Лев Овалов - Двадцатые годы
- Значит, ехать?
- Иди на конный двор. Верхом-то ездил?
- Спрашиваете!
- Пусть тебе оседлают коня - обойдешься без пролетки, и сыпь в Колпну.
На конном дворе дали иноходца, крупного, в яблоках.
Слава собрался за полчаса; в укоме договорился, что днем позже выедет в Колпну Ушаков, вдвоем они всю волость расшевелят; ремнем привязал к седлу портфель и поскакал вроде как бывалый кавалерист - ноги в стременах, пришпорил бы, да нет шпор!
Миновал последние дома, дорога потянулась меж овсов, зеленые кисти клонились к земле, среди зелени лиловел мышиный горошек.
До чего ж хорошо в поле! Впереди небо и позади небо, и сам он летит в неведомые края!
Если бы не конь! Споткнулся о выбоину, и тупой болью отдалась та выбоина, передняя лука трет и трет, хоть слезай и иди пешком...
Слава попридержал лошадь, качнуло вправо, качнуло влево - ох, дьявол, до чего больно! - оглянулся, нигде никого, только коршун висит в небе, да свистят в поле кузнечики.
Перекинул ногу через седло, свесил ноги на одну сторону, как амазонка, никто не видит, а так легче, и подумал, что "до Колпны еще ой-ой как далеко".
Впереди телега, на телеге баба в желтом платке.
Снова ноги в стремена, даже рысью промчался мимо бабы.
То вприскочку, то еле-еле тащась, то боком затемно добрался Слава до Колпны.
Торчали старые ветлы, а за ветлами лежало село, тускло светились окна, и в отдалении повизгивала гармошка.
Слава медленно двигался по сельской улице. Мимо, хихикая, прошли девки. Выбежал из подворотни пес и тут же скрылся.
Двухэтажный дом волисполкома, низ кирпичный, верх деревянный, сразу видно, строен торговцем, внизу три больших окна закрыты ставнями, а наверху все окна освещены.
Слава соскочил с коня, привязал повод к столбу, поднялся по неосвещенной лестнице на второй этаж.
Он нашел Заузолкова, председателя Колпнянского волисполкома, они встречались в Малоархангельске, и Заузолков тоже сразу узнал Ознобишина.
- По молодежным делам или еще что? - спросил он, пожимая гостю руку.
- Можно сказать, и так, и эдак, - отозвался Слава. - Жалуется на вас молодежь. Нет у них крыши...
- На нас, а не на вас? Дитя не плачет, мать не разумеет... - Он снисходительно смотрел на Ознобишина. - Покалякаем завтра утром. Сегодня у нас исполком заседает. Делим косилки и жатки...
- Между кем делите? - поинтересовался Слава.
- Собрали по волости, у кулачков отобрали лишнее, в помещичьих экономиях кое-что осталось. Вот и раздаем сельсоветам, чтоб помогли бедноте. Куда ж нам тебя определить на ночевку? - задумался он. - Тут у нас разговоров до утра!
- Да я здесь где-нибудь, - предложил Слава.
- Зачем? - возразил Заузолков и поманил к себе человека в солдатской фуражке. - Товарищ Крептюков, председатель сельсовета, Иван Афанасьевич, представил. - А это молодежный секретарь с уезда товарищ Ознобишин. Будь ласков, Иван Афанасьевич, отведи товарища Ознобишина... К Федорову. Пожалуй, так сподручней всего. Попроси Евгения Анатольевича принять гостя как положено.
Крептюкову, должно быть, не впервые приходилось водить приезжих по указанному адресу, он выжидательно посмотрел на гостя из Малоархангельска, а Заузолков тут же отошел и вмешался в чей-то спор.
Слава вновь очутился на улице.
- Ваш? - спросил провожатый, указывая на коня. - Забирайте с собой.
Свернули в проулок в сторону от села, Крептюков вывел приезжего на широкую аллею, в темноте Слава не мог рассмотреть таинственно шелестящие деревья.
Шли долго, Слава успел и звезды пересчитать, и лермонтовские стихи вспомнить...
Наконец спросил:
- А Федоров - кто он такой?
- Как вам сказать... Помещик, - ответил Крептюков.
- Помещик? - испугался Слава. - Зачем же к нему?
- А мы у него часто ставим приезжих, - равнодушно пояснил Крептюков. Евгений Анатольевич не хотят с нами ссориться, приезжие остаются довольны.
- И что ж это за помещик? - спросил Слава.
- Обыкновенный, - продолжал объяснять Крептюков. - Десятин сто было, сад, коров с десяток. Землю забрали, коров тоже, а дом и сад пока при нем.
За деревьями показался дом, не то, чтобы очень большой, однако заметный, с широким балконом, с колоннами, с полукруглыми высокими окнами, слабый свет лился из-за опущенных штор.
Крептюков постучал в окно, штора тотчас отдернулась, мелькнуло чье-то лицо, отворилась дверь.
- Кто там? - послышался хрипловатый голос.
- Это я, Евгений Анатольевич, - отозвался Крептюков. - Принимай гостя.
- Пожалуйте.
- Да нет, я пойду, - сказал Крептюков. - Привел к тебе человека. Из Малоархангельска. Слышал небось про комсомол? А это у них самый главный. Приюти на пару дней.
- Разумеется, - приветливо отозвался хозяин. - Милости просим.
- А я пошел, - сказал Крептюков. - Дела еще. Бывайте!
Он сбыл приезжего с рук и скрылся в темноте.
- Заходите, - пригласил гостя хозяин и шире распахнул дверь. - Не споткнитесь о порог...
Слава переступил порог.
"Логово врага", - мысленно и не без иронии произнес он.
Но логово оказалось таким милым и привычным, что на него сразу пахнуло чем-то знакомым, давнишним и домашним. Настоящая столовая, в каких ему приходилось бывать в довоенной Москве. Обеденный стол, стулья с высокими спинками, старинный буфет, картины, круглая висячая лампа под белым стеклянным абажуром, скатерть на столе, блеск самовара, вазочки с вареньем и печеньем...
Самому Федорову за пятьдесят, вдумчивые глаза, седая бородка. Супруга помоложе, пышные волосы, легкий румянец, приветливая улыбка. Две барышни-погодки лет по двадцати. Дочери, конечно...
Нравилось ему и как Федоровы одеты - и серая тужурка на хозяине, и темный капот на хозяйке, и ситцевые платья на девушках.
- Давайте знакомиться, - сказал хозяин дома. - Меня зовут Евгений Анатольевич. А это моя супруга, Екатерина Юрьевна. А это Оля и Таня. Как у Лариных. А вас как?
- Вячеслав.
- А по батюшке?
По отчеству его редко называли, только незнакомые мужики да Федосей с Надеждой в Успенском.
- К чему это?
- Лет вам мало, но вы уже начальство.
- Какой я начальник!
- А к нам только начальников и приводят.
- Николаевич.
Иронии в тоне Федорова Слава не уловил, и если она имела место, то относилась больше к собственной незавидной участи принимать всех, кого ему ни пошлют.
- Со мной лошадь, - нерешительно сказал Слава.
- А мы ее в конюшню. Овса, извините, нету, а сена сколько угодно.
- Присаживайтесь, - пригласила хозяйка. - Позволите чаю?
"Какая милая семья", - думал Слава.
Легко завязался разговор: о газетах, о новостях, о том, как трудно налаживается мирная жизнь...
Узнав о том, что Ознобишин родом из Москвы, заговорили о столице, вспомнили театры, музеи. Федоровы, и отец, и мать, пожаловались, не знают, как быть: дочери Тане надо продолжать образование, и боятся отпустить одну; выяснилось, что Оля - племянница, недавно приехала из Крыма, тоже собирается в Петроград или в Москву; барышни поинтересовались, собирается ли учиться Слава...
Такой разговор мог возникнуть в Москве с любыми родственниками Славы, окажись он среди них: все вежливы, тактичны, доброжелательны.
Федоров посетовал на свое положение.
- Помещик, - сказал он с иронией. - Представитель дворянского оскудения.
Разорился еще его отец, оставалась какая-то земля, но и с той пришлось расстаться. Слава богу, сохранился дом. Он всегда был лоялен к новой власти. Теперь вся надежда на университетское образование. Он филолог.
- Буду проситься в учителя. Если возьмут.
Федоров достал из кармана часы, нажал пружинку, часы тоненько прозвонили четверть двенадцатого.
- Поздно, - сказала Екатерина Юрьевна. - Устроим вас в кабинете.
В резных шкафах стояли книги, не какие-нибудь редкие старинные книги, обычная библиотека среднего русского интеллигента начала двадцатого века. Издания Вольфа, Девриена, Маркса, литературные приложения к "Ниве", Шеллер-Михайлов, Писемский, Гарин, Гамсун, Ибсен, Куприн, сборники "Просвещения", "Шиповника", томики Блока, Гофмана...
Славе расхотелось спать.
- Можно посмотреть?
- Сколько хотите!
Постелили ему на диване, поставили на письменный стол лампу, пепельницу.
- Курите?
- О нет!
- Тем лучше.
Слава остался один. Спать не хотелось. Он чувствовал, что влюбляется... Таня нежнее, серьезнее, Оля непосредственнее, веселее, смелее. Он выбрал Ольгу. И еще подумал, что обеих принял бы в комсомол. Таких девушек не хватало в комсомоле. Они могли бы участвовать в спектаклях и даже руководить какими-нибудь кружками.
На какое-то время Слава забыл о том, что ночует в помещичьем доме и, возможно, среди классовых врагов.
Взгляд его рассеянно скользил по книжным корешкам, на краю стола лежала раскрытая книжка. Стихи. Кто-то их недавно читал.
Посмотрел на обложку: "Н.Гумилев. "Жемчуга". Слава не помнил, попадался ли ему когда-нибудь такой поэт. Нет, не попадался, такие стихи он запомнил бы...
