Леонид Гаврилкин - Остаюсь с тобой
- Что вы, молодой человек, прячетесь? - не выдержал Скачков. - Я же не контролер, которого можно водить за нос, я приехал сюда надолго, если не навсегда.
- А что говорить, Валерий Михайлович? - натянуто усмехнулся Котянок. Сами увидите. Хвалиться нечем.
Скачков, конечно, и не ожидал увидеть образцовое производство. Но то, что он увидел на промысле и в цехах подземного капитального ремонта скважин, на базе производственного обслуживания, всюду, где они успели побывать до конца дня, его не просто поразило и взволновало, а ошеломило настолько, что всю обратную дорогу он сидел как убитый, не пытался даже ничего уточнять, выяснять и ни о чем говорить. А хотелось, очень хотелось спросить, что же он, Котянок, здесь делал, куда смотрел.
Настроение начальника, наверное, передалось и Котянку. Он забился в темный уголок на заднем сиденье, притих, казалось, даже не дышал, - ну точно его там и не было.
Теперь Скачков не думал, что напрасно приехал сюда, - поздно было думать об этом, - он знал, был уверен, что не сможет, просто не сумеет вывести управление из прорыва, потому что сейчас, в эти минуты, и в самом деле не видел выхода.
- Слушайте, Вячеслав Никитич, - обратился наконец Скачков к начальнику отдела. - А что, если мы проделаем такой эксперимент. Предложим рабочему, бригадиру, начальнику цеха, чтобы они подумали, что надо сделать каждому из них... Понимаете?
- Это было бы то, что надо, - подал голос из своего угла Котянок. - Но только в идеальных условиях. Мы не справляемся с планом не потому, что люди плохо работают. Здесь налицо объективные причины. Запущен ремонт, не хватает труб, запасных частей.
- Какой же выход? - спросил Скачков, обращаясь не к Котянку, а скорее к самому себе.
- Я, Валерий Михайлович, много думал об этом, - начал Котянок оживленно. Казалось, что он только и ждал удобного момента, чтобы заговорить об этом. - Даже кое-что наметил. Намечал лишь то, что можно сделать в наших условиях. Показал главному инженеру. Тот в принципе одобрил, но сказал, что надо подождать нового начальника. Мы уже знали, что вы приедете.
- Познакомьте меня с вашими... наметками.
- Обязательно, Валерий Михайлович. Как только кое-что уточню.
- Когда это будет? - нетерпеливо обернулся Скачков.
- Надо все подсчитать. Пока что у меня там больше идей, чем расчетов... Думаю, через месяц все будет готово, не раньше.
В Зуев приехали перед вечером.
Отперев дверь мужу, Алла Петровна тотчас же исчезла на кухне. Значит, не в настроении, чем-то недовольна.
Скачков остановился у порога удивленный. На стене в передней он увидел вешалку, которая еще утром лежала на узлах в зале. На вешалке висели, как когда-то в Минске, его и женин зонтики, плащи. Заглянул в зал. На полу лежал ковер. У глухой стены стояли книжные полки. Книги были уже расставлены. На столе поблескивал зелеными цифрами будильник. Возле него возвышалась коробка с люстрой. Значит, не только навела порядок в квартире, но еще и успела сходить в магазин за обновой.
В дверях на кухню остановился, долго наблюдал, как Алла Петровна раскладывает по тарелкам ужин.
- Не знаю, чего спешить? - проговорил с печалью в голосе. - Кто тебя заставляет надрываться? Я же сказал, сделаем все вместе.
- Тебя дождешься, - без обиды, даже как-то весело посмотрела на мужа Алла Петровна. - Ты же так заработался, что и про обед забыл. Или захотелось под старость орден заработать?
- Какой орден! - хмыкнул Скачков; он сходил в ванную помыть руки, а когда вернулся снова на кухню, уселся у стола на табуретку, признался: - Тут надо бога молить, чтобы хоть не оскандалиться. Никогда не думал, что все здесь добито до ручки. Все скважины надо ремонтировать. Представляешь? Нефть еле течет, до того снизилось пластовое давление. А чтобы построить новую станцию для закачки воды, нет ни насосов, ни труб. На старых площадях так выжимали нефть, так старались загонять под землю воду, что теперь нефть идет чуть ли не пополам с водой. Несколько скважин совсем вышли из строя, так заводнились. Нефтеводы допотопные. Не хватает ремонтников, нужной аппаратуры. Даже те трубы, которые подняли, чтобы очистить от парафина, не могут очистить, нет установки. Мой предшественник выжал из промысла все, что мог, и удрал в Москву. Очень своевременно удрал... Один только цех подготовки нефти меня порадовал. Новый, мощный. Но работает лишь вполсилы. Рассчитывали на большую нефть, когда строили. А ее нет. И самое ужасное - в ближайшее время не будет. Геологи ничего не могут найти. Перспективный же план основывается именно на новых месторождениях. Допустим, мне удастся навести на промысле какой-то порядок. Но это будет порядок, и не больше, нефти нам он не прибавит. Ее просто-напросто нет. Одним словом, Алла Петровна, попался твой благоверный, как курица в суп... - Оторвался от тарелки, посмотрел на жену. Та сидела, подперев рукой подбородок, и усталыми глазами наблюдала за мужем. - Тебе это, наверное, не интересно? Извини...
- Почему же, интересно, - вздохнула Алла Петровна. - Я не об этом думаю. Надеялась, что хоть под старость поживем, как люди. Но и тут... - Она опять устало, грустно посмотрела на мужа. - Разведет нас работа, Валера... Снова начнем забывать друг друга... Так и жизнь, глядишь, пролетит...
6
Алла Петровна долго стояла перед открытым настежь шкафом, разглядывала свои платья, раздумывая, что ей сегодня надеть. Хоть и не все вещи были новые, но и не вышли еще из моды, особенно здесь, в Зуеве, где продолжали носить такие фасоны, от которых она давно отказалась.
Из своего немалого жизненного опыта Алла Петровна успела вывести одно непреложное правило: люди в большинстве случаев оценивают тебя не столько по твоим настоящим качествам, сколько по тому, как ты сумеешь себя поставить. Особенно с самого начала. Здесь имеют значение твое поведение, настроение, особенно внешний вид, одежда. А в женском коллективе чаще всего именно одежда. Хотя и проверена жизнью истина, что только встречают по одежке, но и тут бывают исключения. И не так редко. Бывает, все очень долго находятся под первым впечатлением, тем более если ты сознательно его поддерживаешь. Алла Петровна это умела делать.
Сегодня ей хотелось быть праздничной, красивей, но в то же время хотелось, чтобы одежда на ней была строгая, без намека на кокетство, пусть и простительное для женщины, только не в школьном коллективе. Там это кокетство могут расценить, чего доброго, как легкомыслие.
Она достала голубой костюм, который надевала лишь однажды на какой-то банкет.
Надев этот костюм, взбила волосы, стянула их в толстый узел и еще долго стояла перед зеркалом, приглядываясь, не видать ли где седых. Вчера весь вечер красила их, добиваясь естественного светло-каштанового цвета. Приколола золотую брошку, поморщившись, сняла ее, повесила на шею мелкую, чуть заметную на загорелой коже золотую цепочку. Обула белые босоножки на шпильке. Вошла на кухню - руки в боки, - вся золотисто-голубая, прямая и высокая, повернулась перед мужем, который, спеша на работу, стоя допивал свой чай. Кажется, она не произвела на него впечатления, ибо он спокойно спросил:
- По какой улице пойдешь?
- А тебе это зачем? - обиделась Алла Петровна.
- Подошлю самосвал с грузчиками. Трупы подбирать. Представляю, сколько мужиков пооткручивают себе шеи, оглядываясь.
- Одного самосвала будет мало, - сверкнула белыми зубами Алла Петровна.
И правда, когда она шла по улице, то заметила, как бросают на нее быстрые взгляды встречные.
Несмотря на уверенность в себе, она волновалась, как и в тот день, когда шла на свой первый урок. И радость была в душе точно такая же. Она всякий раз холодком пробегает по телу перед чем-то торжественным, новым, еще не изведанным. Алле Петровне трудно было собраться с мыслями, сосредоточиться. Она шла, счастливая и красивая, улыбаясь своему настроению, солнечному дню, встречным людям. С таким чувством - чувством легкости и радости - она вошла и в школьный двор, пестрый от красных галстуков и белых кофточек, от многочисленных букетов цветов. Ученики стояли кучками, что-то рассказывали друг другу, громко и весело смеялись. Младшие неугомонно носились по двору. В строгом молчании, облепив крыльцо, стояли родители. И все они, родители и дети, почтительно расступились, пропуская ее к школьным дверям. Эта почтительность помогла Алле Петровне как-то сразу почувствовать себя учительницей. Войдя в учительскую, она сдержанно улыбнулась, лишь бы только сверкнуть своими белыми зубами, которые, знала, придавали ее лицу еще большую привлекательность. Поздоровалась. Почти все - кто открыто, кто мельком, кто искоса, не отрываясь от книги или тетради, - глянули на нее. Во взглядах она успела заметить непонятную ей иронию. Эта ирония особенно была заметна на лице Антонины Сергеевны, директора школы, которая стояла, опершись на подоконник, в строгом костюме в белый горошек и сама вся строгая и подтянутая. И лишь одна учительница, мелколицая, с грустными глазами, с тонким хвостиком светлых волос, перехваченных, как у подростка, черной резинкой, посмотрела на нее сочувственно. Быстрым взглядом окинув себя - нет ли в ее одежде каких изъянов, - Алла Петровна не стала рассуждать, почему она произвела такое двойственное впечатление, сразу прошла к директору и спросила:
