Алексей Никитин - Рука птицелова
В дверь постучал выводной.
- Товарищ сержант, вас арестованный требует.
"Началось", - с тоской подумал Антон.
Царенко было трудно узнать. Лицо его почернело и налилось злостью. За два неполных дня он постарел лет на десять. Сеть мелких морщин собралась под глазами.
- Отмазался? - ко всему у него пропал голос. - Отмазался, сука. А меня кинул? - просипел Царенко, когда Антон вошел в камеру.
- Ты что, простыл? - Антон представить себе не мог, о чем и, главное, как говорить с Сергеем.
- Как ты отмазался?! - для того другой темы не существовало. - Как?!!
- Никак. Ты же знаешь, у меня тут никого нет.
- Врешь, сука. Ты отмазался! Отмажь и меня!!!
- Что тебе сказал Луженков сегодня?
- Твои показания давал читать.
Разговора с прокурором Антон не помнил. Он не помнил ничего с того момента, как вошел в кабинет Луженкова, и до того, как вышел из бани. Он просто обнаружил себя идущим в роту из бани. Как он попал в часть, что происходило в кабинете прокурора, что он говорил, что подписывал, как...? Антон ничего не помнил. Следовало бы спросить у Сергея, но Антон не мог.
- Ладно, - Антон собрался уходить, - чего тебе на ужин забросить?
- Слушай сюда. - Царенко, казалось, успокоился. - Ты должен меня отмазать. Это ты виноват, что мы влетели. Ты отмазался, отмажь и меня. Если меня посадят...
Антон вышел в коридор гауптвахты и закрыл за собой дверь камеры. В соседней по-стариковски тяжело кашлял генерал.
В прежние времена вечер и первая половина ночи были любимым его временем в карауле. Взводный приносил с собой свежие "Московские новости" и "Огонек", которые вдруг стало возможно читать без скуки, и погружался в них, отзываясь разве что на звонки с постов, сообщавшие о приближении дежурного по части или проверяющего. Сам же Антон либо тоже читал что-то, либо писал, устроившись за пультом связи. Всегда был горячий кофе, сухой аромат которого приятно контрастировал со спертым кисловатым воздухом караулки. Иногда они играли в шахматы или раскручивали огоньковские кроссворды. В разгадывании кроссвордов взводный был виртуозен.
- Восемнадцать стоя, - увлекаясь, почти кричал он, - "Река в Средней Азии". Отложили. Пять лежа. "Популярный русский поэт XVIII-XIX веков. Державин. Буква "В" - пятая в этой узбекской реке. Зеравшан.
Антон давился смехом, наблюдая его упражнения. Раз капитан чуть не сошел с ума - в редакции спутали сетку кроссворда и задание. Из разных номеров взяли. И то он заполнил половину.
На ужин Царенко отправили грузинских разносолов. Было у Антона заведено набирать в караул побольше магазинной, а еще лучше домашней еды. Ночи долгие, погрызть всегда чего-то хочется. Но в этот раз делал он все механически, по привычке. Чувствовал себя паршиво, а на еду смотреть не мог вовсе. Весь вечер просидел в оцепенении, упершись взглядом в ночное окно. Иногда выходил на плац и в тишине морозной ночи ходил вдоль караулки, не зная, куда себя деть. За забором понемногу гасли окна в очаковских домах.
- Иди спи, - в начале второго отправил его взводный, - проку с тебя никакого. - Ходишь туда-сюда, жить спокойно не даешь. Ну, сидит он. Сам виноват. Еще и тебя подставил. Пусть сидит. Чего ты дергаешься? Иди отсюда.
Набросив на плечи свободный тулуп, Антон нашел пустой топчан в комнате отдыхающей смены и лег.
Уснуть не мог. Лежал с открытыми глазами, слушал доносившийся из-за стенки разговор двух казахов. Неспешный был разговор, не утомительный. И непонятный. Казахский был разговор. Потом донесся голос взводного. Захлопали двери. Пришла смена. С соседнего топчана послышался осипший от испуга шепот Царенко: "Отмажь меня. Ты виноват, что мы влетели. Отмажь меня". И генерал Плющихин, напирая грудью на Антона, хрипел по-казахски: "Отмажь меня".
- Вам, товарищ генерал, к Луженкову, к прокурору надо, - попытался объяснить ему Антон.
- Ты прокурор, - захрипел генерал.
- Мне, бля, в город надо. Маме на тяжелую жизнь пожаловаться, - голосом ротного сказал Царенко. - Ты прокурор, отпусти меня. Отпусти меня, - напирал он.
- Серега, ты с ума сошел, посмотри на меня, какой я прокурор? - пытался Антон оттолкнуть от себя Царенко.
- Ты прокурор, - в один голос твердили Плющихин и Царенко.
Вдруг он увидел себя, Байкалова, сидящего в кабинете Луженкова. Он увидел себя с прокурорского места. Напротив сидел Ступак и быстро печатал. Байкалов что-то косноязычно объяснял, при этом нервно усмехался левым краем рта и нелепо таращил глаза. Он говорил, широко раскрывая рот, но слов не было слышно. "Что говорит этот сержант? - с отвращением думал прокурор, почему я его не слышу?"
- Что же я говорил ему? - мучительно вспоминал Антон.
- Ты просил его расстрелять Стрельцова, - с готовностью подсказал Антону особист.
- Ты вре-ешь, - засмеялся Антон и погрозил майору пальцем. - Я всегда знал, что ты врешь, но тут я тебя поймал. Я такого не говорил.
- А что же ты ему сказал? - ехидно ухмылялся тот.
Антон не помнил.
- И мне ты зря грубил, - продолжал особист ласково-въедливым тоном, не надо было, в твоих-то обстоятельствах. Но... не ошибается тот, кто ничего практического не делает. Кто сказал? Помнишь? То-то! Теперь мы с тобой поработаем?
- Не дождешься.
- А я терпеливый, - спокойно закуривая, говорил Матвейчук, - да ты это знаешь. Я ведь подождать могу. Только времени у нас мало. Отмажь меня, заискивающе глядя в глаза Антону, попросил особист.
Он сидел, нависая над столом и медленно уменьшался в размерах, пока не превратился в худую крысу. Сигарета осталась тлеть в пепельнице.
Антон не спал. Он читал книжку, купленную им в Ивано-Франковске.
- Если это вы обо мне рассказываете, - закричал Никодим сквозь стенку, - вы говорите сущую правду. Двойника своего я уже показал одного - с вас хватит. Но я вам еще и не то покажу. Вот я вас!!!
Некто с неуловимо знакомыми чертами лица наклонился над Антоном: "Все возможно. Твои проблемы - пыль. Я могу дать тебе все, и ты получишь все, что захочешь. Ты даже представить не способен... Что ты можешь захотеть? Сейчас я покажу тебе. Посмотри..."
- Зачем тебе я? - перебил его Антон.
Незнакомец приблизил к нему лицо и прошептал, обдавая Антона волнами космического холода: "Отмажь меня".
Но возможно ли решить ее, не пересекая черты, отделяющей смерть от жизни? А если вдруг невозможно, то надо ли пересекать эту черту до той поры, покуда сама она не исчезнет?
Антон так и не смог уснуть. С постов пришла смена. Пора было вставать.
- Выспался? Полегчало? - спросил взводный, увидев Антона, - тогда пошел я спать. Дежурный был ночью дважды. Совсем замучил своими разговорами.
Взводный начал устраиваться на своем топчане, поправляя кобуру.
- Да, вот еще что, отдай кому-нибудь толковому, - он протянул Антону свой пистолет. - Будут чистить оружие, пусть и мой почистят. Патроны только оставь здесь, а то, чего доброго, устроят тир. Все, неси службу.
Антон взял у него "Макаров" и вынул обойму. "Нет, - подумал и вернул обойму на место, - так он утратит свое совершенство. Красивая игрушка."
Пистолет уверенно и тяжело лежал у него на ладони. Антон сжал пальцы на рукоятке, положив указательный на курок и вытянул руку, прицеливаясь в ворону, сидевшую на дереве за окном. Рука слегка дрожала.
- Не попал бы. - Антон сунул пистолет в карман и вышел из комнаты начальника караула.
Караулка была пуста. Обе смены спали. Антон вышел на плац. Морозный вчера еще воздух потеплел. "Или кажется мне?" не поверил себе Антон. Он обошел караульное помещение и присел на узком выступе у задней стены. Перед ним был высокий бетонный забор, отделявший караулку от части. По верху забора в несколько рядов тянулась колючая проволока. Над ним, в редеющих тяжелых облаках, проглядывало ясное, пронзительно-голубое небо.
"То, что на заборах у нас колючая проволока, - вспомнил он, как объяснял им на первой встрече замполит батальона, - это не значит, что мы так уж боимся, что вы отсюда побежите. Проволока нужна, чтобы сюда никто не залез с той стороны." - Смешно было.
"Макаров" снова оказался у него в руке. "Красивый, мерзавец", - еще раз оценил Антон совершенство его линий. Пистолет, казалось, жил своей жизнью. Он подчинял себе Антона. Рука сама медленно развернулась и Антон увидел отверстие ствола. Оно было черным и стремительно увеличивалось, покуда не заслонило собой все: серовато-грязные сугробы у забора, сам забор, колючую проволоку на нем и небо над ним. Перед глазами была огромная черная дыра жадная, живая, алчущая. Она настойчиво требовала от Антона подчинения своей воле. Она требовала его.
Слабым движением указательного пальца Антон нашел курок. Это было лишним, он уже погрузился в нее, ушел в ее черноту, затерялся в ней. То был мир неизвестный, но обладавший одним бесспорным достоинством - в нем не было места прежним проблемам, найти решение которых Антон не мог.
В нем была лишь тишина, холодная тишина и бесконечный покой - то, что так долго и безуспешно искал Антон. Он не отыскал бы дороги назад, даже пожелав найти ее. Этой дороги не существовало - Антон был уверен. Нажав курок, он только подтвердил бы свою уверенность.
