Николай Лейкин - На заработках
XVI
Какъ только Акулина съ Ариной появились подъ навѣсомъ около никольскаго рынка, на нихъ тотчасъ-же было обращено вниманіе всѣхъ присутствовавшихъ тамъ мужчинъ и женщинъ. Всѣ начали коситься на нихъ и осматривать ихъ съ ногъ до головы.
— А бабья-то таки подваливаетъ, произнесъ рослый старикъ-носильщикъ типа николаевскихъ солдатъ съ пробритымъ, начинающимъ поростать сѣдой щетиной подбородкомъ, и кивнулъ на Акулину и Арину бродячему сапожнику, чинившему ему сапогъ. Такъ какъ одинъ сапогъ былъ у сапожника, то носильщикъ вслѣдствіе этого былъ на одну ногу босъ. Одѣтъ онъ былъ въ рваную кожаную куртку, опоясанную въ нѣсколько разъ толстою веревкой, на одномъ концѣ которой висѣлъ кожаный набитый мочалой тюфячекъ для ношенія тяжести на головѣ. Сапожникъ, постукивавшій молоткомъ по подошвѣ сапога, отвѣчалъ:
— Да, братъ, голодуха-то не свой братъ. Изъ всѣхъ щелей лѣзутъ. Страсть, что этой самой бабы нынѣшнимъ лѣтомъ въ Питеръ припретъ. Вѣдь вотъ наши, тверскія, еще не тронулись, а и наши полезутъ. Вы каковскія, сестрицы, будете? спросилъ онъ Акулину и Арину.
— Боровичскія, Новгородской губерніи, милый человѣкъ.
— Пѣшкомъ въ Питеръ-то пришли?
— Ино пѣшкомъ, ино по желѣзной дорогѣ.
— Такъ. Порядокъ извѣстный. Многія нонѣ изъ-за голодухи пѣшкомъ придутъ.
Разговоръ пресѣкся. Находившаяся подъ навѣсомъ баба торговка, продававшая съ лотка соленую рыбу и хлѣбъ, крикнула Акулинѣ и Аринѣ:
— Трески, тресочки, умницы! Рыбки съ хлѣбцемъ позоблить не хотите-ли?
— Обѣдали ужъ, благодаримъ покорно, отвѣчала Акулина.
— А ты такъ, безъ обѣда поѣшь. Охъ, чтой-то у меня нонѣ за покупатели скупые! И десяти фунтовъ рыбы съ утра не продала.
— Продай въ долгъ безъ отдачи, такъ куплю, а то на какіе шиши, коли вотъ я второй день безъ найма здѣсь сижу! откликнулась пожилая баба съ головой, закутанной въ сѣрый байковый платокъ.
— Плохи наймы-то, милая? спросила бабу въ платкѣ Акулина.
— Да почитай что никто не рядитъ, а вотъ ужъ я со вчерашняго сижу. За четыре рубля-бы, кажись, въ мѣсяцъ на своемъ горячемъ куда-нибудь въ кухарки пошла.
— Господи Іисусе! Да что-же это такъ?
— Такое время. Время теперь такое плохое для найма. Всякая прислуга передъ Пасхой на мѣстѣ крѣпится и не соскакиваетъ съ мѣста, чтобы подарокъ на праздникъ заполучить. Развѣ ужъ которую сами хозяева прогонятъ за пьянство. Да передъ праздникомъ-то и не пьянствуютъ, а всѣ тише воды, ниже травы.
— А непремѣнно трафишь прислугой, а не на огородъ?
— На огородъ не могу. Тамъ пропалывать, такъ надо либо на корточкахъ сидѣть, либо на колѣнкахъ стоять, а у меня въ колѣнкахъ ломота и слабы они. Застудила я, милая, ноги себѣ, нынѣшней зимой на плоту бѣлье полоскавши. Зиму-то всю поденно по стиркамъ проходила — ну, и застудила.
— Зиму-то тутотка въ Питерѣ жила?
— Въ Питерѣ. Я ужъ съ прошлаго лѣта изъ деревни: Тверскія мы. Вдова я, милая. Все жила въ деревнѣ, мужъ по лѣтамъ на баркахъ ходилъ, а я дома хозяйствомъ занималась, а вотъ какъ мужъ два года тому назадъ около вешняго Николы утонулъ съ барки — все хозяйство у насъ по деревнѣ прахомъ пошло. Сдала я свою дѣвочку невѣсткѣ… Дѣвочка у меня по шестому году… Сдала я дѣвочку невѣсткѣ, а сама въ Питеръ на заработки… Да плохо, очень плохо… А вѣдь вотъ придется въ концѣ мая или деньги на паспортъ въ деревню посылать или здѣсь отстрочку брать. А денегъ-то, люди говорятъ, надо три рубля, да на больничное рубль. Откуда четыре рубля взять?
Вмѣсто отвѣта Акулина только покачала головой. Черезъ минуту она спросила бабу:
— Ну, а какъ наймы на огородъ?
— Да тоже плохо, Сегодня вотъ я съ утра здѣсь сижу, ни одинъ хозяинъ не приходилъ и не спрашивалъ. Рано вѣдь еще на огородъ-то. Огородъ такъ, къ примѣру, около Николина дня.
— Спаси Господи и помилуй! ужаснулась Акулина и прибавила:- А мы вѣдь вотъ съ этой дѣвушкой на огородъ трафимъ.
— Коли ежели на городъ трафите, то надо самимъ по огородамъ походить, да поспрашать. Нонѣ всѣ сами ходятъ. Хозяева-огородники до Николина дня сюда рѣдко заглядываютъ.
— Да ужъ ходили мы, умница, по огородамъ-то, но все не удачно.
— Работы нѣтъ? Ну, вотъ… А здѣсь еще неудачнѣе сидѣть будете. Здѣсь теперь мѣсто вотъ какое: здѣсь мѣсто стряпушье, кому ежели въ стряпки или по поломойной части, а насчетъ огорода это послѣ Пасхи.
— Ариша, слышишь? окликнула Акулина дѣвушку, которая сидѣла грустно опустя голову и задумавшись.
— Слышу, слышу, Акулинушка… отвѣчала та и прибавила, обращаясь къ бабѣ въ платкѣ:- Да намъ, милушка, покуда хоть-бы и по поломойной части работки найти. Намъ только-бы живу быть.
— По поломойной части работа наклевывается. Теперь время передпраздничное. Всѣ по квартирамъ чистятся и полы и окна моютъ. Даве утречкомъ приходили, рядили. Съ пятокъ женщинъ ушло на работу поденно, а я не могу, не могу я, милая, по полу ползать, потому у меня ноги застужены. Еще одинъ полъ понатужиться и вымыть — туда сюда, а такъ чтобы цѣлый день съ утра до вечера согнувшись по поламъ мочалкой елозитъ — этого не могу.
— Ну, а какъ ряда за поломойничанье была?
— Да кто за полтину, кто за сорокъ копѣекъ ушелъ.
— Это то-есть, стало быть харчи ужъ свои?
— Само собой, свои. Развѣ хозяева чайкомъ попоятъ.
— Что-жъ, Ариша, пойдемъ поломойничать… опять отнеслась Акулина къ Аринѣ.
— Куда хочешь, Акулинушка. Я во всякую работу готова.
— Ну, вотъ и пойдемъ. Что-жъ, полтину серебра въ день заработать это хорошо. Двугривенный на харчи, пятачокъ на ночлегъ, пятачекъ даже на чай можно, а двугривенный все-таки на рукахъ останется.
— Такъ-то оно такъ, милая, но вѣдь на одинъ день поломойничанье-то. Сегодня наймутъ, а завтра опять безъ работы останешься и должна приходить сюда, замѣтила баба.
— А завтра опять наймутъ, на другое мѣсто наймутъ.
— Не такъ-то это легко, ангелка, дѣлается. По два да по три дня безъ найма сидятъ. А ты также разочти, что вотъ Пасха будетъ, праздники начнутся, такъ и совсѣмъ здѣсь наймовъ не будетъ.
— Да, да, да…
Акулина вздохнула и снова покрутила головой.
— Нейдутъ что-то нанимать-то. Никто не идетъ прибавила она, помолчавъ.
— Кому-же идти-то объ эту пору? Объ эту пору никогда наемщиковъ не бываетъ. Вотъ ужъ развѣ что къ вечеру, чтобы съ утра заказать поденьщицѣ на работу придти. Каждый хозяинъ тоже расчитываетъ, чтобы поденьщица у него цѣлый день отработала.
Акулина и Арина сидѣли подъ навѣсомъ уже больше часа, а наемщики все еще не являлись. Баба съ головой закутанной байковымъ платкомъ, соскучившись сидѣть, подняла ноги на лавку, легла свернувшись калачикомъ и, закрывъ глаза, стала похрапывать.
XVII
День клонился къ вечеру, а нанимать рабочихъ, ожидающихъ заработка, никто не приходилъ. Только носильщика наняли за двадцать копѣекъ отнести куда-то большую корзину съ посудой изъ лавки Никольскаго рынка. Подъ навѣсомъ распространилось уныніе. Это уныніе особенно было замѣтно среди женщинъ. Нѣкоторыя, впрочемъ, бодрились и утѣшали себя, что наймы происходятъ главнымъ образомъ утромъ.
— Судите сами, милыя, кто-жъ пойдетъ на вечеръ глядя народъ нанимать. Утромъ это дѣло дѣлается, говорила женщина городскаго типа, одѣтая чуть не въ рубище, съ грязнымъ подоломъ ситцеваго платья и съ синякомъ подъ глазомъ.
— Ну, не скажи. Задастся день, такъ и утромъ ничего не наклюнется, откликнулась баба съ головой, окутанной байковымъ платкомъ. — Вотъ я съ шести часовъ утра здѣсь сижу, а только четырехъ женщинъ въ поломойки взяли. Плотниковъ утромъ нанимали — это точно, а насчетъ женщинъ просто умаленіе. Приходила еще жидовка прислугу за три рубля въ мѣсяцъ нанимать, но кто-же къ жидовкѣ пойдетъ, да къ тому-же и за три рубля! Конечно, это передъ праздникомъ, оттого оно такъ и выходитъ, но все таки…
Кой-кто изъ ожидающихъ найма стали ужинать, покупая себѣ хлѣбъ и астраханскую селедку или треску, или пару соленыхъ огурцовъ. Все это продавалось тутъ-же подъ навѣсомъ съ лотковъ, поставленныхъ на разноски, и съ ларьковъ. На нѣкоторыхъ ларькахъ задымились корчаги щей, вареный картофель, горшки каши, но горячую ѣду, какъ болѣе дорогую, ѣли не ожидающіе найма, разумѣется, очень стѣсненные въ денежныхъ средствахъ, а заходившіе подъ навѣсъ прохожіе. Акулина и Арина, прицѣнившись къ щамъ, и узнавъ, что они стоятъ по пяти копѣекъ чашка, купили себѣ только на три копѣйки картофелю и стали его ѣсть съ оставшимся у нихъ еще отъ обѣда хлѣбомъ. Оставшагося хлѣба было, впрочемъ, мало и пришлось прикупить еще на три копѣйки. Повсюду слышались разговоры о ночлегѣ.
— Еще милость Божья, что у меня уголъ есть и за него до послѣзавтраго впередъ заплачено, а то была-бы просто бѣда, продолжала баба съ головой укутанной платкомъ.
— Тоже, должно быть, издержалися, милая? поинтересовалась Акулина.
