Борис Можаев - Мужики и бабы
- Давайте не спорить, а говорить по существу, - сказал Озимов. - Что вы предлагаете?
- Вот именно! - подхватил Звонцов. - Бог с ней, с этой инструкцией. Вы видели, что на селе творится? Успокоить надо народ. Вот мы и предлагаем ноне же собрать сход и выбрать новый сельсовет.
- Ну что ж, мы соберем партячейку, обсудим кандидатуры и предложим вам их на сходе, - ответил Ашихмин.
- Э, нет! Так не пойдет, - Звонцов подвинул к себе брошюру и прихлопнул по ней ладонью. - Уж если голосовать, так по всем правилам. Нам с ними жить, нам и выбирать их. Тут ведь, - ткнул он в брошюру, - все было писано при Советской власти. Ну и что ж, что устарела? Она ж не против, а за. Пока другой нет, сделаем, как тут сказано: никаких лишенцев и никаких списков. Мы сами назначаем и сами выбираем в отдельности каждого. А вы будете сидеть и смотреть, чтоб мошенничества не было.
Ашихмин только головой покачал:
- Значит, все пустить на самотек? А с митингом как? А с колхозом?
- Ежели вы согласны на перевыборы, мы скажем мужикам - все придут на митинг честь честью. А потом, на сходе, при новом Совете, и за колхозы проголосуем. Все по закону, кто пожелает, тот и вступит. И все будет тихо.
В это время гулко ударил колокол, все невольно вздрогнули и посмотрели на окна; не успел замереть густой тягучий звон, как ударил еще один мощный всплеск, потом еще, и все загудело, слилось в один сплошной клокочущий тревожный гул.
- Набат! - крикнул кто-то из сеней.
- Кто им разрешил? Так их и разэтак... - загнул заковыристым матом Звонцов.
- Обманщики, мерзавцы! - крикнул Ашихмин, бледный весь, вскочил, затравленно озираясь, дико выпучив глаза, еще раз крикнул: - Мерзавцы! - и бросился бежать.
- Стойте! Мы ж не договорились! В набат сумасброды ударили... Митька, задержи его! - кричал Звонцов.
В растворенную дверь Озимов видел, как в сенях на пути Ашихмина вырос здоровенный детина в расстегнутом полушубке.
- Прочь с дороги! - в одно мгновение Ашихмин вырвал из кармана руку с наганом.
- Ашихмин, стойте! Остановитесь!! - закричал Озимов, вставая.
Но грохнул выстрел, парень схватился руками за лицо, слепо шагнул вперед и стал шататься, как подпиленное дерево; все замерли и смотрели, как сквозь его сцепленные пальцы стала просачиваться и стекать струйками по рукам, по синеющему подбородку и капать на шубу, на пол пронзительно-красная кровь. Потом он рухнул, как дуб, не сгибаясь, и глухо стукнулся лбом об пол.
Ашихмин легким поскоком вылетел в наружную дверь и затопал по ступенькам крыльца, уменьшаясь в росте.
- Держите его, ребята!
- Бей их, сволочей! - закричали от стола, и все бросились в сени, опрокидывая стулья.
- Стойте, мужики! Одумайтесь! Не губите себя! - В наружной двери стоял Озимов, заслоняя собой весь проем. - Никуда он не уйдет... Мы судить его станем.
- Знаем мы ваш шамякин суд, - Звонцов приблизил к нему свое бледное, искаженное гневом лицо. - В дураках нас хочешь оставить, кабан раскормленный? Не замай дверь!
Он схватил Озимова за отворот шинели и резко рванул на себя. Раздался сухой треск раздираемой материи, Озимов качнулся и правой рукой с разворота сильно ударил Звонцова прямо в бороду. Звонцов как-то звучно хрюкнул и, подгибая коленки, стал приседать и тянуть к полу за отворот шинели Озимова. Тот хотел сбить клешневатую, оцепеневшую в мертвой хватке руку, но в это мгновение что-то оглушительно треснуло у него на затылке, яркой вспышкой ослепило ему глаза: Озимов почувствовал, как ватными становятся ноги, и, теряя сознание, начал падать, отваливаясь спиной к стенке.
Вечером того же дня на квартиру Успенских зашел Костя Герасимов. Дмитрий Иванович сидел за столом, что-то записывал в тетрадь, перед ним лежала раскрытая книга. Мария сидела в качалке возле топившейся грубки и вязала кофту.
- Костя, раздевайся, присаживайся и слушай! Вот новинка из нашей библиотеки: "Любовь людей шестидесятых годов", - Успенский приподнял новенький томик в мягкой обложке. - Составитель Богданович. Тут переписка Чернышевского, дневники его, всякие изречения Шелгунова, Сеченова... Прелюбопытно! А между прочим, какое главное правило поведения "новых людей" Чернышевского?
- Как приятнее, так и поступаешь, - ответил Герасимов без запинки, присаживаясь на стул.
- Ну, силен! Ты, брат, знаешь "Что делать?".
- А как же? На том и стоим.
- Ты, видать, тоже из новых людей. Значит, что приятнее, что выгоднее для тебя, то и делаешь?
- Ну, уж так упрощать все!
- Извини, я нисколько не упрощаю. Вот послушай, - он открыл нужную страницу и прочел: - "Человек поступает так, как приятнее ему поступать, руководится расчетом, велящим отказаться от меньшей выгоды или меньшего удовольствия для получения большей выгоды и большего удовольствия".
- Иди ты! Кто это написал? - удивился Герасимов.
- А это цитата из Чернышевского. Его кредо, так сказать.
- Митя уже выводы сделал, - засмеялась Мария. - Завтра, говорит, пойду не в школу, а в кабак, поскольку удовольствия в кабаке получаю больше.
- А что? С точки зрения разумного эгоиста можно и не то себе позволить, - сказал Успенский. - Вот здесь выписка из дневника. Чернышевский был еще учителем гимназии и признается, как мошенничал, выставляя пятерку в журнал братцу своей возлюбленной. Вот это место. - Успенский полистал книжку и прочел: - "Спрашиваю уроки у 4-5 человек, спрашиваю наконец его и потом снова других. Венедикт ничего не знает. Все-таки я ставлю ему 5". Успенский отложил книгу на стол, усмехнулся. - Потом отсылал журнал своей возлюбленной; тайно выкрал его из канцелярии и послал, чтобы она смогла убедиться в том, что он сделал все, как она велела. А, каков? И возлюбленная его, будущая жена, тоже хороша: если хочешь доказать, что любишь меня, сделай подлость. Вот так, Маша, новые люди-то любят. А ты? Нет чтобы испытать меня. Ну, послала бы хоть в амбар к кому-нибудь залезть.
- По амбарам лазить - преимущество хвостатых, милый мой. А мы с тобой безхвостые, рылом не вышли.
- И что же он? Показал журнал с фальшивой отметкой - и хоть бы хны? спросил Герасимов.
- Признается, что поначалу взяла его некоторая робость. Но он быстро справился с собой. Он же сильная личность, проповедник! Новый человек! Кому нельзя подличать, а ему можно. Да он и не считает это подлостью - он же делает удовольствие близкому человеку, следовательно, и себе самому. Как приятнее, так и поступаешь. Вздумал сделать - сделаю. Конфетки получил в награду от нее, съел их с удовольствием. Так и пишет... А гнусность самого поступка? А муки совести? Их нет и в помине. Он же сильная личность, он готовится на великие дела. Поэтому можно плюнуть на общие правила.
Герасимов хмыкнул и покачал головой:
- Хороший пример для школьников.
- Черт знает что! - сердито сказал Успенский. - Всякую чушь собирают. Ладно, издавай. Но хоть возражай, комментируй. Герцен в свое время называл подобные проповеди нравственным развратом. А Богданович теперь радуется. Хорошо! Валяй, ребятки, читай и подражай: что нравится, то и любо, что выгоднее, слаще - то и подай. На остальное - плевать.
- Я ведь по делу к тебе, Дмитрий Иванович, - сказал Герасимов. - После уроков мы собрались в учительской. Хватились - тебя нет.
- У меня всего три урока было. Зашел в библиотеку, взял вот эту книжицу - и домой.
- Вот какое дело... Дмитрий Иванович. Вести получили тревожные...
- Из Желудевки? - перебил его Успенский. - Вроде бы там успокоились.
- Веретье взбунтовалось... И, говорят, жертвы есть.
- Откуда вы знаете?
- Оттуда двух привезли к нам в больницу... Но это еще не все - в Еремееве в набат били. А завтра наши, степановские, собираются идти кормушки ломать. Вот и обсуждали - как быть?
- Надо попытаться отговорить их, - сказал Успенский.
- Это бесполезно. Мужики решили на самовольном сходе - завтра выходить на площадь к церкви. Ну вот... Мы посовещались и пришли к выводу: на площадь не ходить даже с благим помыслом - уговаривать крестьян воздерживаться от насилия!
- Почему?
- Потому что на многих учителей народ обозлился. И нас могут просто избить. Кроме того - есть сведения, что на завтра вызваны войска.
- Так надо сказать мужикам!
- Ни в коем случае! Во-первых, никто этого не знает в точности, а во-вторых, это может вызвать панику, мужики убегут в лес, и нас попросту посадят как провокаторов.
- Я не понимаю, что ж вы хотите? Или что вы решили?
- Мы решили на завтра отменить занятия и не выходить из домов.
- А школьники знают об этом решении?
- Да.
Успенский встал из-за стола и, заложив руки за спину, прошелся по горнице. Мария, прервав вязание, тревожно смотрела то на него, то на Костю.
- Я вам ничего не обещаю, - ответил он наконец. - Если завтра события обернутся так, что нужна будет моя помощь или участие, то я пойду и на площадь, и вообще куда угодно.
- Но это может бросить тень на весь коллектив, на всю школу...
- Оставьте, пожалуйста, ваши групповые игрушки, - покривился Успенский. - Я хоть и не разумный эгоист, но тем не менее так называемый интерес нашего коллектива в этом случае блюсти не стану.
