Алексей Никитин - Рука птицелова
И он его нажал.
Чернота взорвалась режущими глаз красками. Антон мощным толчком был выброшен в мир, полный нестерпимо-белого света, и оттуда уже увидел, как исчезает покинутый им край застывшей тишины. Теперь Антон видел его огромным грязно-серым смерчем, который стремительно уменьшался, пока не исчез вовсе.
-------------------------------------
-------------------------------------
Антон остался один. Свет, окружавший его, был и внутри него. Незримым потоком он протекал сквозь Антона, очищая его, но не нарушая его целостности, не растворяя в себе.
-------------------------------- Он вспомнил все. ------------------Каждый свой поступок --------------- и каждое слово. ----------Все ошибки, что прежде тяготили его. ----------------Ошибок не было.----------------------------------------------------------------Были поступки и решения. ------------------------------------------------------- Была судьба его - его путь. ------------------------------------- Который он должен пройти до конца. --------------------
Я сам отвечу на свой вопрос. Может быть, не сейчас. На этот и на все другие. Они заданы не случайно и Тот, кем они заданы, ждет моего ответа.
- Товарищ сержант. Товарищ сержант, - тормошил Антона разводящий. - К нам какой-то майор идет. С седьмого поста часовой звонил.
Пистолет куском холодного железа лежал у его ног, ткнувшись стволом в снег. Антон посмотрел на измазанные грязью сапоги разводящего и, не поднимая головы, спросил:
- Оттепель начинается. Чувствуешь?
- Потеплело, - радостно согласился разводящий. - На постах хлопцы тулупы поснимали.
- Иди, - вздохнул Антон. - Я сейчас буду.
Он знал, какого майора заметили на седьмом посту.
- Пусть приходит.
Антон поднял пистолет, рассеянно осмотрел его, слабо удивился бесполезности этой игрушки, поставил на предохранитель и сунул в карман.
XV
...вдруг вспомнил сон. Вчерашний? Нет... Недавний.
Недавний сон. Тревожный и холодный...
Зима, должно быть, создана для снов,
для долгих снов и робких пробуждений,
когда уже не знаешь, что есть явь,
а что во сне осталось, и с сомненьем
глядишь вокруг себя: "Так то был сон?"
Не верю сонникам. K дверям не подпущу
угрюмого фрейдиста с потным взглядом.
O Юнге слышать не хочу. Мое!
Мой сон - моя, если угодно, крепость.
Какого черта! Я не знаю даже,
что более реально - этот сон,
в котором я живу, или другой,
который в жизни я считаю сном
и не желаю знать.
Я видел сон: холодным зимним днем
я выхожу на Чертов мост, чтоб Царским
спуститься садом вниз, к трамваю,
наверное. Не помню, суть не в том.
Я выхожу на Чертов мост. Стоит
бесснежная холодная погода,
и ветер гонит стершиеся листья
по твердой, крепко смерзшейся земле.
Еще не поздно, но уже темнеет.
Я коченею на сквозном ветру
и где-то перед самым пробужденьем
вдруг слышу фразу:
"Черным снегом набухло на севере низкое небо позднего декабря".
...И ОДНО ПОСЛЕ
Был я там. Год назад, возвращаясь в Киев из Томска, провел в Москве долгий августовский день. И, конечно, не удержался - съездил, посмотрел.
Забор стоит. Тот же КПП, те же металлические ворота, выкрашенные в темно-зеленый цвет, декорированные, впрочем, российским триколором. Но ни казармы, ни штаба нет. Только обугленные деревянные балки торчат из поросшей тополиным кустарником, развороченной земли. И, словно большие унылые птицы, сидят, тяжело свесив головы, и курят на руинах этого вымороченного мира солдаты в грязных, измазанных кухонным жиром подменках.
В сотне метров от забора, подавляя окрестный ландшафт циклопическими размерами, отражал закат сине-зеленым стеклом верхних этажей еще недостроенный небоскреб Международного Делового Центра.
Антон Байкалов
Киев. 1997 г.
