Леонид Гаврилкин - Остаюсь с тобой
- Неужели это правда?
- Конечно.
- Откуда знаешь?
- Пресса все знает.
- Интересно, интересно...
- Конечно, интересно.
- Выходит, думай больше не об общем, а о своем личном? Если все начнем так жить, что же будет? Погибнем, развалимся...
- Чудак... Такие, как ты, сами не живут и другим не дают. Вот тебя и не любит Балыш. В наше тревожное время нет смысла заглядывать слишком далеко вперед. Как говорит мой шофер, лучше ездить на ближних фарах. Хоть дорогу далеко и не видать, зато никогда не попадешь в колдобину...
- Ну хорошо... - раздумчиво начал Скачков. - Пусть будет по-твоему. Время тревожное... Ну и что? Хватай, греби под себя? Нет, не понимаю я такой философии. Это и не философия, а отчаяние. На всех тех, кто кричит, что вот-вот все взлетит в воздух, я смотрю как на провокаторов. Это, если разобраться, призыв к безразборчивости. Думаешь, наши отцы не знали, что могут не дожить до победы? А какие были!.. Они не ездили на ближних фарах. Поэтому мы с тобой сейчас и живем.
- Правильные мысли, однако оторванные от реальности. А я реалист. Привык жить не представлениями, а фактами. А факты такие. Балыш не рассуждает, ты рассуждаешь. Кто Балыш, а кто ты? - Кириллов развел руками. Вот тебе и вся философия.
- Что посоветуешь? - спросил Скачков.
- Самое лучшее - вернуться назад. Получишь хату, будешь жить с дочкой в одном городе, нянчить внуков. Хоть поживешь спокойно.
- Покой нам только снится, - Скачков встал, посмотрел на часы. Не разговор с Кирилловым, точнее, не содержание разговора, а само присутствие друга придало Скачкову уверенности и даже решительности. - Спокойно можно жить только в обывательском мире, в настоящем мире или победа, или поражение. Одним словом - борьба. Кстати, куда сегодня едешь?
- Хочу побывать на одном заводе в Зуеве...
- Подбросишь меня?
- Не только подброшу, но и побуду у тебя в гостях.
Скачков не любил откладывать задуманное на завтра - старался сделать тотчас же. Иногда излишне спешил. Так и сейчас. Хотя Кириллов и сказал ему, что заедет через час, Скачков собрался за каких-нибудь двадцать минут и уже сидел на лавочке, ожидая его.
- Хоть рыбку взял бы, - стоя в калитке, сказала мать.
- Пусть остается тебе, - махнул рукой Скачков. Почувствовав, что молчать как-то неловко, - поинтересовался: - Тебе не жарко в ватнике? Теплынь же...
- Оно только кажется, что тепло. А земля еще холодная...
Когда подъехала машина, Скачков прижал к себе мать, бодро сказал:
- Не скучай здесь...
- Не посмотрел, как и сады зацветут...
- Посмотрю, мама, обязательно посмотрю. В воскресенье мы с Аллой приедем помогать тебе сажать картошку. Договорись с бригадиром насчет лошади.
- Хорошо... - Кажется, мать нисколько не обрадовалась его обещанию приехать в воскресенье. Наверное, не верила.
Две высокие березы стояли обсыпанные мелкими клейкими листочками, - их не опалил пожар. Вершина же у сосны пожелтела. Рощица помертвела. Птицы покинули гнезда, которые начали было вить. Почки на краснотале осыпались, завянув. Утоптанная земля была припудрена черной мукой. Сажа налипла и на партизанских обелисках.
Скачков и Кириллов вышли из машины, прошлись через притихшую рощицу к полянке под дубом, который еще и не думал распускаться.
Скачков глянул на фотографию отца, и ему показалось, что у того будто помрачнело лицо. Отец не смеялся, а будто кричал, яростно и люто, как обычно кричат, когда бросаются в атаку. Но вот сошла тень с фотографии, отец снова смеялся, широко и открыто, как всегда.
- Тарлан Мустафаев, Иван Алесич, Тарас Запорожец, Степан Кудрявцев, вслух прочитал Кириллов фамилии на временных обелисках.
- Одним словом, дорогой мой Кириллов, ничего у них не выйдет. Не дождутся они спокойной жизни. Ни Балыш, ни Котянок, ни Бурдей. Не дадим. Вот вместе с батькой, вместе с Мустафаевым и другими... У меня есть копия заключения комиссии. Там черным по белому написано три миллиона, а не два. Плюс новое месторождение нефти. Сам поеду в министерство.
- Выходит, все сначала... - не спросил, а с предостережением проговорил Кириллов.
- Выходит, так...
Он торопливо поднялся на свой этаж.
Двери в квартиру были нараспашку.
В комнате, заваленной узлами с одеждой, стопками книг, чемоданами, сидела у стола Алла Петровна. Ее плотным кольцом окружили девочки. И жена, и девочки повернулись, молча посмотрели на него страдальческими глазами.
- Что за вокзал? - весело спросил Скачков.
- Собрались переезжать, - сказала Алла Петровна. - А дети не пускают.
- Куда переезжать? - удивился Скачков, будто и впрямь не понимал, о чем идет речь. - Никаких переездов. Остаемся здесь. - Открыто улыбнулся, глядя на растерянную жену.
Аллу Петровну поразила эта улыбка. Он, казалось, даже помолодел.
Ей хотелось кинуться к нему, обнять, но в квартире были посторонние, и она только сказала:
- Распаковывай чемоданы, если так... - И тоже улыбнулась.
1983 - 1985
Минск
