Дмитрий Булгаковский - Живая смерть (сборник)
Ну что же, думаю, верно, это ветер. Нашел бумаги, задвинул ящик, только хотел встать, слышу, что там не только шаги, а и стулом кто-то двигает.
— Шмуль, — говорю, — разве ты не слышишь?
— Слышу, только это так. Извольте уходить!
— Как так? Пойдем посмотрим…
Тут уже он скорчил недовольное лицо.
— А ну ее, — говорит. — Ну, чего смотреть?!
— Да ты про кого это?
— Да про бабу.
— Про какую бабу?
— Да что тут ходить.
— Что ты врешь! Какая баба? Зачем она здесь? Гони ее вон!..
Он протянул шею и повел носом:
— А как ее выгонишь, коли она не живая?!
— Ты опять пьян?
— Никак нет. Извольте спросить у всех сторожей. Как девять часов ударит, и пошла стучать по всем комнатам… И ребенок на руках…
Меня взорвала эта глупость.
— Бери свечу, идем.
И опять, едва мы вошли в соседнюю комнату, я увидел, что кто-то промелькнул в двери. «Шалишь», — подумал я и скорыми шагами направился туда. Сзади ковылял Шмуль и все твердил:
— Оставьте, ваше высокородие, лучше вернитесь.
В третьей комнате я уже ясно видел, как между столов, торопясь и путаясь, шла невысокая, худенькая бабенка, в платке на голове, в кацавейке, с чем-то завернутым в одеяло.
— Что тебе надо? Пошла вон! — крикнул я.
Она на мгновение остановилась, испуганно оглянулась и затем, быстро семеня ногами, пошла по анфиладе темных комнат.
Я пошел за нею.
— Стой! постой! кто ты? Как попала сюда?!
Но она не оборачивалась, не останавливалась. Я решил остановить ее во что бы то ни стало; я знал, что загоню ее в последнюю комнату, откуда нет выхода. Но вот тут-то и произошел казус. Она, очевидно, прошла сквозь запертые двери, оттого что за мгновение перед тем я видел ее в дверях и так близко, что почти дотрагивался до ее плеч, а чрез мгновение руки мои встретили наглухо запертые створки и больше ничего.
Холодный пот выступил у меня на лбу, я растерянно взглянул на Шмуля.
— Ну и что, взяли, — сказал он совсем хмуро. — Охота, ваше высокородие, со всякою, можно сказать, мерзостью возиться!
— Шмуль, да это что же?.. — спросил я.
— Да если она толчется здесь каждый вечер, значит, так надо, — философствовал он, — значит, ее земля не принимает.
— Ты ее часто видишь?
— А кто ее не видит? Ее все писаря видят, что внизу живут, она у них все по коридору ходит… она и теперь там…
— Что за чепуха! Зачем же?..
Он пожал плечами.
Вьюга забила в стекло как-то особенно яро, снег просто так и рвался в окно. От наших фигур две огромные тени шевелились по стенам, цепляясь головами за потолок…
— Столоначальник Афтыкин ее два раза видели, — заметил мой спутник, — и даже бежали от нее в испуге.
Я прошел в дежурную комнату выпить стакан воды. Дежурный чиновник Поклепкин сердито расписывался в книге насчет получения от курьера какого-то пакета.
— Вот мы ее опять видели, — заметил Шмуль дежурному, зажимая пальцами пламя свечи.
— Изволили видеть? — отнесся ко мне Поклепкин.
— Недаром второй стаканчик изволите испивать. А каково-с дежурить? На прошлой неделе она явилась сюда, в дежурную комнату, с младенцем, Никифоров так и грянулся на землю.
— Однако же, это дело надо исследовать, — заметил я.
— Да как вы его исследуете? Ходит видение из загробного мира и смущает. Что же тут поделать? Разве молебен отслужить! Но в таких разах и молебствие не помогает, — ведь это не наваждение, а просто покойник.
— Нет, это надо разрешить как-нибудь, — настаивал я.
— Премного обяжете. А то дежурить невозможно. Помилуйте, ведь всем видимо: курьеры — и те видят. Младенцы даже лицезреют. Намедни семилетний сын Лонгина Иванова видел… Просто хоть переходи в другое ведомство.
Когда, полчаса спустя, я рассказал все происшествие в гостиной дяди, где собрался кружок обычных знакомых, мне не поверили, даже подняли меня на смех. Тогда я предложил всем убедиться: пойти ночью в наше министерство и удостовериться. Среди хохота и шуток начали составляться пари и заклады. Определен был день для исследования.
Я предварительно собрал подробные сведения о том, где по преимуществу является это странное существо. Оказывается, что ежедневно между 11–12 часами ночи она блуждает по длинному коридору, по обе стороны которого расположены квартиры писарей и курьеров, и качает своего ребенка. Если кто показывается в коридоре, она выжидает его приближения и затем начинает уходить всегда в одну и ту же сторону, откуда приходит. Собралось нас пять человек, пожелавших призрак поймать во что бы то ни стало. Кроме того, я выбрал двух сторожей поздоровее, в том числе и Шмуля, снабдив их фонарями.
Собрались мы в 10 часов в свободной комнате, где жильцов не было, поставили ломберный стол и уселись за преферанс. Уж это обстоятельство указывало на то, насколько мы скептически относились к самому факту появления тени. Немало было смеха по поводу шпаги, которую я принес с собою и поставил в угол. Спрашивали, отчего я не взял револьвера, говоря, что надворному советнику приличнее всего таким оружием сражаться с какою-то бабою, посещающею коридор с курьерами и писарями. В углу были сервированы водка и закуска. Ну, словом, были очень веселы ровно до той минуты, когда Шмуль, тихо стоявший у двери на стороже, шепнул: «Идет».
Карты посыпались у нас из рук. Почти все побледнели. Я схватил шпагу и стал наготове. Сторожа взяли фонари. Сердце выколачивало барабанную дробь. Шмуль, поглядывавший в щелочку, сказал: «Близко!.. Слушайте!..»
Мерный стук шагов раздавался явственно и гулко по пустому коридору. Слышно было, что кто-то идет неторопливо, неуверенною походкою. Шмуль обратился ко мне и сказал: «Ну!»
Я, сжимая эфес шпаги, распахнул дверь и сделал шаг в коридор. Она была в двух шагах от меня. При моем появлении, она сразу остановилась. Свет от фонаря падал на ее старый клетчатый платок, от которого густая тень ложилась на лицо, но и лицо было видно — оно бледное, со впавшими щеками и лихорадочным взглядом. На руках ее шевелилось что-то, завернутое в тряпки. Она смотрела на меня исподлобья, — черты лица ее точно колыхались, то расплывались, то выступали ясно…
С минуту мы молча стояли друг перед другом. Наконец я овладел собою и сделал шаг к ней. Она быстро повернулась и пошла прочь.
— Свети! — крикнул я и кинулся за нею. Но она побежала. Свет прыгал возле меня и ясно освещал ее спину, — старую полинявшую кацавейку. Ноги ее шлепали быстро, стуча башмаками, я видел их, они были без чулок — худые, посиневшие, башмаки свободно хлябали на них: я видел ее круглую пятку…
Она выбежала на черную лестницу и стала подниматься наверх. Удивительно, как она не потеряла своей обуви, прыгая через три ступеньки, так что мы едва поспевали. Вот один поворот, другой, третий. Она бежит все выше, мы задыхаемся, — но бежим — нельзя же потерять ее из вида. Вот и четвертый — последний этаж. Я один опередил других и все еще ее вижу. Она бежит еще выше, но куда же? Последний заворот, и я наткнулся на какую- то дверь — дальше хода нет.
Вот и Шмуль с фонарем. Эта дверь на чердак. У двери никого: вокруг меня стены. На двери огромный замок. Все мы столпились. Что же делать? Послать за ключом!
Бегал за ним Шмуль минут десять, не меньше. Долго возились, пока открыли тугой замок. Вот и отворилась дверь. Не поздно ли?
Обыкновенный чердак, красные кирпичи по стенам, запах затхлостью и пылью. Взошли, огляделись.
— Да, много найдете!.. — сказал кто-то.
А она стоит неподалеку и смотрит на нас, я опять к ней; она опять повернулась, и опять пошла. Бежать уж неловко: пол кирпичный, неровный. Да и она не торопится, идет в трех шагах от нас. Дошла она до одного угла, остановилась, опять к нам обернулась и прижалась спиною к стене. Шмуль поднес ей фонарь к самому лицу, она отклонилась, и вдруг точно стала уходить в стену, точно ее вдавливало что туда, и тут же на глазах у нас ушла совсем, и осталась только кирпичная стена и ничего больше.
Долго мы стояли молча.
— Что же делать?.. Что там за стеною?
Смотритель объяснил, что тут стена соседнего дома.
Тут я только заметил, что у меня в одной руке шпага, а в другой мелок: я как собрался записывать ремиз, так и не выпустил его из рук. Я начертил большой белый крест на том месте, куда она ушла, и мы стали спускаться.
Вот и весь мой рассказ. Но самое удивительное впереди. Я настоял, чтобы под моим крестом вынули ряд кирпичей. Постройка была фундаментальная. На высоте аршина от пола найдено было пустое пространство. Там лежали кости от женского скелета. Платье истлело, остались только башмаки. Детского скелета не было. Доктор заявил, что костям не менее полстолетия. Наш священник кости отпел, и их похоронили где-то на мой счет. Никакие привидения более не показывались в нашем министерстве.
