Зинаида Гиппиус - Том 1. Новые люди
Он застал тетку в кресле. Мисс Май не было.
Андрей немедля приступил к разговору.
– Тетя, отчего вам не нравится, что я женюсь?
– Мне, мой друг, не нравится. Мне твоя невеста не нравится.
– Катя? Чем же Катя может не нравиться?
– Прекрасная, мой друг, девушка, прекрасная. Только она не для тебя.
– Да почему же?
– Да, во-первых, потому, что ты ее не любишь.
– Я? Катю? Милая тетя, уверяю вас, что я даже представить себе не могу, даже вообразить не могу, что я ее не люблю.
– Это ничего не значит. Часто случается, что вообразить не могут, что любят, а любят.
– Нет, тетя, я вас не понимаю.
– Милый мой Андрюша, я хочу ту правду сказать, которую тебе без меня никто не скажет. Ты думаешь, что ты не буйный, тихий, скромный, недалекий, что так всю жизнь в норе, в конуре проживешь с толстыми детьми, да с хозяйкой-женой. А ты только запоздалый, Андрюша, вот как поздние цыплята бывают. У тебя еще не прогорело. Подожди на пуховик ложиться, еще ноги молодые, еще погуляй. А Катя тебя сразу на пуховик кладет. Ты около любви настоящей и не был, что мы в наше время любовью называли, а говоришь – Катю любишь. Ты ее любишь, я не спорю… Да страшно очень, Андрюша. Ведь ты на ней точно восемь лет женат. У тебя к ней живого интереса нет, да и откуда? Ты ее как себя знаешь, да еще и знать-то в ней меньше что есть. Август дольше всех месяцев тянется. Такой длинный, спокойный, вечный какой-то месяц. Да ведь он хорош, Андрюша, только после других месяцев. А у вас с Катей август беспамятный. Не верно я говорю?
Андрей был смущен и сердит. Слова тетки не убедили его. Но ему почему-то вспомнился Тихон. Он тоже потерял интерес к Василисе, хотя и любил ее.
– Оставьте, тетя, – произнес Андрей. – Август так август. Какие там августы! Пусть будет, как будет. Я Катю люблю очень и не хочу менять план жизни из-за чего-то весьма гадательного. Вы говорите, я не знаю настоящей любви. И слава Богу! Жизнь для жизни, а не для игр да сантиментов. Я решил прожить ее твердо, трезво и спокойно – и вы меня не смущайте, тетя, – это вам не удастся.
В первый раз Андрей говорил так с Анной Ильиничной. Но она не рассердилась. А когда он вышел, она покачала головой и улыбнулась.
XАндрей пошел в парк. В липовой аллее он услыхал за собою торопливые шаги. Он обернулся. За ним шла мисс Май.
Последнюю неделю Андрею почти не случалось ни разговаривать, ни видеться с англичанкой. Она проходила мимо, легкая, светлая и непонятная, Андрей чувствовал несказанную обиду, тревогу, шел к Кате и говорил с нею о приданом. Дни делались душные, раз была гроза. Андрею казалось, что мисс Май ему неприятна, и хорошо бы, если б она уехала.
Теперь, когда он увидал ее, идущую к нему – ему пришло в голову убежать. Но было невозможно. Он остановился и ждал.
– Андрей Николаевич, – сказала она, – я пройдусь с вами. Я видела, как вы пошли сюда от Анны Ильиничны, и я решила присоединиться к вам, если вы не имеете ничего против этого.
– Я очень рад, пройдемся. Вы желаете к пруду?
Он смотрел в сторону, мимо нее, но все-таки видел ее хорошо. Она всегда одевалась в светлое. Теперь на ней было платье из тонкой материи, сшитое гладко, без сборок и складок, – неопределенное, бледно-красное, но не розовое, с зеленоватым оттенком, точно недозрелая земляника. Шляпа висела у нее на руке, легкие волосы слегка растрепались и закручивались у висков. Полувечернее солнце уже проникло в аллею сбоку, почти снизу, и стволы лип казались жаркими и золотыми. Мисс Май не щурила глаза, как будто лучи не мешали ей смотреть.
– Пойдемте прямо, – проговорила она. – Я имею вам что-то сказать.
Они пошли. Андрею опять стало неприятно, и он даже подумал про себя, но словами:
– Чего ей нужно? Ведь, кажется, видит, что я расстроен. Нет, пристает…
Как бы в ответ на его мысли англичанка сказала:
– Вы расстроились, как я думаю, от разговора с Анной Ильиничной. Это, конечно, большая нескромность, что я касаюсь ваших дел, но я лучше вас знаю характер Анны Ильиничны, знаю ее суждения о вас, ее мнение вообще о ваших планах… и я могу стараться разъяснить ей ее ошибки, если они заставляют вас страдать.
Андрей мало понял.
– Какие ошибки? Что заставляет меня страдать? А вы разве знаете, о чем говорила со мной тетя?
– Она, я предполагаю, говорила о вашем супружестве, о… mademoiselle Кате и не одобряла ваших жизненных планов. Она думает, что у всех есть предназначение для другого. Так вот, если слова любимой тетки вас огорчают и вы хотели бы лучше ее одобрения, то я и могу сказать, зная характер Анны Ильиничны, что она не долго будет держаться этого своего мнения. Она всегда скоро сознает ошибки.
Андрей был удивлен. Что-то неожиданно и неприятно кольнуло его в сердце.
– Ошибки? А почему же вы-то уверены, что она ошибается? И в чем ошибается?
– Но вы тоже думаете, что она ошибается, иначе бы вы не огорчались, – возразила мисс Май. – Я считаю, что mademoiselle Катя к вам очень подходит и что вы вместе будете счастливы. И что вообще избранная вами дорога вам подходит.
В душе Андрея опять что-то повернулось. Он взглянул на девушку мрачно, почти злобно:
– Значит, вы лично не считаете меня, как тетя, способным на нечто более широкое, деятельное, на любовь более горячую, чем моя привычка к Кате?
– Привычка? Нет, отчего? Это тоже называют любовью. О ваших же планах и вообще никакого более мнения о вас я теперь выразить не могу. Скажу только, что ведь вы сами ничего другого и не хотите…
– Почему вы думаете, что не хочу? – вдруг почти закричал Андрей, останавливаясь. Лицо его было бледно и зло. – Не хочу, не хочу! Может быть, я сам не знаю, чего я хочу? Может быть, у меня тоска дикая, непереносная, я, может быть, задохнусь в болоте! Способен ли там или нет на что другое, и на что именно – я не знаю, а что хочу и живых чувств, и живой жизни, и всего, всего другого – это я знаю! Вон и листья живут, растут, меняются – посмотрите, какая липа стала кудрявая – а я, вы думаете, безропотно лежу на пуховике?
Мисс Май смотрела на него молча, без удивления. Серые глаза ее с большими зрачками были так близко, что Андрей, вглядевшись в эти зрачки, увидел в них свое собственное возбужденное лицо – и ему стало страшно! Чувство, никогда раньше не испытанное, похожее на необъятную тоску и желание броситься вниз, в пропасть без дна, – сжало грудь до физической боли. Он хотел еще что-то сказать – но не смог, повернулся и быстро пошел, почти побежал прочь.
XIПочему тетя Анна Ильинична считала Андрея «запоздалым», Катю – способной вредно повлиять на его жизнь, а его самого предназначенным для особенно широкой деятельности, и какой именно – всего этого она, вероятно, не могла бы объяснить. Видеть в Андрее замечательные свойства ей, конечно, помогало желание, в отношениях же с Катей она, человек старый, не боящийся романтизма, любящий Андрея, – просто чувствовала что-то неладное, не нравящееся ей и потому не хотела этого брака. Неладное кругом чувствовал и сам Андрей. Приливы тоски, которая заставляла его бродить по лесу целыми днями, теперь сделались острее, глубже и как-то безнадежнее: у него мысль никогда не являлась поговорить, посоветоваться с Катей. Он, напротив, боялся, чтобы она не узнала его настроений. Она все равно не поняла бы или поняла неожиданным образом, то есть, что Андрей ее разлюбил, ревнует, недоволен днем свадьбы, нездоров…
После странного разговора с мисс Май Андрей быстрым шагом, не оглядываясь, пошел через фруктовый сад в поле. Он забыл, что сейчас обед, что его будут искать… Беспомощный и жалкий, как заблудившийся ребенок, он куда-то бежал, чтобы быть одному, сообразить что-то, обдумать, но непривычный ум не слушался, в голове путалось, и опять он не мог ни понять, ни утолить свою тоску.
Было совсем темно, когда он вернулся к усадьбе. Как в тот вечер, ранней весною, когда он в первый раз увидел в парке белое платье мисс Май, он не вошел в дом, но остановился на дворе. В прачечной горел огонь. Но песен не было слышно. Темная, почти черная, ночь не позволяла различать ни фигур, ни предметов на расстоянии, но вдруг Андрей услыхал около себя сдержанные голоса. Мужской голос принадлежал Тихону.
– Куда ты, ласточка? – говорил он кому-то. – Подожди, постой. Разве я тебя трогаю? Нельзя уж и говорить? Ты меня, девка, коли хочешь знать, вот как приворожила. Я без тебя теперь ни ступить. Повернешься ты – мила мне, слово скажешь – еще милее. Вся ты мне кругом мила. Песню запоешь – я сейчас на землю ничком – и плачу. Так, сам о себе плачу. И сладко вот мне, и сладко, и сам я не знаю, что мне сладко. Главное – вся ты для меня удивительная, вот что главное.
Прошло несколько секунд молчания, вероятно, собеседница Тихона думала над его словами. Наконец она сказала:
– Да, говоришь: мила – мила… Ловок ты, поглядеть на тебя… Небось на Васенке женишься… Я тебе что? Я тебе не невеста, ты около своей невесты ходи. Я тебе верить никак не могу, я тебе за эти твои подходы такого покажу, что ты у меня ажио до амбара полетишь. Что там! Гони тогда Басенку! Пускай я цветы надену – и буду заместо нее! А то слова-то мне эти давно прислушались. Я человек горячий.
