Якуб Колас - На росстанях
Лобанович напускает на себя вид невинного человека.
- Я не знал, что было записано в протоколе, господин следователь, отвечает он.
"Следователь" пожимает плечами, "злая" усмешка кривит его губы.
- Как же вы подписывали то, что вам не известно? - интересуется "следователь" и добавляет: - А если бы в протоколе было написано: "Настоящим я обязуюсь всунуть голову в петлю, чтобы меня повесили", - разве вы и в этом случае подписались бы под протоколом? - наседает "следователь".
"Допрашиваемый" отвечает грустно:
- Конечно, если бы я не читал протокола и не знал, что в нем написано, то и под таким протоколом подписался бы.
- Вот это мило! - восклицает "следователь". Он снова ехидно, как настоящий следователь, усмехается. - Разъясните, я вас не понимаю, обращается он к Лобановичу.
"Допрашиваемый" виновато опускает глаза, на мгновение задумывается.
- Пьяному, господин следователь, и море по колено, - печально признается он и добавляет: - А за компанию, как говорят, цыган повесился.
Янка не выдержал роли следователя и весело захохотал.
- А знаешь, - сказал "следователь", - неплохо получается, ей-богу!
- Ты же, надо отдать тебе справедливость, вопросы ставил казуистические, - хвалит следовательский талант Янки Андрей.
Так друзья похвалили друг друга за удачно проведенные роли. Но это только начало. Хорошее же начало - половина дела. Нужно продолжить "следствие". На этот раз "следователем" становится Лобанович, и роли меняются.
Сначала тот же "предварительный допрос", а затем уж разговор по существу самого дела.
- Из ваших слов выходит, что вы подписали протокол, не зная, что в нем написано, только потому, что вы были пьяны и не понимали, что делали. Так я вас понимаю? - спрашивает "следователь" Лобанович "допрашиваемого" Янку Тукалу.
- Да, - смело подтверждает Янка.
- А где вы напились и по какому поводу?
Янка придает своему лицу постное выражение, старается собраться с мыслями.
- Выпили на товарищеской маевке, сначала, как говорится, на лоне природы, за селом, а потом добавили еще и в микутичской школе, на квартире своего коллеги Садовича.
- Стало быть, имелась какая-то реальная причина для такой выпивки? Вот вы и скажите, что это была за причина.
"Допрашиваемый" вначале мнется, а потом говорит:
- Основная причина, господин следователь, была в том, что и нашему брату, сельскому учителю, порой хочется выпить, тем более в компании.
- Это правда, компания большая, слишком даже большая для товарищеской маевки, как утверждаете вы, - иронически замечает "следователь".
"Допрашиваемый" не обижается на это замечание и продолжает свои объяснения:
- Село Микутичи, господин следователь, славится тем, что из него выходит много учителей Нет ничего удивительного в том, что летом, во время каникул, они в большом числе съезжаются в свое село, к родителям.
- Но здесь были учителя и из других мест, - гнет свою линию "следователь".
- Их было мало, господин следователь, к тому же это все близкие приятели, однокашники учителей, вышедших из Микутич.
- Ну, а вы тоже из Микутич? - спрашивает "следователь".
- Я здесь по соседству, моя деревня верстах в двух отсюда. Летом я все время проводил с друзьями в Микутичах.
- Так здесь весело? - иронически подает реплику "следователь".
- Мы создали там, на квартире Садовича при школе, кружок учителей и занимались подготовкой к экзаменам на аттестат зрелости, - объясняет Янка.
- Вашу "зрелость" вы засвидетельствовали в своей крамольной резолюции, - говорит безжалостно "следователь", потом резко меняет тон разговора. Давайте бросим играть в прятки, - сурово продолжает он. - Факт есть факт, а документ остается документом! - "Следователь" поднимает лист бумаги, который должен означать "документ", и уже более спокойно говорит: - Признавайтесь, кто писал текст этого мерзкого протокола?
После короткой паузы он добавил:
- Помните, что искреннее осознание преступности и правдивое признание своей вины только уменьшает степень справедливого наказания.
"Допрашиваемый" сначала молчит, а потом вежливо заявляет:
- Мне не в чем признаваться, потому что я не только не знаю, кто писал протокол, но и не знаю, что в нем написано.
- Бросьте дурака валять! - гремит "следователь". - Говорите правду: кто составлял протокол?
- Если хотите знать правду, я скажу: протокол написал бог Бахус! отвечает рассерженный "допрашиваемый".
Приятели не выдерживают дальнейшей комедии и весело хохочут.
- А, чтоб тебе пусто было! Замучил меня, даже в пот ударило! - говорит Янка и вытирает платочком лоб.
- Что скажешь, Яне? По-моему, неплохо. Если мы все разыграем такую "божественную комедию", то, право же, будет хорошо!
- Путь проложен! - весело отзывается Янка. - Остается только отшлифовать некоторые мелочи. Может быть, "следователь" - ты или я - не так порой задавал вопросы, а "подсудимые" не так отвечали?
- А как ты думаешь, может быть, о Бахусе не нужно говорить, а ту же мысль высказать немного иначе? - осторожно замечает Лобанович.
- Дело, братец мой, не в точной терминологии, была бы только верно и без противоречий определена линия общего поведения, остальное, конечно, нужно доработать.
- Я в принципе не против Бахуса, Янка, быть может, это наша находка. Тысячи людей возлагали вину на бедного Бахуса, и это часто помогало им. А вдруг и нам он сослужит службу?
Приятели приступают к окончательной отделке "допроса". Остается только ознакомить всех участников учительского съезда в Микутичах с планом, выработанным в Смолярне, чтобы все уволенные учителя играли в одну дуду никаких заранее обдуманных намерений у них не было. Встал другой вопрос: каким способом осведомить друзей о принятой линии поведения? Ответ был один - только устно и тайно.
В заключение Лобанович сказал:
- Держись, Янка! "Нас еще судьбы безвестные ждут". Падать духом не будем!
- Не будем! - подхватил Янка. - Мы еще покажем, что такое санкюлоты! "Берегись, богачи, беднота гуляет!"
VI
Спустя несколько дней после репетиции допроса к Лобановичу зашел брат.
- Для тебя, брате, наклевывается школа, - весело проговорил Владимир.
На его губах играла хитроватая усмешка. Лобановичу казалось, что брат хочет поиздеваться над ним, - вероятно, подъезжает с какой-нибудь штучкой.
- Ты на что намекаешь, Владик? Какая может быть для меня школа? недоверчиво отозвался Андрей.
- Маленькая школка, здесь в Смолярне!
- Не понимаю, что ты хочешь сказать, - признался Андрей.
А Владимир продолжал:
- Дело зависит от тебя: согласишься учить - и ученики будут, по три рубля в месяц с носа!
- Было бы хорошо, если бы они были, но где их взять?
Здесь Владимир раскрыл карты.
Некоторые крестьяне из соседних деревень, услыхав, что здесь, под боком, есть учитель, просили Владимира переговорить с братом, не возьмется ли он учить их хлопцев. Везти ребят в Столбуны далеко, да еще квартиру надо найти, платить за нее, харчи посылать. А так было бы удобнее: легче пройти две-три версты до Смолярни, чем ехать верст десять до местечка.
- Как ты смотришь на это? - спросил Владимир.
- Охотно взялся бы учить, ведь мне делать нечего. Сколько наберется учеников?
- Семь-восемь хлопцев, а может быть, и больше.
- Что ж, это хорошо. Не знаю только, где разместить их.
- Об этом ты не думай, - сказал Владимир.
Через два дня "школа" была вполне готова принять новых учеников. Смастерили простой длинный стол, поставили две скамейки по одну и по другую сторону стола, а в одном конце его табуретку - "профессорскую кафедру".
Такова история открытия школы в Смолярне, к великой радости Лобановича и к удовольствию крестьян, родителей девяти учеников смолярнинской школы.
Хотя Лобанович сейчас был далеко не полноправным учителем, хотя он и не был поставлен на эту должность начальством, все же он ощутил великое удовлетворение, когда в хату лесника пришло девять парнишек разного возраста и различной подготовки. Самому старшему из них, Тодору Бервенскому, было уже около шестнадцати лет. Это был рослый парень. Несколько зим ходил он в школу, но с большими перерывами. Из школьной программы он кое-что знал, а вообще был малограмотным. Его уже более интересовали девчата, чем книги. Но жизнь вынуждала взяться за ученье, хотя бы сдать экзамен за курс начальной школы. В настоящей школе, среди шумной оравы школьников-малышей, Бервенский чувствовал себя не очень ловко. К тому же Тодор страдал недостатком речи. В глагольных словах окончания на "ал" он выговаривал "ол": брал - брол, пахал - пахол, бороновал - бороновол и т. д. Вот почему с большой охотой пошел он в тихую, глухую Смолярню к Лобановичу.
Остальным ученикам было от одиннадцати до тринадцати лет. Они также учились урывками, пропускали занятия, слабо знали школьную программу. После ознакомления с ними Лобанович разделил их на три группы, по три ученика в каждой: старшую, в которую входили Тодор Бервенский, Яким Прокопик и Павлюк Глушка, среднюю и группу наиболее отсталых.
