Дмитрий Булгаковский - Живая смерть (сборник)
Обзор книги Дмитрий Булгаковский - Живая смерть (сборник)
ЖИВАЯ СМЕРТЬ
Рассказы о мертвецах и призраках
ЖИВАЯ СМЕРТЬ
Живая смерть
Моя тетушка Мери имела удивительный талант рассказывать. Следующая история считалась нами лучшею из ее рассказов.
Мне хочется передать этот рассказ по возможности ее словами. От себя прибавлю, что слышала его в первый раз во время сильной болезни двух ее прислужниц Пакси и Макси, которые всегда были неразлучны, как здоровые, так и больные. Они были сестры-близнецы и карлицы. Во время их болезни я провела несколько дней у тетушки и помогала ей ухаживать за этими преданными созданиями. В первый вечер моего приезда, после невыносимо душного дня, разразилась страшная гроза. Мы сидели в маленькой гостиной; оба окна были закрыты во избежание сквозного ветра; тучи заволокли небо; грозная темнота только по временам разрезывалась извилистыми молниями; оглушительные раскаты грома то грохотали в некотором расстоянии, то вдруг разражались как раз над нашими головами, и тогда трудно было различать слабые звуки голоса моей дорогой тетушки Мери.
Время — полночь, сцена — ужасный контраст света и мрака; все было приноровлено так, чтоб усилить интерес невымышленного происшествия.
— Один раз, только один раз в жизни, я была свидетельницей такой же страшной бури, — так начала тетушка свой рассказ. — Ты не забыла, мой друг, что после смерти моего отца я провела несколько лет за границею. В конце 18.. года я путешествовала в Пиренейских горах и, как обыкновенно, меня сопровождал Робвиль, мой верный курьер, и две мои неразлучные Макси и Пакси. Но Робвиль был стар и упрям; под его плохим руководством мы и заблудились в горах. В это время разразились над нами гроза и следующее приключение.
Промокшие до костей, мы попали в деревушку, населенную самым бедным народом. Мы искали крова и были приняты, обогреты и накормлены с тем радушным гостеприимством, которое так же часто встречается между бедными, как и между богатыми. В этой хижине была одна горница, в которой нас приютили. Преодолев щепетильность моих слуг, я пожелала разделить скудный ужин хозяев, которые угостили меня, чем Бог послал. По окончании ужина, не желая обременять своих хозяев близким присутствием, я хотела уже ложиться на постель, устроенную для меня в углу из подушек и одеял, вынесенных из экипажа, как вдруг отворилась ветхая дверь, единственная наша защита от страшной борьбы стихий, и чрез порог переступила человеческая фигура, с которой вода лилась ручьями; шатаясь, подошла она к толпе, поднявшейся при ее появлении.
Окутанная широким, но тонким плащом и под капюшоном, скрывавшем ее голову и лицо и покрытым густым снежным слоем, кто бы это мог быть? Женщина! На одну минуту она остановилась, как бы ослепленная светом, и потом, совсем неожиданно, она положила свою холодную, как лед, руку ко мне на плечо и, откинув капюшон с лица, устремила на меня свои черные проницательные глаза и сказала по-французски:
— Серая вас зовет! Ради Христа и Его Пречистой Матери!
Ее слова, ее прикосновение пробежали по мне электрическою струею. Много времени прошло после этого, а все впечатления я помню ясно, как будто это было вчера.
Деревенские жители дрожали, крепко прижавшись друг к другу, и в страхе бормотали молитвы. Я не чувствовала страха, и сознавала только одно, что чего бы это ни стоило, а я должна повиноваться этому странному приказанию. Я встала машинально и, несмотря ни на что и даже забывая о страшно свирепствующей буре, я двинулась за нею к двери, совершенно не сознавая, что на мне не было ни шали, ни шляпки; все мое внутреннее существо подчинилось этой роковой посетительнице; но тут оказалось на деле, что любовь Макси и Пакси к их госпоже гораздо сильнее даже всевозможных ужасов: обе прыгнули ко мне и, уцепившись за мое платье, умоляли не действовать так опрометчиво и необдуманно. За это время Робвиль и хозяева тоже пришли в себя от страха и присоединили свои убеждения к слезным молениям моих маленьких близнецов.
Закутанная женщина видимо дрожала от нетерпения все время, пока длились эти переговоры, и в минуту общего молчания она опять повторила, настойчиво и прямо смотря мне в глаза:
— Серая вас зовет. Ради самого Христа и Его Пречистой Матери, — произнесла она с поразительною отчетливостью, — она ждет вас.
И, наклонившись к моему уху, она прошептала имя, которое, клянусь тебе, ни один человек в мире не мог тогда знать, да и теперь тоже никто не знает. В те времена мы не были знакомы с месмеризмом. Ясновидение и животный магнетизм были тогда немыслимы. Можешь ли представить мои ощущения? Будешь ли удивляться, что я заставила молчать всю взволнованную толпу, что я позволила явившемуся привидению надеть на меня плащ и шляпу и с безмолвной покорностью последовала за нею из дома.
— Серая! Серое страшилище! Умирающая смерть! Живая покойница! — донеслись до меня слова, вполголоса произнесенные одною из деревенских девушек, когда я переступала чрез порог за дверь в темную ночь и разъяренную бурю.
То была страшная ночь! Но тогда я была сильна и мужественна, гораздо сильнее своей немощной путеводительницы, которая шаталась и склонялась, как тростинка, при каждом порыве ветра, хотя с изумительною настойчивостью продолжала свой путь. Не буду утомлять тебя подробным отчетом испытанных мною ужасов в это полночное путешествие. Около мили мы шли, карабкаясь по утесистой тропинке, и вдруг вышли на площадку, где стояли две лошади, укрытые в расселине утеса. Мы сели на лошадей и опять стали подниматься по страшно крутому склону.
Если кому случалось когда-нибудь взбираться на лошади верхом по извилистой и полуразрушенной лестнице, тот только может составить себе некоторое понятие об этом необыкновенном путешествии. Камни катились из-под ног лошадей и с плеском падали — куда? что было так близко нас? Куда неверный шаг мог бы сбросить нас? Сверкнула молния и осветила глубокие черные воды горного потока далеко, далеко под нами.
Трудности подъема сменялись случайным спуском, который еще страшнее действовал на мои нервы. Несколько раз я уже покачивалась на седле и от падения меня спасало невыразимое ощущение, испытанное мною при первом холодном как лед прикосновении моей спутницы, которая теперь часто повторяла его, поддерживая во мне изумительную силу. Наконец глухой звук под копытами наших лошадей, правильное движение и ровная местность внушили мне надежду, что мы достигли цели нашего путешествия. Так и вышло.
Мы слезли с лошадей у стены, устроенной в скале. Колоссальных размеров Распятие занимало самую средину. Я не заметила ни малейшего движения моей спутницы; она только ожидала. Но немного пришлось нам ждать. Тихо и без видимого посредника Распятие двинулось в сторону и оставило отверстие, чрез которое мы вошли.
Мы проходили по многим коридорам, мрачным и обширным, пышно меблированным комнатам — бархатные и атласные занавеси, столы и стулья, роскошно вызолоченные, художественные мрамор и слоновая кость, украшенные драгоценными каменьями и все покрытое пылью и ржавчиной, все приходящее в упадок и разрушение, все добыча моли. Драпировка из драгоценнейших тканей висела в лохмотьях; мягкие, роскошные ковры покрыты толстым слоем пыли. Крысы разбегались по углам при нашем приближении; летучие мыши ворошились на окнах. В разбитое окно вылетела ослепленная светом сова, а из другого вылетела какая-то темная птица, тяжело взмахивая крыльями.
Наш путь освещался тусклым светом фонаря в руках моей путеводительницы, по пятам которой я следовала, двигаясь точно во сне.
Комнаты становились все мрачнее и меньше. Мы поднялись по извилистой лестнице непомерной длины. Она привела нас в переднюю, невыразимо жалкую. Мы прошли и чрез нее. Еще дверь отворилась и меня ввели в комнату, совсем непохожую на те роскошные палаты, чрез которые я прежде проходила.
Длинная-предлинная и совсем темная комната. Ни малейшего следа драпировок или ковров на голых стенах и на полу. Тускло горела единственная свеча на столике в далеком углу от высокой кровати под балдахином вроде погребального и с опущенными занавесями со всех сторон; только эту постель украшали занавеси. Слабый запах наполнял комнату. Туман, подобно смерти, прокрадывался даже в мои жилы, наполняя меня невыразимым ужасом. На минуту меня охватило непреодолимое желание бежать, спасаться, отказаться от дальнейшего разведывания этих тайн, но закутанная женщина еще раз положила свою ледяную руку на мое плечо и еще раз я могла только повиноваться ей.
В этом положении она остановилась. В комнате царствовало могильное молчание. Ослепленные ужасом, глаза мои устремились на кровать. Ни звука, ни стона, ни шепота, ни дыхания не слышалось за этими занавесями. Там смерть, наверно. Но как? в какой форме? и зачем я призвана смотреть на эти ужасы?
