу. — Новосибирск, 1989.
11. Л. Наровчатская. Первозванность. — М., 1991.
12. А. Косоруков. Гений без имени. — М., 1986.
13. Д. Лихачев. Великое наследие. — М., 1975.
14. Б. Зотов. Шел к синему морю. — В журнале «Техника — молодежи», № 3, 1984.
15. Е. Осетров. Родословное древо. — М., 1979.
16. Слово о полку Игореве, серия БП. — Л., 1985.
17. В. Колесов. Мир человека в слове Древней Руси. — Л., 1986.
18. В. Аникин. Русский фольклор. — М., 1987.
19. Т. Акимова. Фольклор Саратовской области. — С., 1946.
20. Песни, собранные Киреевским. — М., 1911, вып. 1.
21. Русский народный свадебный обряд. — Л., 1978.
22. В. Иванов, В. Топоров. Исследования в области славянских древностей. — М., 1974.
23. Г. Сумаруков. Кто есть кто в «Слове о полку Игореве». — М., 1983.
24. Обрядовая поэзия. — Л., 1989.
25. А. Гогешвили. Акростих в «Слове о полку Игореве» и других памятниках русской письменности XI-XIII веков. — М., 1991.
26. Исследования «Слова о полку Игореве». — Л., 1986.
27. Этимологический словарь русского языка. — К., 1989.
28. Словарь русского языка. — М., 1986.
29. В. Шухевич. Гуцульщина. — Львов, 1908, кн. 5.
30. Слово о полку Игореве. — М. — Л., 1961.
31. О. Сулейменов. Аз и Я. — Алма-Ата, 1975.
32. М. Попович. Мировоззрение древних славян. — К., 1985.
33. А. Афанасьев. Живая вода и вещее слово. — М., 1988.
34. Б. Рыбаков. Язычество Древней Руси. — М., 1987.
35. Слово о полку Игореве. — М., 1978.
36. Э. Бенвенист. Общая лингвистика. — М., 1974.
37. Д. Лихачев. Слово о полку Игореве. — М., 1982.
38. П. Мовчан. Хвала канону. — К., 1986.
39. ТОДРЛ, т. XXXVIII.
40. Сны и сновидения. — М., 1989; 1000 снов. — М., 1989; Водолей знак России. — М., 1991; и другие издания сонников.
41. ТОДРЛ, т. XXXVI.
42. М. Устинов. Без России не напишешь. — М., 1989.
43. В. Моложавенко. Был и я среди донцов. — Р. — н. — Д., 1984.
44. Г. Брызгалин. Чудесной тайны ключ: новое прочтение «Слова о полку Игореве». — Волгоград, 1994.
45. Л. Гумилев. Древняя Русь и Великая Степь. — М., 1989.
46. С. Плетнева. Половцы. — М., 1994.
47. М. Аджи. Полынь Половецкого Поля. — М., 1994.
48. М. Булахов. «Слово о полку Игореве» в литературе, искусстве, науке. — Минск, 1989.
49. «Слово о полку Игореве»: 800 лет. — М., 1986.
50. Альманах «Памятники Отечества», журнал «Вопросы истории», другие периодические издания.
Приложения
Клюев и «Слово о полку»
(Мотивы и образы «Слова о полку Игореве» в поэзии Н.Клюева)
«...Кто с таким искусством мог затмить некоторые местаиз своей песни словами, открытыми впоследствии в старыхлетописях или отысканными в других славянских наречиях?..»
А. С. ПУШКИН (из записок о «Слове о полку Игореве»).
Творческое наследие самобытнейшего русского поэта Николая Клюева в ПОЛНОМ объеме в России пока еще, кажется, не издавалось, но и того, что пришло к отечественному читателю за последние годы в виде нескольких небольших книжек его «Избранного», а также на страницах различных антологий серебряного века и в разрозненных журнальных публикациях, достаточно, чтобы обнаружить в нем глубочайшую внутреннюю связь с самыми корневыми традициями русского поэтического опыта, над первыми проявлениями которого, как часовня над Волжским истоком, возвышается непостижимое в своей многослойной образности «Слово о полку Игореве». Весьма ощутимые следы близкого знакомства с этим памятником древнерусской литературы несет на себе и и поэзия Клюева, то и дело затрагивающая образно-поэтические струны гусель, лежащих на коленях «великого» и «вещего» Бояна...
В методологическом плане в поэзии Н. Клюева можно выделить четыре своеобразных лексико-стилистических ряда, каждый из которых указывает на определенную связь со знаменитой «ироической песнью» про князя Игоря. К первому из этих рядов следует отнести прямые включения в текст клюевских произведений неизмененных слов, образов и персонажей, взятых им непосредственно из «Слова о полку Игореве». Ну, хотя бы таких, как образ плачущей на путивльской стене княгини Ярославны:
1 ...Не Ярославна рано кычет
На забороле городском...
(«Я — посвященный от народа»)
2. И нет Ярославны поплакать зегзицей...
(«Поле, усеянное костями»)
3.Ярославна — зегзица с Путивля...
(«Деревня»)
Как видим, образ в данном случае переносится в новое произведение почти в первозданном виде, включая в свой «комплект» даже сопутствующие ему в прототексте слова — в примере с Ярославной это «на забороле», «зегзица» и «Путивль».
Фактический арсенал примеров этого ряда в поэзии Клюева немногочислен, образы его не опосредованны и используются практически в том же самом значении, что и в «Слове». Это «баснослов-баян» из стихотворения «Я пришел к тебе, сыр-дремучий бор», соответствующий образу «вещего Бояна», древнего певца из «Слова о полку Игореве». Это «шелом» из поэмы «Разруха»; несколько раз встречающиеся в различных стихах «аксамиты»; а также некоторые другие слова, употребленные в том же самом значении, что и в древнерусском тексте.
Ко второму ряду следует отнести имена и наименования, существующие и вне поэмы об Игоре, но тематически касающиеся именно тех мест и событий, которые упомянуты или описаны автором ХII века. Это такие слова и выражения как «половецкий костер» из стихотворения «Воздушный корабль», «половчанин» из поэмы «Погорельщина», названия городов Изюм и Чернигов из стихотворения «Я знаю, родятся песни», и Чернигов и Курск — из «Разрухи», а также упоминание в поэме «Деревня» иконы Богородицы под названием «Пирогощая», по имени которой назывался в Киеве храм, к которому в финале «Слова» едет поклониться бежавший из плена Игорь. Ну, а кроме того, к этому ряду следует отнести и неоднократное упоминание Клюевым рек Дон и Дунай, тоже вызывающих ассоциацию с панорамой Древней Руси периода событий «Слова о полку Игореве».
Самым же «урожайным» в принятой нами системе можно считать третий ряд, включающий в себя образы, являющиеся как бы только «эхом» своих прототипов в «Слове». Ну, скажем, такие, как в цикле «О чем шумят седые кедры», где строки «Ты уходил на Перекоп, / На молотьбу кудрявый сноп» (Разрядка здесь и далее моя. — Н.П.) зримо перекликаются с описанием битвы на реке Немиге, сделанным в «Слове» при помощи практически тех же символов:
На Немизе снопы стелютъ головами,
молотятъ чепи харалужными...
Такая же узнаваемость первообразов видна и в «аукании»многих других соответстий «Слова» и поэзии Клюева. Ну, например: «Чръна земля подъ копыты костьми была посеяна, а кровью польяна» («Слово») и — «Поле, усеянное костями, / Черепами с беззубою зевотой» (Клюев, «Поле, усеянное...»). Или: «Аще кому хотяше песнь творити <...> тогда пущащеть 10 соколов на стадо лебедей» («Слово») и — «Нет прекраснее народа, / У которого в глазницах, / Бороздя раздумий воды, / Лебедей плывет станица!» (Клюев, «Песнь о Великой Матери»). Или же: «шизымъ орломъ подъ облакы» («Слово») и — «Где утро сизая орлица» (Клюев, «Разруха»); «въ путины железны» («Слово») и — «Из железного полона» («Песнь о Великой Матери») и так далее.
Но наиболее интересным для наблюдений оказывается последний четвертый ряд соответствий, входящие в который пары образов из стихотворений Клюева и «Слова о полку Игореве» не просто обнаруживают «родство» друг с другом, но ещё и как бы восходят к неким, скрытым от нас за столетиями, но общим для обеих по этических систем истокам. Так, например, в том эпизоде «Слова», который посвящен первой победе русичей над половцами, автор, перечислив захваченные в качестве трофеев «злато, и паволокы, и драгыя оксамиты», говорит:
...Орьтъмами,
и япончинцами,
и кожухы
начашя мосты мостити по болотомъ
и грязивымъ местомъ,
и всякыми узорочьи половецкыми...
Комментарии к этим строкам во всех изданиях «Слова» одинаковы: добыча русичей была так велика, что ею вымащивали гати через болота и топкие места. Хотя, можно ли так замостить узорочьем топкое болото, чтобы оно выдержало всадника с конем, да и вообще — зачем это было делать, если русичи в тот день всё равно остались ночевать на захваченных половецких вежах, комментаторы не уточняют...
