Зинаида Гиппиус - Том 1. Новые люди
Андрей в замешательстве смотрел то на Василису, то на Тихона.
– Ну что ж, Василиса, – произнес он, наконец, – видишь, это все вздор. Тихон тебя любит и не думает от тебя отказываться. Он тобой доволен.
– Я доволен, – подтвердил Тихон. – Она славная будет жена. А с женой какие тебе там тары-бары? Жена не для того.
– Однако, Тихон, – заметил Андрей с некоторой робостью, – я не понимаю, как ты женишься и не находишь в Василисе, по твоим словам, никакого интереса. Я, признаться, не понимаю, какая же радость…
Тихон взглянул мрачно и, взяв шапку, пошел к двери, не отвечая. Но на пороге остановился и произнес с некоторой презрительностью в голосе:
– Этого уж нам объяснять не приходится. А только вот каждый день вы за стол садитесь кушать, обедаете, значит. И какой только в этом интерес – не вижу! А после обеда книжки читаете, в театр в город едете. Тут уж, конечно, интерес есть. Так не обедайте-ка вы никогда, а все книжки читайте. Или, ежели этого не угодно – занимайтесь кушаньем и к нему одному интерес имейте. Ан на это никто не согласен. Хотят и того и этого. И правильно хотят! Правильно хотят! Так уж мне никто и не мешай! Никто меня и не учи!
Он произнес последние слова угрожающим тоном и вышел из кухни. Ошеломленная Василиса даже не всхлипывала. Андрей пожал плечами и намеренно громко произнес:
– Вот нелепый! Притчами какими-то говорит!
VIIIНесколько лодок, одна за другой, плыли по реке. В первую нагрузили провизию, самовар… Анна Ильинична возымела желание сама заняться чаем, а в помощницы, ввиду ее слабого здоровья, великодушно предложила себя Катя, которая, после примирения с Андреем, была особенно ласково настроена и чувствовала желание сделать приятное Анне Ильиничне, завоевать ее расположение. К тому же и мастерица Катя была великая относительно всего, что касалось провизии и вообще устройства закусываний.
И Катя села в первую лодку.
Андрею пришлось сесть в последнюю, так как он всех усаживал и устраивал. Случилось, что мисс Эвер тоже попала в последнюю. С ними же сел и кузен Ваничка, коротконосый гимназист.
Из города сегодня наехало много настоящих кавалеров – и Ваничка был в решительном загоне. Он не унывал. Он знал, что завтра же все скучающие барышни вернутся к нему. Пока он развлекался, бороздя воду палкой и поглядывая на мисс Эвер.
Она сидела у руля, спокойная и молчаливая, в своем белом платье. На голову она надела широкую соломенную шляпу, мягкие поля которой слегка опускались с боков. Лицо ее, в тени, белело узкое и нежное. В руках была какая-то, по-видимому иностранная, книжка.
Андрей сидел на веслах. Было не жарко, он греб легко, почти не замечая. От воды веяло еще не летней прохладой. Андрей молчал. Он не мог забыть ссору Тихона с невестой и сердился на Тихона, и не понимал его совершенно. Действительно, Тихон ненормален. Главное – нельзя уяснить, чего он хочет. То он любит Василису, то интереса к ней не имеет. Не диво, что девка горюет. Андрей слишком распустил Тихона. Следует взять его в руки. И смешно, и грустно!
Андрею хотелось рассказать кому-нибудь историю Тихона, но Ваничке нельзя было рассказывать, а к бледной англичанке он и подступиться не смел. Вообще не робкий и менее всего застенчивый, Андрей теперь молчал почти до невежества. Он все время странно чувствовал ее присутствие. И так как он ехал назад, точно убегая от нее, то ему казалось, что она, сидя на корме, преследует его, – всюду и всегда за ним, как скоро бы он ни скользил по воде.
Вербы, ивы, кусты лозняка – все это у воды уже распустилось пышно, молодо и сочно. Иногда, в узком месте, они въезжали в свежую тень. Кое-где плоские, еще не широкие, листья кувшинок уже легли на остеклевшую воду. Весла Андрея разбивали стекло – и листья, не отрываясь от крепких стеблей, только проворно ныряли в глубь, и темную, и тихую. Когда деревья у берегов бросали зеленый отблеск под шляпу мисс Май – лицо ее делалось еще бледнее, но оно было живое, как двухдневная береза, когда ее сияющая листва пронизана солнечными лучами. Андрею вспомнилось, что когда он увидел девушку в первый раз, на балконе, сегодня утром – на ней также лежали отсветы от молодых листьев. И ему подумалось, что она точно имеет какое-то отношение к ним, точно у себя дома вблизи этой живой зелени.
Ваничка пытался разговориться с англичанкой, но она столько же обратила внимания на его речь, как если бы около нее жужжал комар. Ваничка умолк. Тогда через несколько времени она сказала, обращаясь к Андрею:
– Я очень рада быть здесь, в этой деревне. Я чувствую себя очень хорошо весною здесь.
Едва заметная мягкость произношения не шла к ее серьезному лицу. Но в этой негармоничности было какое-то отдохновение, отрада.
Андрей встрепенулся. Следовало отвечать. И он спросил:
– А вы первую весну проводите в России?
– О, нет. Я проводила весну и в деревне Анны Ильиничны. Прошлую весну. Но у вас лучше. Такая тень! Такая вода! Мне нравится, я люблю, когда есть вода и тень. Тень на воде. И вообще я люблю тень и деревья.
– Верно, там, где вы жили прежде, в Англии, были большие леса?
– О, нет. Прежде, чем я выросла, я действительно жила в поместье, где были большие деревья. Таких больших деревьев здесь нет. Парк тянулся на несколько миль от замка. Там было очень хорошо и там я и привыкла к деревьям. Но потом мы уехали и жили на… вы знаете? на острове Гернсей. Там мне не нравилось, я не была довольна.
– Что же, там нет деревьев?
– Мы жили на берегу океана. Я не люблю океана. Слишком большой, не прозрачный. Голое такое место, без растений. И климат дурной. Все низкие тучи, мокрые, серое море мечется, а кругом скалы, тоже серые или черные. Нет, там жизни мало. Ведь волны – это от ветра. А деревья, например, сами живут.
Андрей уже привык к ее акценту. Она говорила простые вещи, рассказывала охотно, но Андрей не чувствовал ни малейшего сближения между ними – по-прежнему она была для него таинственной и необычайной, как будто все эти слова она говорила для него, для Андрея, а главную свою тайну хранила свято для себя одной.
– А вы давно в России?
– Пять лет.
– И раньше не знали по-русски?
– О, нет. Я никогда не слышала русского языка. С Анной Ильиничной я говорила по-французски. Но и по-английски она знает.
– Когда же вы успели так хорошо выучиться?
– Я не вполне хорошо говорю. У меня акцент и я знаю не очень много слов. Некоторые выражения, совершенно русские, мне незнакомы. Но я продолжаю учиться и надеюсь хорошо овладеть языком. Я люблю говорить по-русски. Вы не заметили, чтобы я сделала ошибку?
Андрею показалось теперь, что она говорит с ним только для практики. И у него явилось безумное желание уметь говорить с ней на ее родном языке. Быть может, тогда легче было бы приблизиться к ней.
На пригорке, который почему-то считался особенно живописным, устроили чай. Кузины и приезжие кавалеры любезничали, смеялись сверх меры и вообще делали все, что подобает делать «молодежи». Мисс Май была сдержаннее других, но вступила в разговор охотно и без всякого принуждения. Несколько раз она обращалась к Андрею, даже к Ваничке. И Андрей опять думал, что это она для практики, а что если бы не практика, то она никому не удостоила бы сказать ни единого слова.
Было уже сыро и поздно, когда после закусываний, игр, прогулок собрались ехать домой. Анна Ильинична чувствовала себя дурно и каялась, что поехала. Все устали и примолкли. Андрей теперь сидел на узенькой рулевой скамеечке рядом с Катей, завернутой в плед. Греб Ваничка и офицер из города. Катя прижалась плотно и молчала. Было очень тихо. Другие лодки отстали далеко. Небо и вода бледнели и холодели. Яркая звезда зажглась на краю неба, еще совсем светлого. В лесу, над рекой, смелее защелкал соловей – и неприятно и резко потревожил засыпающий день.
– О чем ты думаешь? – спросила вдруг Катя негромко, подняв глаза на Андрея.
Андрей не сразу ответил. Он сам не знал, о чем он думал. Но ему не понравился вопрос Кати. Он разбил его настроение.
А настроение было смутное, бледное, как вечер, но дорогое ему.
– Так, ни о чем не думал, – проговорил он. – А ты о чем?
– Мне пришло в голову, что свадьбу решили двадцать четвертого июля, а двадцать четвертого июля суббота. В субботу не венчают. И как это мы раньше не подумали? Что же теперь?
– Теперь? Ну назначим двадцать пятого. Не все ли равно?
– Да, конечно… Ах Андрюша, Андрюша, как время летит! Не успеем оглянуться, как эти три месяца пройдут. А сколько дела! Успею ли я?
– Это насчет приданого?
– Да…
– Успеешь…
Разговор погас, и они доехали молчаливо, прижавшись плечом к плечу, – и каждый, в своих собственных мыслях, далекий другому.
IXТетя Анна Ильинична ничего не говорила Андрею, но так часто смотрела на него с нескрываемым сокрушением, так явно показывала Кате снисходительное сожаление, – что Андрей нехотя понял, как она относится к предстоящему браку. Сначала это его удивило, потом и огорчило, ибо тетю Анну Ильиничну он и любил и считал женщиной неглупой. Он решил поговорить с ней – и один раз, перед обедом, нарочно пошел в ее комнату.
