Леонид Гаврилкин - Остаюсь с тобой
- Авария, жертвы... Но, думаю, это только зацепка. Давно подбирали ключи. Теперь же использовали аварию. Балыш хочет на мое место кого-нибудь из своих. Было собрание. Критиковали. За то, что было, и за то, чего не было. Несли, одним словом, всякую чепуху. Балыш предложил свои услуги. Могу, говорит, помочь устроиться на хорошую работу в Сибири или даже взять к себе в объединение. В областном центре, говорит, будешь жить.
- Наглец! - возмутилась Алла Петровна тем, что им предложили областной центр. - Человек добровольно приехал сюда, хотя бы за это уважали... Областной центр!.. Пусть сначала разберутся, кто там виноват, а потом... А как райком?
- Балыш пригласил на собрание секретаря райкома. Он не поддержал меня. Так что жаловаться некому. Хотя они и несправедливо со мной поступили. Только более или менее наладили работу промысла, добились реального плана... Геологи нашли новое месторождение нефти... Теперь бы только работать... И на тебе...
- Что надумал?
- Пока ничего. Просто еще не думал. Спал. Ясно одно: оставаться под руководством Балыша нельзя. Он, конечно, меня не съест, но приручить постарается. Сейчас даст какую-нибудь маленькую должность, потом поднимет, может, снова на управление бросит. Захочет, чтобы я танцевал под его дудку. Однако этого никогда не будет.
- А что будет?
- Что будет?.. Надо подумать. - Он сел на диване. - Вот возьмем с тобой карту нашей великой Родины, выберем точку на ней, какая больше бросится в глаза, и...
- А я?
- Думаешь, там тебе работы не найдется?
- Мне хочется в школе.
- Школы всюду есть.
- Ученики же...
- Всюду и ученики.
- Здесь мне поверили.
- Тебе всюду поверят.
Алла Петровна растерянно покусывала губы.
- Слушай, Валера, - начала раздумчиво, - разве так уж обязательна высокая должность? Ты имел высокую должность. Отказался. Какая разница тебе, кем быть? - И усмехнулась: - Тебе просто предоставляется возможность начать действительно все сначала.
- Юмор никогда не бывает лишним, это известно. Он - враг отчаянию и безнадежности. - Скачков встал, точно собираясь куда-то идти, потом вдруг остановился перед ней. - Понимаешь, я поставлен в невыгодное для меня условие. Меня считают виноватым. Никто на собрании не бросился меня защищать. Один Протько возмутился выступлением Котянка. А в мою защиту не сказал фактически ни слова. Если теперь я соглашусь на понижение, то тем самым признаю свою виновность... Как мне после этого смотреть людям в глаза?
- Мне кажется, здесь больше придуманной психологии, чем объективной оценки ситуации. Неужели ты серьезно думаешь, что у людей только ты один на уме? Они заняты своими делами. Ты просто все преувеличиваешь. Тобой руководит не здравый смысл, а обиженное самолюбие. Но это, я уверена, пройдет. Через день-другой ты на все будешь смотреть другими глазами.
- Нет, дорогая Алла Петровна, - твердым голосом уверенного в своей правоте человека сказал Скачков. - Это не придуманная психология. Не настроение. Может, женщины моего возраста и живут эмоциями, а я давно живу головой. И сейчас у меня все от головы. Убежден, мне оставаться здесь нельзя. Потом сам себе этого не прощу... - И вдруг попросил: - Приготовила бы ты чего-нибудь поесть, пока я душ приму. В животе сквозняки гуляют.
Алла Петровна присела на табуретку, стиснула крепко зубы, чтобы вдруг не захлебнуться в рыданиях раньше, чем забулькает вода в ванной. А когда вода зашумела и громко задребезжал неисправный кран, дала волю слезам. Обида на мужа, на его равнодушие к ней, обида на свою, как ей казалось, неудачную, искалеченную жизнь вылилась в судорожные рыдания. Она долго сидела, всхлипывала, не могла никак успокоиться. Будто сквозь туман увидела на стуле кружку, взяла ее, налила из крана воды, выпила. В груди полегчало. Ее вдруг охватило безразличие. Не хотелось даже двигаться. Сидела и не знала, зачем пришла на кухню, что ей здесь надо. Вспомнилось, как вчера говорила с ней директор. Снова накатились рыдания. Заскрипели двери в ванной. Она подхватилась, нагнулась над раковиной, пустила шумную струю воды, принялась мыть чистую тарелку. Вошел муж, отодвинул ногой табуретку от стола, сел.
- Вспомнил один случай, - начал спокойно и рассудительно. - К вопросу, оставаться ли нам здесь. Рассказывал об этом еще в Минске один наш сотрудник. Окончил парень юридический факультет. Неплохую должность имел. Потом что-то случилось у него на службе. С начальством ли не поладил, сам ли не захотел там работать, только взял и уволился. Уехал в свою родную деревню. Там нужен был пастух. Сейчас это самая дефицитная профессия. А у человека семья, дети. Пастуху платили десятку в месяц за корову. В деревне полторы сотни коров. Вот и подсчитай. Где столько заработаешь? Наш юрист подумал, подумал да и нанялся пастухом. Сначала деревенские неплохо приняли его, доверили ему своих рогатых. Однако издевались над ним кто как мог. Мол, что ж ты за чудак, учился и выучился на пастуха. Кончилось все тем, что не выдержал парень, не захотел и тех тысяч, сбежал.
- Ты же не пастух и не в родной деревне, - приглушив воду, сказала Алла Петровна. Она уже пришла в себя, успокоилась.
- Меня унизили. Публично оскорбили. Кто со мной будет считаться после этого?
- Все так, Валера. Но почему ты думаешь только о себе?
- Не о себе, - не совсем понял ее Скачков. - О деле. Я знаю, что могу делать что-то полезное. И делал. Во всяком случае не отсиживался за чьей-то спиной.
- Я не о твоей работе. Почему ты не подумал обо мне?
- А что? Ты проверила себя в школе. Убедилась, что это твоя стихия... А люди всюду есть, и все советские.
- Нет, Валера, я хочу служить тем людям, которые поверили мне.
- Не понимаю, - насторожился Скачков. Он вытер вспотевшее лицо полотенцем, которое держал на коленях, спросил: - Ты что, против?
- Понимаешь, - она все еще надеялась уговорить мужа. - Ты обиделся на весь мир, тебе кажется, что к тебе несправедливо относятся. Может, ты и правда не умеешь работать с людьми? Сколько лет ты только переписывал бумаги? А здесь живые люди. Где-то не так распорядился, кому-то не так что-то сказал. Люди затаили в душе... Руководить нелегко. Думаешь, на новом месте все пойдет как по маслу? Оставайся здесь. Людей знаешь, они тебя знают. Приглядишься, как другие руководят, потом и сам.
- Скорее всего, что начальником станет какой-нибудь Бурдей. Ты хочешь, чтобы я учился у него руководить? У этого приспособленца? Ну, нет!
- Ты не приспосабливайся, будь самим собой. Делай свое. Не лезь, куда тебя не просят.
- Тише воды, ниже травы? Что ты говоришь? Ты понимаешь, что советуешь мне? Ты же сама...
- Я рядовая учительница. В начальники не рвусь. Ты постарайся отбросить свою оскорбленную начальническую гордость и увидишь, как отпадут почти все твои проблемы. Думаю, никакой катастрофы не произошло. Дадут тебе работу, может быть, как раз и неплохую. Сам еще радоваться будешь. Разве обязательно быть начальником? Большинство же людей не начальники и живут. Не страдают. А потом... Понимаешь, мне сейчас никак нельзя бросать школу. Если я брошу, все скажут, что ученики, их успехи мне до лампочки, подумают, что я была не права в споре с директоршей. Ты сам когда-то говорил, что в жизни каждого человека наступает такой момент, когда тот должен сдать экзамен на человеческое достоинство. Помнишь? Ты мне говорил тогда, что, несмотря ни на что, надо оставаться честным и правдивым перед людьми, перед собой... - Алла Петровна посмотрела на мужа. Тот сидел и полотенцем вытирал красную шею, невнимательный и безразличный. Она спросила: - Где же сейчас твоя честность перед собой? Ты говорил, что карьера тебя никогда не интересовала, так что, дорогой, иди до конца, раз выбрали такую дорогу.
- Говорить хорошо, - усмехнулся Скачков, поискал глазами на столе банку с молоком. Напился, вытер полотенцем сметану с губ.
- Сам же говорил...
- Говорил. Правильно говорил. Ты сейчас тоже очень правильно говоришь. Разумно. Но... И в то же время все мое нутро против того, чтобы оставаться здесь. Протестует. Само, без моего согласия. Понимаешь? Чувствую, перестану себя уважать, если останусь здесь.
- Ясно, - вздохнула Алла Петровна. - Ты любишь поговорить о призвании, о честности, о принципиальности, когда все это не касается тебя. А как только жизнь наступила тебе на мозоль, ты все эти красивые слова выбросил на мусорную свалку, как выбрасывают шелуху. А знаешь почему? Потому что по своей сущности ты карьерист. И из Минска сбежал сюда не потому, что тебе захотелось практической работы, что дочке захотелось передать квартиру, что тебя потянуло к родным местам. К матери. Чепуха все! Просто тебя долго не повышали, вот и захотелось показать себя.
- Ерунду говоришь, - он встал, швырнул полотенце на тумбочку. Было заметно, что очень злится. Уши его на фоне окна, просвечиваясь, краснели, как тормозные лампочки у мотоцикла.
- Я всегда говорю ерунду. И знаешь почему? Ты никогда не понимал и не хотел понять меня.
