Лев Овалов - Двадцатые годы
В белом венчике из роз
Впереди - Исус Христос...
Казалось бы, какое отношение имее. Исус Христос к Революции? Однако же Слава почувствовал, что этого Христа гонит вперед ветер Победившей Революции!
А в стихах, о которых с ним говорил Семин, было что-то вычурное.
За эти стихи он не посмел вступить в бой. И правильно, что не посмел. Он даже рад, что избавился от этих стихов. Жаль только Олю, милую девушку, на которую обрушилась такая беда. Может быть, Семин тоже не хочет неприятностей Оле, а вынужден причинять...
А Семину не жаль ни Олю, ни Славу, он вообще никого не жалеет, Семин выполняет свой служебный долг.
30
На этот раз Ознобишина вызвал не Шабунин, а Кузнецов, Афанасий Петрович в отлучке, опять уехал в Куракинскую волость, не могут там угомониться эсеры, все время будоражат мужиков, едва не сорвали весенний сев, "чего, мол, зря сеять, все равно все отберут", и теперь мужики грозили неуплатой продналога: "Не уплатим, и баста, ныне отряд с винтовками против мужиков не пошлют, а пошлют, так у нас обрезы недалеко запрятаны". К тому же у местных эсеров сохранились связи с Москвой. Чуть где перегиб, сразу письмо, а то так и телеграмму в Москву, и оттуда строжайшее указание: "Не допускать, исправить, наказать виновников беззаконий". У всех еще в памяти тамбовское восстание, Антонов убит, а кулацкие шайки еще бродят в тамбовских лесах. Шабунин часто ездит в Куракино - Слава всегда удивляется этому человеку: как бы он ни был возмущен или разгневан, никогда не поднимет голоса, не пригрозит, говорит мягко, убедительно, даже ласково, этот наставник посерьезней Быстрова.
А что касается Кузнецова... Кузнецов резче, категоричнее, чем Шабунин, с Кузнецовым говоришь, и все время такое ощущение, точно он мысленно смотрит на часы. Впрочем, Слава и Кузнецова уважает, человек начитанный, справедливый, зря не накричит.
- Садись, Ознобишин, - скороговорочкой роняет Кузнецов и сразу же: Что это там у вас происходит в Луковце?
А в Луковце, в Луковской волости, ничего не происходит, в том-то и беда, что ничего не происходит, совсем вяло движется работа, слабая организация...
О том и говорит Кузнецов:
- Что-то не слышно боевых голосов в Луковце, живут, как в девятнадцатом веке.
- Мы собираемся туда, - оправдывается Слава. - Примем меры, расшевелим...
- А удастся? - спрашивает Кузнецов. - Что-то я сомневаюсь!
- Почему же? - бодро возражает Слава. - Мы их расшевелим, сменим руководителей, найдем более инициативных...
- И опять ничего не получится. А ты не обращал внимания, что в Луковце повысилась смертность среди молодежи? Протасова знаешь?
- Это который был секретарем комсомольской ячейки в школе?
- Он самый.
- Так он уже утонул.
- А о Водицыне слышал?
- Нет.
- Вот то-то что нет. Был в Луковце такой комсомолец, не ахти какой активный, но честный парень, принципиальный...
- Почему был?
- А потому, что тоже умер. Врача не вызвали, поболел три дня и помер.
Слава не улавливает связи между этими случаями.
- А сколько всего комсомольцев в Луковце?
- Слабая организация, человек тридцать.
- А было?
- В начале года человек шестьдесят.
- Куда ж половина подевалась?
- Кто уехал, кто женился, а кто просто не захотел больше состоять.
- А связи между этими покойниками и выбывшими ты не улавливаешь?
Слава думает, мучительно думает: один утонул, другой умер от неизвестной болезни, а половину организации будто корова языком слизнула.
- Так вы думаете...
- Я ничего не думаю, - коротко отрезал Кузнецов. - Если бы хоть малейшее подозрение, расследованием занялись бы ЧК или милиция. Но утонул это утонул, а болезнь... Люди умирают от болезней? И все-таки что-то нас тревожит. Опять же, ехать с каким-либо обследованием бесполезно, да и не скажут никогда луковские мальчишки мне или Афанасию Петровичу, к примеру, что они на самом деле думают. Вот и решили попросить тебя съездить в Луковец. Ты комсомольский руководитель, приехал по делам, клуб посмотреть, школу... Пообщайся с ребятами, поинтересуйся, чем дышат, вернешься, поделишься с нами своими впечатлениями.
Маловероятно, чтобы смерть двух парней могла побудить их сверстников бежать из комсомола...
- Хорошо, я съезжу в Луковец, - послушно говорит Слава.
- Завтра.
- Хорошо, - говорит Слава.
- А оружие у тебя есть? - заботливо спрашивает Кузнецов.
- Есть у меня наган, - говорит Слава. - Только я не очень...
Хотел сказать, что не умеет стрелять, но постеснялся.
- Все-таки захвати револьвер с собой, - советует Кузнецов. - Мало ли что...
На том и закончился разговор, а наутро Слава отправился на конный двор, сказал, что надо в Луковец, запрягли ему в таратайку пегую кобылку, заскочил на минуту домой, прихватил портфель с наинужнейшей литературой, сунул вниз под книжки наган, сверху на сменку чистую рубашку и затрусил по заданному маршруту.
Село тонуло в зелени. Садочки, садочки, мелькнет в купах деревьев бурая солома крыши, и опять садочки, проулки заросли травой, тишина, спокойствие, какая уж там работа, какое там кипение страстей, живи себе потихоньку и не мешай жить другим...
На отлете, за церковью, домик, над крыльцом вывеска вязью, оранжевым по белому: "Волостной комитет РКП(б)", а ниже приколочена гвоздиком картоночка: "Волком РКСМ".
В обоих волкомах ни души, на двери увесистый замок, как на амбаре с зерном, и вокруг крыльца невытоптанная трава.
Потрусил Слава на своей таратайке искать сельсовет - палисадник с кустами давно отцветшего жасмина, в палисаднике выбеленный известью домишко, на крыльце три мужика, все трое дымят цигарками.
- Мне бы председателя...
- А вы кем будете?
- Из Малоархангельска я, из уездного комитета комсомола.
- Это вы насчет чего?
- Да больше по части просвещения. Спектакли там, библиотека...
- Спектаклев у нас давно уже не было.
- А комсомольцев у вас много?
- Ну, этих много, человек десять, должно.
- Как бы мне их найти?
- А вы сами лично кем же являетесь?
- Я секретарь. Секретарь уездного комитета.
- Значит, приехали направлять наших?
- Вообще. Познакомиться с жизнью. Поговорить.
- Понятно.
- А пока бы мне на квартиру куда-нибудь.
- И это можно.
Один из мужиков поехал с ним по селу, остановил лошадь перед белым-белым домом, еще более белым, чем сельсовет, окна в нем чернели, как проруби.
- Заходите, а лошадь сейчас заведем во двор.
- Спросить бы сперва...
- Вам говорят, заходите.
Хозяев оказалось всего двое, муж с женой, благообразные старички.
- Никому вы у нас не помешаете, вся наша поколения разлетелась.
Провожатый из сельсовета распрощался:
- Отдыхайте, соберем вам на завтра комсомольцев... Славу покормили: щи, каша, молоко.
- Не прогневайтесь, не ждали гостя.
- Не знаете, комсомольцев на селе много?
- Какие у нас комсомольцы!
От деда и бабки толку мало.
- Пойду пройдусь.
- В садочек пройдитесь, у нас там благодать.
Слава осматривает двор, а за сараем сад, не садочек с четырьмя яблоньками и рядком вишневых кустов, а настоящий большой сад со множеством обсыпанных плодами яблонь, с высокими вишневыми деревьями, со старыми липами вдоль канав. Жара спала, а медовый аромат плывет еще над курчавой травой. Хорошо бы полакомиться вишнями, созрели, должно быть...
Слава вдохнул в себя пряный медовый запах и пошел через двор на улицу.
- Вы куда? - услышал он сипловатый голос.
Хозяин избы в ситцевой рубахе и суконных синих портках, притулясь у двери, посматривал на гостя с неодобрением, да и в сиплом его голосе тоже звучало неодобрение.
- Хочу пройтись.
- Отдохнули бы лучше, постелили бы мы вам постельку, утро вечера мудренее.
- Да вы что! - снисходительно возразил Слава. - Я с курами вместе не ложусь.
- Как знаете, как знаете...
Слава шел по малонаезженной деревенской улице.
Навстречу деваха, в белой кофте с оборочками, в широкой раздувающейся юбке.
- Здравствуйте!
- Здрасьте...
- Не знаете, комсомольская ячейка у вас есть?
Слава знает, что есть, но это на всякий случай, знает ли девушка, что есть у них на селе ячейка.
- Чего ж ей не быть!
- А поблизости кто из комсомольцев живет?
Пытливый взгляд.
- А вы сами откудова?
- Из уезда я, из уездного комитета.
- У нас много комсомольцев.
- А сама не комсомолка?
- Нет... - Оглянулась по сторонам, негромко: - Комсомолка.
- А тебя как звать?
- Давыдова я, Стеша.
- А меня - Слава. Ознобишин. Может, слышала?
- Нет.
- Куда ж торопишься?
- На ганок.
- Какой ганок?
- Ну, в хоровод, на выгон.
- А мне можно?
- Кто вам не велит! - Опять оглянулась по сторонам. - Только вы сами по себе...
- А комсомольцы там тоже собираются?
- Отчего ж!
Так и дошли до выгона: впереди мелким шажком Стеша Давыдова, а чуть поодаль Слава.
На буром бревне, брошенном на лугу, сидели, прижавшись друг к другу, девушки - восемь? десять? - Слава не успел сосчитать, они разом вскочили навстречу Стеше, засмеялись, принялись тараторить; парни стояли в стороне, их поменьше, один из них лениво перебирал лады двухрядки.
