Юрий Герман - Один год
Опять хлопнула фрамуга, Нюта из деликатности стала закрывать окна снаружи. Теперь было очень душно, кровь стучала в висках, дышать стало совсем нечем.
- Это сирокко! - объявила Катя. - Я, Иван Михайлович, знаю довольно много разных слов, но смысл не помню. Сирокко - это ветер?
И, не дожидаясь ответа, спросила:
- А перепелок едят с костями? Ужас как есть хочу. Я ведь очень экономила, чтобы осталось на обратный билет...
Порывшись в сумочке, достала деньги и протянула их Лапшину:
- Нате. Это же ваши. А то, что я потратила, я вам потом верну. Имейте в виду, я не желаю тратить ваши деньги. Подумаешь, он мне послал! По телеграфу!
Перепелки трещали в ровных, крепких зубах, она запивала их вином, заедала дыней, откусывала помидоры. И, порою, закрывая глаза, говорила:
- Господи, как хорошо! Только все-таки вы в конце концов выпрыгнете в окно.
- Далось вам это окно!
Потом, когда шторм разыгрался по-настоящему, они решили пойти к морю. Нюта дала им на двоих огромный брезентовый плащ с клеймом Дома отдыха, они взяли с собой бутылку вина, стакан и кулек орехов. Нюта вслед им крикнула, что они "скаженные" и еще что-то, за воем ветра они не расслышали, что именно. Катя, спотыкаясь на камнях и путаясь в полах гигантского плаща, объявила, что "задувает не меньше как на двенадцать баллов". На сколько задувает - Лапшин не знал, но дуло действительно здорово.
- Вы держите меня, - требовала Катя. - Меня тащит, Иван Михайлович, миленький! Или снимите этот плащ, потому что он надувается, как парус.
У моря их просто-напросто прижало к обрыву, потом поволокло вдоль камней. Катя кричала, что ей "дует в бейдевинд", а когда Лапшин спросил, откуда она знает все эти слова, - ответила, что играла девочкой в какой-то пьесе из жизни пиратов. Обоим им было ужасно смешно, и Лапшину казалось, что он совсем молод, что не было ни ранений, ни этой дурацкой контузии, которая мучает его до сих пор, что жизнь началась с начала и эта жизнь будет гораздо лучше той, которую он прожил.
- Пещера! - закричала Катя. - Все наверх!
Ветер уже не свистел, а ревел, клочья соленой пены, срываясь с волн, летели им в лица, море до самого горизонта казалось свирепым, угрожающим.
- Сюда! - вопила Катя. - Мы спасены!
Пещера была просто кособокой ямой. Балашова, подобрав полы своего страшного брезентового плаща, прыгнула, за ней в яму медведем ввалился Лапшин.
- Во, здорово! - сказала Катя. - Вы не ушиблись, Иван Михайлович?
Ветер теперь ревел над их головами, где-то совсем рядом взвивались гребни волн, Катя свистящим шепотом спросила:
- Галеты и пресная вода спасены, капитан?
- Спасены! - покорно ответил Иван Михайлович.
- А остров обитаем?
- Ага! - сказал Лапшин. - Кажется.
- "Ага", "кажется"! - передразнила Катя. - Разве так играют в кораблекрушение?! Или вы забыли, как в это играют?
- Я никогда не играл в кораблекрушение, - сказал Лапшин. - Я и не знал ничего об этом долгое время.
- Учиться никогда не поздно! - возразила она. - И не смейте мне говорить жалостное. Вы у меня на вашем происхождении не проскочите, я не таковская...
Сидя в "пещере" и глядя друг на друга, они хлебнули еще по глотку "пресной воды" из своей бутылки.
- Вам славно? - спросила Катя. - Славно, товарищ начальник?
- Славно, необыкновенно славно! - ответил он.
- А то, что это все как-то не солидно? - спросила Балашова. - То, что мы в игру играем? Я вас не дискредитирую? Или как это? Ну, не компрометирую? Отвечайте. Вдруг кто-нибудь из вашего важного Дома отдыха увидит, что мы с вами сидим вот в этой пещере? И вовсе это, кстати, не пещера, а просто яма, да, Иван Михайлович? Вы не боитесь?
- Я никого сейчас не боюсь, - ответил он.
- А меня?
- Вас - конечно.
- Еще бы! - гордо усмехнулась она. - Поэтому я все вам первая и сказала там, в комнате. А сейчас знаете что? Давайте купаться.
- Нет! - спокойно ответил Лапшин.
- Почему нет?
- Потому что мне вовсе не хочется, чтобы вы утонули. И самому не хочется тонуть.
- Ну, ладно! Опять завел свое жалостное. Тогда рассказывайте мне.
Внезапно полил дождь. Словно лопнуло что-то там наверху и пролилось. Не было ни грома, ни молний, просто как нарочно.
- Фу ты! - сказала Катя. - Полезайте под плащ.
Он обнял ее и с тяжелой силой поцеловал в полуоткрытый, горячий рот. Она задохнулась, закрыла глаза, потом выкрутилась и удивленно сказала:
- Ишь!
- Что "ишь"? - тихо спросил он.
- Если не хотите, то и не женитесь, - со вздохом произнесла Катя. - Я ведь знаю, мужики не любят жениться. Но только если вы меня бросите, то я пропаду. Не бросайте меня, товарищ начальник!
Никаких дождевых струй не было видно. Просто лилась вода.
- Мы попали в водопад! - сказала Катя. - И надо вылезать из нашей пещеры, потому что тут мы погибнем, как зайчики. Не забудьте только нашу "пресную воду".
- Ладно!
Он не слишком ловко вскарабкался на край ямы и подал руку Кате. Теперь дождь прекратился так же внезапно, как начался. Но им было уже все равно оба промокли насквозь.
- Хотите знать один секрет? - спросила Катя. Она шла перед Лапшиным и обернулась, отжимая мокрые волосы. - Хотите? Вы здорово кряхтели, когда вылезали из ямы. Не такой уж вы гибкий юноша Аполлон. И то, что я в вас влюбилась, - это больше для вас хорошо, чем для меня. Ведь вы же старый человек.
- Так точно! - сказал Иван Михайлович.
- Старый старичок!
- Ага!
- Вам повезло?
- Невероятно! - закричал он, потому что в это мгновение обрушилась с грохотом волна. - Невероятно!
- Побежали!
Она протянула ему руку и побежала, волоча его за собой. Он порядочно задохнулся на подъеме, но бежал, боясь оступиться или наступить на Катину пятку. И едва мог отдышаться, когда они наконец остановились под пальмами. На террасе Дома отдыха в пижамах стояли знакомые отдыхающие и смотрели на Лапшина, переговариваясь, наверное, о несолидном его поведении. Балашова быстро взглянула в ту сторону и сказала Ивану Михайловичу:
- Хотите, я покажу им язык от имени и по поручению?
- По какому поручению?
- Ну, так в газетах пишут. От вашего имени и по вашему поручению.
- Послушайте, Катя, я никогда не знал, что вы такая.
- Дурачок! - серьезно и строго ответила она. - Вы же никогда не видели меня абсолютно счастливой. Вы всегда видели меня какой-то погано несчастненькой. И - дрянной! А сегодня я счастливая и прекрасная. И им, всем вашим на террасе, завидно. Они же видят, какая приехала к вам... Показать язык?
- Не надо! - попросил Лапшин. - Это же хороший народ.
Опять они пошли. Было нестерпимо душно, короткий дождь ничему не помог. И ветер был душный, и тучи словно давили сверху.
- Спасибо тебе, море, - неожиданно сказала Катя, - спасибо тебе, пещера, спасибо тебе, водопад, спасибо тебе, все!
И поклонилась из лекаренковской калитки - истово, как в церкви.
Нюта и дети встретили их аханьями и причитаниями, Лекаренко, бурый от выпитой перед обедом водки, вызвался "сгонять" за вещами Лапшина, Катя, порывшись в своем чемодане, сбежала вместе с Нютой куда-то в боковушку. Подрагивая бедрами, извиваясь спиной, пронеслась еще раз змея Нюта, размахивая утюгом с красными угольями. Завизжали близнецы в сенях, не то их укусил щенок, не то они его укусили - понять было трудно. Помощник шеф-повара принес лапшинскую казенную пижаму, туфли, полотенце. Иван Михайлович быстро переоделся за огромной печкой. Лекаренко, исполненный услужливой, деятельной старательности, поставил сушиться сапоги Ивана Михайловича, повесил возле печи гимнастерку, бриджи. Лицо у него было доброе, даже с детьми он не мог толком разобраться, они на него больше покрикивали, чем он.
- Давайте по рюмочке, Иван Михайлович! - сказал Лекаренко. - У меня перцовая, своей настойки! Чтоб не простудиться и чтобы благополучно вам с супругой отдохнуть.
- Ладно, - ответил Лапшин. - Спасибо, Лекаренко, за добрые слова. Давайте за семью за вашу и чтобы все было аккуратно.
- Это как?
- А так, - совсем тихо пояснил Лапшин. - Я, Лекаренко, старый сыщик, и глаз у меня наметанный. Больно много казенного добра у тебя. И черепица, и сарафанчики, и плащ клейменый, и вся посуда столовая, и скатерть. Зарвался маненько, а?
- Это так, это точно! - с готовностью согласился Лекаренко.
- Ты ж сыт, на кухне, женка у тебя хозяйственная, зачем воровать, дружески и просительно даже сказал Лапшин. - Не надо, Лекаренко! Пропадешь!
- Ой, да, да, так, верно! - с легким стоном согласился помощник шеф-повара. - Ой, спасибо, что объяснили...
- А ты не знал?
Лекаренко прыснул в кулак, в кухню скользнула Нюта, велела Лапшину отвернуться и не глядеть без команды. Он отвернулся, вслушиваясь в восторженное аханье детворы и самого даже главы семьи, в легкие быстрые шажки Кати.
- Теперь входите в свою комнату без всякого стука! - сказала Нюта.
Он вошел и закрыл за собой дверь. Возле окна, в смешанном и неярком свете наступающих дождливых сумерек и нескольких свечей, стояла Катерина Васильевна в белом платье, с непричесанными, не высохшими еще волосами, с обветренным за нынешний день лицом, с мягким, настойчивым и глубоким блеском глаз. Руки ее были опущены, словно она не знала, куда их девать, и вся она как бы стеснялась себя самой, того, как безыскусственно хороша она и как ничего для этого не сделала, никак не потрудилась, даже над прической не задумалась. "Вот и вся тут, - говорил свет ее глаз, - вся, какая есть и какая родилась! Лучше я быть не могу, а хуже ты меня не раз видел. Нравлюсь ли я тебе, любимый человек, такая?"
