Василий Шукшин - Калина красная
-- Иди, иди-и, -- с дрожью в голосе повторял Коля.
Поднялись навстречу те трое, о которых говорил Петро.
-- Только не здесь, -- решительно сказал Егор. -- Пошли дальше!
Пошли дальше. Егор опять очутился впереди всех.
-- Слушайте, -- остановился он, -- идите рядом, а то как на расстрел ведут. Люди же смотрят.
-- Иди, иди-и, -- опять сказал Коля. Он едва сдерживал себя.
Еще прошли немного.
Под высоким плетнем, где их меньше было видно с улицы, Коля не выдержал и прыгнул сзади на Егора. Егор кач-нулся вбок и подставил Коле ногу. Коля опять позорно упал. Но еще один кинулся, этого Егор ударил наотмашь -кула-ком в живот. И этот сел. Двое стоявших оторопели от такого оборота дела. Зато Коля вскочил и побежал к плетню выла-мывать кол.
-- Ну, собака!.. -- задыхался Коля от злости. Выломил кол и страшно ринулся на Егора.
Сколько уж раз на деле убеждался Егор, что все же чело-век никогда до конца не забывается -- всегда, даже в страш-но короткое время, успеет подумать: что будет? И если убивают, то хотели убить. Нечаянно убивают редко.
Егор стоял, сунув руки в карманы брюк, смотрел на Ко-лю. Коля наткнулся на его спокойный -- как-то по-особому спокойный, зловеще спокойный -взгляд.
-- Не успеешь махнуть, -- сказал Егор. Помолчал и доба-вил участливо: -- Коля.
-- А чего ты тут угрожаешь-то?! Чего ты угрожаешь-то?! -- попытался еще надавить Коля. -- С ножом, что ли? Ну, вынимай свой нож, вынимай!
-- Пить надо меньше, дурачок, -- участливо сказал Егор. -- Кол-то выломил, а у самого руки трясутся. Больше в этот дом не ходи.
Егор повернулся и пошел обратно. Слышал, как сзади кто-то двинулся было за ним, -- наверно Коля, -- но его ос-тановили:
-- Да брось ты его! Дерьма-то еще. Фраер городской. Мы его где-нибудь в другом месте прищучим.
Егор не остановился, не оглянулся.
Первую борозду в своей жизни проложил Егор.
Остановил трактор, спрыгнул на землю, прошелся по широкой борозде, сам себе удивляясь: неужели это его рабо-та. Пнул сапогом ком земли, хмыкнул:
-- Ну и ну... Жоржик. Это ж надо! Ты же так ударником будешь!
Он оглянулся по степи, вдохнул весенний земляной дух и на минуту прикрыл глаза. Постоял так.
Парнишкой он любил слушать, как гудят телеграфные столбы. Прижмется ухом к столбу, закроет глаза и слушает... Волнующее чувство. Егор всегда это чувство помнил: как будто это нездешний какой-то гул, не на земле гудит, а черт знает где. Если покрепче зажмуриться и целиком вникнуть в этот мощный утробный звук, то он перейдет в тебя -- где-то загудит внутри, в голове, что ли, или в груди -- не поймешь. Жутко бывало, но интересно. Странно, ведь вот была же длинная, вон какая разная жизнь, а хорошо помнилось толь-ко вот это немногое: корова Манька, да как с матерью носи-ли на себе березки, чтобы истопить печь. Эти-то дорогие воспоминания и жили в нем, и, когда бывало вовсе тяжко, он вспоминал далекую свою деревеньку, березовый лес на бере-гу реки, саму реку... Легче не становилось, только глубоко жаль было всего этого и грустно, и по-иному щемило серд-це -- и дорого, и больно. И теперь, когда от пашни веяло таким покоем, когда голову грело солнышко и можно оста-новить свой постоянный бег по земле, Егор не понимал, как это будет -что он остановится, обретет покой. Разве это можно? Жило в душе предчувствие, что это будет, наверно, короткая пора.
Егор еще раз оглядел степь. Вот этого и будет жаль. "Да что же я за урод такой! -- невольно подумал он. -- Что я жить-то не умею? К чертям собачьим! Надо жить. Хорошо же? Хорошо. Ну и радуйся". Егор глубоко вздохнул.
-- Сто сорок лет можно жить... с таким воздухом, -- ска-зал он. И теперь только увидел на краю поля березовый ко-лок и пошел к нему.
-- Ох, вы мои хорошие!.. И стоят себе: прижухлись с кра-ешку и стоят. Ну, что дождались? Зазеленели... -- Он ласково потрогал березку. -- Ox, ox нарядились-то! Ах, невестушки вы мои, нарядились. И молчат стоят. Хоть бы крикнули, по-звали -- нет, нарядились и стоят. Ну, уж вижу теперь, вижу -красивые. Ну, ладно, мне пахать надо. Я тут рядом буду, буду заходить теперь. -- Егор отошел немного от березок, огля-нулся и засмеялся: -- Ка-кие стоят! -- И пошел к трактору.
Шел и еще говорил по своей привычке:
-- А то простоишь с вами и ударником труда не станешь. Вот так вот... Вам-то что, вам все равно, а мне надо в ударни-ки выходить. Вот так. -- И запел Егор:
Калина красная,
Калина вызрела,
Я узалеточки-и
Характер вызнала-а,
Характер вызнала-а,
Характер ой како-ой...
Так с песней он залез в кабину и двинул всю железную громадину вперед. И продолжал петь, но уже песни не было слышно из-за грохота и лязга.
Вечером ужинали все вместе: старики, Люба и Егор.
В репродукторе пели хорошие песни, слушали эти песни.
Вдруг дверь отворилась, и заявился нежданный гость: вы-сокий молодой парень, тот самый, который заполошничал тогда вечером при облаве.
Егор даже слегка растерялся.
-- О-о! -- сказал он. -- Вот так гость! Садись, Вася!
-- Шура, -- поправил гость, улыбнувшись.
-- Да, Шура! Все забываю. Все путаю с тем Васей, по-мнишь? Вася-то был большой такой, старшиной-то рабо-тал... -- Егор тараторил, а сам, похоже, приходил пока в се-бя -- гость был и вправду нежданный. -- Мы с Шурой служили вместе, -- пояснил он. -- У одного генерала. Са-дись, Шура, ужинать с нами.
-- Садитесь, садитесь, -- пригласила и старуха. А старик даже и подвинулся на лавке -- место дал:
-- Давайте.
-- Да нет, меня такси ждет. Мне надо сказать тебе, Геор-гий, кое-что. Да передать тут...
-- Да ты садись поужинай! -- упорствовал Егор. -- Подо-ждет таксист.
-- Да нет... -- Шура глянул на часы. -- Мне еще на поезд успеть...
Егор полез из-за стола. И все тараторил, не давая време-ни Шуре как-нибудь нежелательно вылететь с языком. Сам Егор, бунтовавший против слов пустых и ничтожных, умел иногда так много трещать и тараторить, что вконец запуты-вал других. Бывало это и от растерянности.
-- Ну как, знакомых встречаешь кого-нибудь? Эх, золо-тые были денечки!.. Мне эта служба до сих пор во сне снится. Ну, пойдем -- чего там тебе передать надо: в машине, что ли, лежит? Пойдем, примем пакет от генерала. Расписаться ж надо, да? Ты сюда рейсовым? Или на перекладных? Пойдем...
Они вышли.
Старик помолчал... И в его безгрешную крестьянскую го-лову пришла только такая мысль:
-- Это ж сколько они на такси-то прокатывают -- от го-рода и обратно? Сколько с километра берут?
-- Не знаю, -- рассеянно сказала Люба. -- Десять копеек.
Она в этом госте почуяла что-то недоброе.
-- Десять копеек? Десять копеек -- на тридцать шесть верст... Сколько это?
-- Ну, тридцать шесть копеек и будет, -- сказала старуха.
-- Здорово живешь! -- воскликнул старик. -- Десять верст -- это уже руль. А тридцать шесть -- это... три шестьде-сят, вот сколь. Три шестьдесят да три шестьдесят -- семь двадцать. Семь двадцать -- только туда-сюда съездить. А я, бывало, за семь двадцать-то месяц работал.
Люба не выдержала, тоже вылезла из-за стола.
-- Чего они там? -- сказала она и пошла из избы.
...Вышла в сени, а сеничная дверь на улицу -- открыта. И она услышала голос Егора и этого Шуры. И замерла.
-- Так передай. Понял? -- жестко, зло говорил Егор. -- Запомни и передай.
-- Я передам. Но ты же знаешь его...
-- Я знаю. Он меня тоже знает. Деньга он получил?
-- Получил.
-- Все. Я вам больше не должен. Будете искать, я на вас всю деревню подниму. -- Егор коротко посмеялся. -- Не со-ветую.
-- Горе... Ты не злись только, я сделаю, как мне велено: если, мол, у него денег нет, дай ему. На.
И Шура, наверно, протянул Егору заготовленные деньги. Егор, наверно, взял их и с силой ударил ими по лицу Шуру -- раз, и другой, и третий. И говорил негромко, сквозь зубы:
-- Сучок... Сопляк... Догадался, сучок!..
Люба грохнула чем-то в сенях. Шагнула на крыльцо.
Шура стоял руки по швам, бледный...
Егор протянул ему деньги, сказал негромко, чуть хрип-лым голосом:
-- На. До свидания, Шура. Передавай привет! Все запо-мнил, что я сказал?
-- Запомнил, -- сказал Шура. Посмотрел на Егора пос-ледним -- злым и обещающим -- взглядом. И пошел к машине.
-- Ну, вот. -- Егор сел на приступку. Проследил, как ма-шина развернулась... Проводил ее глазами и оглянулся на Любу.
Люба стояла над ним.
-- Егор... -- начала она было.
-- Не надо, -- сказал Егор. -- Это мои старые дела. Дол-ги, так сказать. Больше они сюда не приедут.
-- Егор, я боюсь, -- призналась Люба.
-- Чего? -- удивился Егор.
-- Я слышала, у вас... когда уходят от них, то...
-- Брось! -- резко сказал Егор. И еще раз сказал: -- Брось. Садись. И никогда больше не говори об этом. Са-дись... -- Егор потянул ее за руку вниз. -- Что ты стоишь за спиной, как... Это нехорошо -- за спиной стоять, невежливо.
Люба села.
-- Ну? -- спросил весело Егор. -- Что закручинилась, зо-ренька ясная? Давай-ка споем лучше!
-- Господи, до песен мне...
Егор не слушал ее.
-- Давай я научу тебя... Хорошая есть одна песня. -- И Егор запел:
Калина красная-а-а,
