Зинаида Гиппиус - Том 2. Сумерки духа

Я в себе, от себя, не боюсь ничего,
Ни забвенья, ни страсти.
Не боюсь ни унынья, ни сна моего –
Ибо всё в моей власти.

Не боюсь ничего и в других, от других;
К ним нейду за наградой;
Ибо в людях люблю не себя… И от них
Ничего мне не надо.

И за правду мою не боюсь никогда,
Ибо верю в хотенье.
И греха не боюсь, ни обид, ни труда…
Для греха – есть прощенье.

Лишь одно, перед чем я навеки без сил, –
Страх последней разлуки.
Я услышу холодное веянье крыл…
Я не вынесу муки.

О Господь мой и Бог! Пожалей, успокой,
Мы так слабы и наги!
Дай мне сил перед Ней, чистоты пред Тобой
И пред жизнью – отваги…

Уж третий день ни с кем не говорю…
А мысли – жадные и злые.
Болит спина; куда ни посмотрю –
Повсюду пятна голубые.

Церковный колокол гудел; умолк;
Я всё наедине с собою.
Скрипит и гнется жарко-алый шелк
Под неумелою иглою.

На всех явлениях лежит печать.
Одно с другим как будто слито.
Приняв одно – стараюсь угадать
За ним другое, – то, что скрыто.

И этот шелк мне кажется – Огнем.
И вот уж не огнем – а Кровью.
А кровь – лишь знак того, что мы зовем
На бедном языке – Любовью.

Любовь – лишь звук… Но в этот поздний час
Того, что дальше, – не открою.
Нет, не огонь, не кровь… а лишь атлас
Скрипит под робкою иглою.

В пути мои погасли очи.
Давно иду, давно молчу.
Вот, на заре последней ночи
Я в дверь последнюю стучу.
Но там, за стрельчатой оградой –
Молчанье, мрак и тишина.
Мне достучаться надо, надо,
Мне надо отдыха и сна…
Ужель за подвиг нет награды?
Я чашу пил мою до дна…
Но там, за стрелами ограды –
Молчанье, мрак и тишина.

Стучу, кричу: нас было трое,
И вот я ныне одинок.
Те двое – выбрали иное,
Я их молил, но что я мог?
О, если б и они желали,
Как я – любили… мы теперь
Все трое вместе бы стучали
Последней ночью в эту дверь.
Какою было бы отрадой
Их умолить… но все враги.
И вновь стучу. И за оградой
Вот чьи-то тихие шаги.
Но между ним и мной – ограда.
Я слышу только шелест крыл
И голос, – легкий, как прохлада.
Он говорит: «А ты – любил?
Вас было трое. Трех мы знаем,
Троим – вам быть здесь суждено.
Мы эти двери открываем
Лишь тем, кто вместе – и одно.
Ты шел за вечною усладой,
Пришел один, спасал себя…
Но будет вечно за оградой,
Кто к ней приходит – не любя».

И не открылись двери сада;
Ни оправданья, ни венца;
Темна высокая ограда…
Мне достучаться надо, надо,
Молюсь, стучу, зову Отца –
Но нет любви, – темна ограда,
Но нет любви, – и нет Конца.

Желанья всё безмернее,
Всё мысли об одном.
Окно мое вечернее,
И сосны под окном.

Стволы у них багровые,
Колюч угрюмый сад.
Суровые, сосновые
Стволы скрипят, скрипят.

Безмернее хотения,
Мечтания острей –
Но это боль сомнения
У запертых дверей.

А сосны всё качаются
И всё шумят, шумят,
Как будто насмехаются,
Как будто говорят:

«Бескрылые, бессильные,
Унылые мечты.
Взгляни: мы тоже пыльные,
Сухие, как и ты.

Качаемся, беспечные,
Нет лета, нет зимы…
Мы мертвые, мы вечные,
Твоя душа – и мы.

Твоя душа, в мятежности,
Свершений не дала.
Твоя душа без нежности,
А сердце – как игла».

Не слушаю, не слушаю,
Проклятье, иглы, вам!
И злому равнодушию
Себя я не предам,

Любви хочу и веры я…
Но спит душа моя.
Смеются сосны серые,
Колючие – как я.

Всё дождик да дождик… Всё так же качается
Под мокрым балконом верхушка сосны…
О, дни мои мертвые! Ночь надвигается –
И я оживаю. И жизнь моя – сны.

И вплоть до зари, пробуждения вестницы, –
Я в мире свершений. Я радостно сплю.
Вот узкие окна… И белые лестницы…
И все, кто мне дорог… И всё, что люблю.

Притихшие дети, веселые странники,
И те, кто боялся, что сил не дано…
Все ныне со мною, все ныне избранники,
Одною любовью мы слиты в одно.

Какие тяжелые волны курения,
Какие цветы небывалой весны,
Какие молитвы, какие служения…
Какие живые, великие сны!

Сегодня заря встает из-за туч.
Пологом туч от меня она спрятана.
Не свет и не мгла… И темен сургуч,
Которым «Любовь» моя запечатана.

И хочется мне печати сломать…
Но воля моя смирением связана.
Пусть вечно закрытой лежит тетрадь,
Пусть будет Любовь моя – недосказана.

Мы судим, говорим порою так прекрасно,
И мнится – силы нам великие даны.
Мы проповедуем, собой упоены,
И всех зовем к себе решительно и властно.

Увы нам: мы идем дорогою опасной.
Пред скорбию чужой молчать обречены, –
Мы так беспомощны, так жалки и смешны,
Когда помочь другим пытаемся напрасно.

Утешит в горести, поможет только тот,
Кто радостен и прост и верит неизменно,
Что жизнь – веселие, что всё – благословенно;
Кто любит без тоски и как дитя живет.
Пред силой истинной склоняюсь я смиренно;
Не мы спасаем мир: любовь его спасет.

Через тропинку в лес, в уютности приветной,
Весельем солнечным и тенью облита,
Нить паутинная, упруга и чиста,
Повисла в небесах; и дрожью незаметной

Колеблет ветер нить, порвать пытаясь тщетно;
Она крепка, тонка, прозрачна и проста.
Разрезана небес живая пустота
Сверкающей чертой – струною многоцветной.

Одно неясное привыкли мы ценить.
В запутанных узлах, с какой-то страстью ложной,
Мы ищем тонкости, не веря, что возможно
Величье с простотой в душе соединить.
Но жалко, мертвенно и грубо всё, что сложно;
А тонкая душа – проста, как эта нить.

Я чту Высокого,
Его завет.
Для одинокого –
Победы нет.
Но путь единственный
Душе открыт,
И зов таинственный,
Как клич воинственный,
Звучит, звучит…
Господь прозрение
Нам ныне дал;
Для достижения –
Дорогу тесную,
Пусть дерзновенную,
Но неизменную,
Одну, – совместную –
Он указал.

Грех – маломыслие и малодеянье,
Самонелюбие – самовлюбленность,
И равнодушное саморассеянье,
И успокоенная упоенность.

Грех – легкочувствие и легкодумие,
Полупроказливость – полуволненье.
Благоразумное полубезумие,
Полувнимание – полузабвенье.

Грех – жить без дерзости и без мечтания,
Не признаваемым – и не гонимым.
Не знать ни ужаса, ни упования
И быть приемлемым, но не любимым.

К стыду и гордости – равнопрезрение…
Всему покорственный привет без битвы…
Тяжеле всех грехов – Богоубьение,
Жизнь без проклятия – и без молитвы.

Иль дует от оконницы?
Я кутаюсь, я зябну у огня…
Ломоты да бессонницы
Измучили, ослабили меня.

Гляжу на уголь тлеющий,
На жалобный, на пепельный налет,
И в памяти слабеющей
Всё прошлое, вся жизнь моя встает.

Грехи да заблуждения…
Но буду ли их ныне вспоминать?
Великого учения
Премудрую постиг я благодать.

Погибель и несчастие –
Лишь в суетной покорности страстям.
Явил Господь бесстрастие,
Бесстрастие Он заповедал нам.

Любовь, – но не любовную,
Греховную, рожденную в огне,
А чистую, бескровную –
Духовную – Он посылает мне.

Изменникам – прощение,
Друзьям моим и недругам – привет…
О, вечное смирение!
О, сладостный, о, радостный завет!

Всё плоть моя послушнее…
Распаяно последнее звено.
Чем сердце равнодушнее –
Тем Господу угоднее оно.

Гляжу в очаг, на тление…
От тления лишь дух освобожден.
Какое умиление!
В нечестии весь мир, – а я спасен!