Лев Овалов - Двадцатые годы
А графиня Брюхатова продолжала:
- В департаменте герольдии одни немцы, не разбираются в русских родословных, а Брюхатовы по прямой линии от Ярославичей...
Оставили в покое и графиню.
По дороге в село Заузолков свернул в знакомую уже Ознобишину липовую аллею.
- И вот еще Федоровы...
Ознобишин не пожелал к ним идти.
- Там мне смотреть нечего, я там сегодня ночевал. Поговорим лучше в исполкоме.
Заузолков хотел что-то сказать, но промолчал.
- Пойдемте, - нехотя согласился он. - Мы к разговорам привычные.
В исполкоме Ознобишина ждал Ушаков, он появился в Колпне, когда Заузолков и его спутники осматривали дома помещиков, приехал на попутной подводе. За два или три часа пребывания в исполкоме Ушаков развил бурную деятельность, собрал работников волкомола и учителей и принялся разрабатывать с ними планы внешкольной работы, на бумаге у него возникли и хор, и драматическая труппа, и политшкола, и даже семинар по внешней политике, Ушаков интересовался международными событиями и всегда был не прочь о них потолковать.
- Ну вот, - сказал он, не здороваясь, не отвлекаясь от дела, протянул Славе исписанные листки. - Мы тут разработали программу, можно начинать.
- Где? - раздраженно произнес Слава.
- То есть как где? - озадаченно спросил Ушаков. - Ты нашел помещение?
- В том-то и дело, что не нашел.
- А помещики? Мне сказали в Малоархангельске, что графиня Брюхатова до сих пор проживает в собственном доме...
- Вот ты с ней вместе и поселись, - зло сказал Слава. - Графиня есть, а дома нет, хотя она в нем и живет.
- Давайте обсудим положение... - Слава обернулся к Заузолкову. Кульчицкие отпадают, Брюхатова отпадает...
- Как видите, скоро сказка сказывается, да не скоро дело делается, мягко заметил Заузолков. - Не будем торопиться, дайте время, подыщем что-нибудь...
Время, время! Заузолков не мог сказать ничего более неподходящего. В том и работа Ознобишина, чтоб подгонять время. С чем он приедет к Шабунину? Ничего не сделали, нужно время... Именно такие ответы и тормозили развитие нового общества.
Голубые глаза Ушакова потускнели.
- Говорят, есть еще какие-то Федоровы?
- Свободно можно выселить, - предложил Панков.
Слава вопросительно взглянул на Заузолкова.
- А зачем? - спросил Заузолков.
- Как есть они бывшие помещики, - пояснил Панков. - Вполне.
- Дом-то у них хороший? - поинтересовался Ушаков.
- Для одной семьи, - сердито ответил Заузолков. - У нас молодежь танцы любит, а там двум парам не разойтись.
- А если все равно выселить? - сказал Панков.
- А зачем? - еще сердитее повторил Заузолков. - Тебе-то какая польза? У нас на Федорова свои виды. Не наказывать же его за то, что отец у него был помещиком? Человек приличный, с белыми ни в какие контакты не вступал. Зачем же образованными людьми бросаться? Учителей по всему уезду не хватает, а из него, знаешь, какой учитель получится?
- А как же быть с помещением? - задумчиво спросил Ушаков.
- Соображайте, - сказал Заузолков. - Для этого вас и прислали из Малоархангельска.
Найти выход из безвыходного положения? Не хотелось Славе ни с чем возвращаться к Шабунину. Комсомолец обязан найти выход из любого положения. У Федоровых, конечно, не разгуляешься, да и казнить их не за что, они еще пригодятся.
"А не говорит ли во мне ненужная жалость? - мысленно спросил себя Слава. - Приняли меня душевно, я и размяк. Однако не я, а Заузолков их защищает..."
Слава думал, думал, прикидывал обстоятельства и так и эдак...
- Знаешь, все зависит от тебя, - обратился он к Панкову. - То есть не от одного тебя, а от комсомольской организации.
Панков не понял:
- То есть как это?
Вместо ответа Слава обратился к Заузолкову:
- Брюхатовская домина совсем никуда не годится?
- Как сказать... - Заузолков догадался, куда клонит Ознобишин. - Остов есть, но из чего стены ставить, печи складывать? Ни леса, ни кирпича...
- Амбары какие-нибудь, сараи найдутся?
Заузолков почесал карандашиком в волосах.
- Вижу, куда ты клонишь, товарищ Ознобишин. Ну, найдем один-два амбара, а кому строить?
- Нам, комсомольцам! - воскликнул Слава. - Панков будет строить, ему народный дом нужнее всего.
Ушел разговор от Федоровых...
Снова пошли в усадьбу Брюхатовых. Фундамент не пострадал. Стены кое-где лежат, а где и стоят. Балки провисли...
- Ох, и задал ты нам задачку, товарищ Ознобишин, - пожаловался Заузолков. - Как, Панков, осилишь?
Панков озадачен, но ведь самолюбие тоже не скинешь со счетов?
Вернулись обратно в исполком, собрал Заузолков президиум, позвали комсомольцев, прикидывали, судили, рядили, вчера еще никому в голову не приходило восстанавливать разрушенный дом, но стоило подбросить людям идею, как они загорелись, принялись спорить, считать, мечтать... Невозможное становилось возможным.
Трое суток провели Ознобишин и Ушаков в Колпне, а на четвертые выяснилось, что нужно возвращаться в Малоархангельск. Требуется решение уездного исполкома, одобрение отдела народного образования, согласие финотдела...
Со сметой, с ходатайством волисполкома собрались Ушаков и Ознобишин домой.
- Отправлю вас к вечеру, скорее доберетесь по холодку, - решил Заузолков. - Пошлю с вами Панкова, пусть тоже похлопочет.
- Я же на лошади, - напомнил Слава.
- Лошадь отправим обратно с оказией, - сказал Заузолков. - Дам свою пролетку, на ней Панков и вернется.
Пролетку, запряженную парой лошадок, подали задолго до захода солнца, а отъезд затянулся, что-то не было еще решено, что-то не договорено, отъехали уже в сумерках, кучер, молодой, веселый, уверенный, утешил седоков:
- Домчу еще до полуночи, спать будете в своих постелях!
Проехали верст шесть-семь. Стемнело. Кучер шутил не переставая.
Панков его хорошо знал, двадцати пяти ему нет, а успел и в дезертирах побывать, и на фронте, женат, двое ребятишек, любит возить начальство, жалованья ему не платят, но он надеется на поблажки по налогу...
- Что тебя из дому гонит, Николай? - спросил Панков больше для гостей, чем для себя.
- Ндрав такой! - весело, хоть и без особой ясности, объяснил Николай. Знакомства люблю заводить.
Ехали полем, с одной стороны тянулись овсы, с другой - подсолнухи, в стороне синел лес.
- Семечек хотите? - спросил Николай, придерживая лошадей. - Эвон какие подсолнухи!
Можно бы, конечно, пощелкать семечки, две-три головки никому не убыток, но положение обязывало отказаться.
- Нет уж, не надо...
Проехали еще с полверсты.
Николай остановил лошадей.
- А я все же наломаю подсолнухов, - сказал он, соскакивая с козел.
- Да не надо! - крикнул Ушаков.
Но Николай уже скрылся, слышно было, как трещат стебли.
- Неудобно, - пробурчал Слава. - Увидит кто...
Панков согласен с Ознобишиным, не в убытке дело.
- Пойду позову...
Выпрыгнул из пролетки, побежал следом за Николаем.
Хоть и вызвездило, все равно ничего не видно.
- Только время теряем, - заметил Слава с досадой.
И вдруг - выстрел!
Откуда бы это?
Еще!
Стреляют...
Панков побежал обратно, перескочил канаву...
Ушаков перегнулся через козлы, схватил вожжи и погнал лошадей.
- Н-но!
Сам потом не мог объяснить, испугался ли он или его подтолкнула предусмотрительность.
Лошади понесли.
- А Панков? - крикнул Слава Ушакову.
Панков на ходу вскочил в пролетку. А со стороны подсолнечников выстрелы. Один, другой, третий...
- Где Николай? - Слава схватил Ушакова за плечо. - Стой!
- Гони! - заорал Панков. - Гони!
- Да ты что, очумел? - закричал Слава. - Николай-то остался...
- Ничего, не пропадет, - пробормотал Панков, переводя дыхание, - на своем поле не заблудится.
- На своем?
- Ну, на нашем, на колпнянском.
- А если убьют?
- Не убьют, - зло сказал Панков. - За две хворостины не убьют. Дадут по затылку в крайнем случае. Сам виноват, не мы его, а он звал за подсолнухами...
Отнял вожжи у Ушакова и погнал лошадей.
Слава не соглашался с Панковым, но тот так свирепо гнал лошадей и так свирепо молчал, что с ним было лучше не связываться.
Выстрелы стихли, лошади пошли ровнее, и летняя безмятежная ночь вступила в свои права.
- Нет, я не согласен, - сказал Слава. - Может быть, повернуть?
- На-кась, выкуси, - буркнул в темноте Панков, и было непонятно, что именно он предлагал выкусить. - Лучше было бы, если б вас перестреляли?
Изумление прозвучало в голосе Ушакова:
- А ты думаешь...
- Ничего я не думаю, - уже спокойнее отозвался Панков. - Черт-те кто там стрелял, может, и вправду стерег подсолнухи, а может, и нарочно ждал, чтобы полезли мы за подсолнухами.
29
Вспоминая о Колпне, Слава упрекал себя за то, что взял в подарок книжку, узнай о подарке Панков, он вполне бы мог вообразить, что именно книжка и побудила Славу сохранить Федоровым дом.
Слава показал книжку в укомоле. Железнов обнаружил полное равнодушие, а вот Ушакову стихи понравились. "Такие же трогательные, как некоторые романсы", - сказал он.
