Ольга Толмачева - Я просто позвонил сказать...
Ольга Толмачева - Я просто позвонил сказать... краткое содержание
Ольга Толмачева
Я просто позвонил сказать…
— И что будем делать?
— В смысле? — Лена испуганно взглянула. — Опять что–то не так?
Она запнулась на последней фразе и замолчала. Пыталась понять, прокручивая в уме сказанное, что так напрягло Егора.
Они сидели в маленьком кафе в центре города, пили кофе. Вернее, кофе пила она. Егор заказал чай — зеленый. Лена почувствовала запах жасмина, когда наливал в чашку.
Она рассказывала, что была в Берлине — только вчера вернулась. Полетела на свой день рождения, поддавшись движению сердца.
Уже на вокзале показалось, будто город вымер — Германия праздновала Рождество.
После шумной Москвы Берлин показался непривычно тихим, провинциальным. Она торопилась на электричку, бежала по платформе, а теплый воздух дул в лицо, ласкал щеки, играл волосами — еще утром в Москве она куталась от холода в воротник: стоял дикий мороз.
Она рассказывала Егору, как вдруг подобрела и стала всем улыбаться — как дурочка, без причины, оттого, что хорошо… счастье…
Уже в аэропорту ощутила тепло, и потом захлестнуло, когда штампик в паспорт поставили. Лена запомнила этот миг, словно за спиной закрылись глухие ворота. Она даже обернулась: щелчок услышала. И взгляд засиял — тоже почувствовала…
Все вчерашнее, незавершенное, над которым еще по пути в аэропорт ломала голову, вдруг перестало занимать. Осталось за воротами… За границей…
И девушка на таможне, которая вскрывала сумку и перекладывала ее косметичку, кофточки, вдруг показалась симпатичной, и продавец в дьюти фри. Они удивленно смотрели на Лену и в ответ на ее оживление и сами расплывались в улыбке.
Хотя нет, раньше!
Радость Лена почувствовала гораздо раньше. Да–да, утром проснулась от солнечной мысли–толчка, которая подбросила с кровати: Рождество! День рождения!
А она ото всех сбежала…
Впервые в свой день рождения осталась одна.
— А вы меня не поздравили… — Лена робко взглянула. — Забыли?
Они были на вы, несмотря на историю. К прежнему ты было трудно вернуться — почти невозможно.
Егор мотнул головой. Было непонятно, что означал этот жест: согласие? Извинение?
— Я ждала…
— Я забыл. То есть не знал.
— Я вам говорила… 25 декабря — Рождество. Трудно запомнить? — Она обиженно скривила губы и отвернулась к окну.
На город спускались сумерки.
— Какая разница! Не имеет значения.
— Для меня имеет…
Лена вспомнила, как любуясь огнями, искала в Берлине компьютерный клуб, чтобы заглянуть в почту. Эта мысль навязчиво преследовала, но она ее прогоняла, словно хотела себя перехитрить. Письма не будет. Егор забыл, что она для него?
Знала, но в затаенных уголках сознания теплилась надежда: а вдруг? Вдруг поздравит?
На центральной улице в здании сквозь прозрачную стену она увидела компьютерный клуб и даже оплатила за возможность войти в сеть… Но в последний момент, испугавшись, передумала и оставила вопрос открытым, ведь если письма не будет… А так… Придумала для себя маленькую лазейку, хитрую уловку — надежду… Запутала следы…
За окном темнел город, в здании напротив погасли огни. В кафе вошла парочка, внеся с улицы дыхание холодного вечера.
— Что это? Музыка? — Лена прислушалась.
Егор повернул к динамику голову.
— Стив Вандер. «I just called to say I love you» — пропел. — Известная композиция. «And I mean it from the bottom of my heart…» Неужели не слышали?
Лена неуверенно пожала плечами.
— Нравится?
Она поспешно кивнула: «Очень!» — и радостно улыбнулась.
Когда–то Егор уже напевал ей эту мелодию. Взявшись за руки, они бежали навстречу радуге — после дождя… Солнечная дорожка летела в небо, а воздухе сладко пахло шиповником… «And I mean it from the bottom of my heart…» — да, так и есть: из глубины сердца…
Они не виделись целую жизнь. Думали, потерялись…
Егор внимательно слушал, как еще в аэропорту Лена внезапно подобрела и от собственной доброты раздулась в огромный светящийся шар, представлял ее — воздушную, нежную, — сияющим мячиком. От песни лицо вспыхнуло, и она, по–прежнему улыбаясь — растерянно, жалко — заморгала часто, словно ребенок. Казалось, заплачет. Услышал, как тихонько вздохнула, словно всхлипнула… Замолчала, уткнувшись в чашку.
Где он все это время был?
Порой казалось, что Егор чересчур пристально смотрит… грудь разрывало, Лена сбивалась с мысли. Переведя дух, вновь повторяла, как мчалась по нарядному, теплому — почти весеннему — Берлину, просто не могла идти спокойно — было так хорошо…
На Марктплатц она остановилась. Тихо играла музыка. Крутилась карусель с лошадками. Слышался детский смех. В блеске огней раскинулись ряды с рождественской выпечкой. В воздухе пахло корицей… Лена купила глювайн.
— Глювайн?
— Вино с фруктами. Рождественский напиток — божественный… — Лена зажмурилась и облизнулась. — Пробовали? На улице? У елки?
От пристального взгляда — на губах — окатило волной…
— Горячее? — хрипло спросил Егор и тоже провел языком по губам.
— Да, горячее…
Боясь встретиться взглядами, они отвернулись.
За окном медленно кружились снежинки…
Полчаса? Час? Еще немного, и она пойдет по шумному городу, мимо банка, центрального телеграфа, аптеки, к метро. Навстречу будут спешить люди, кто–то толкнет… Острые снежинки засыплют глаза.
У книжного магазина Лена остановится. Войдет в зал, поищет стеллаж с поэзией… Раскроет наугад томик стихов Цветаевой: «Я бы хотела жить с вами в маленьком городе…» Захлебнется от слез…
— И что будем делать? — Егор глухо повторил вопрос и нервно взглянул на часы.
Этот странный вопрос…
Четверть часа, и они разбегутся. У перекрестка замедлят шаг. Лена снимет варежку для дружеского рукопожатия. Будет терпеливо ждать, пока Егор суетливо освободит от перчатки руку, схватит ее ладошку — на маленькое мгновение — и печально побредет по мостовой.
А дома продолжит мучительно искать объяснения, почему все так… Будет пытаться понять…
Ведь не из–за цвета волос… не из–за платья…
Этот странный вопрос…
Она тоже думала о том, что же делать. И там, в Берлине — когда аплодировала уличным музыкантам, а потом, в трепетном танце рождественской иллюминации тихо брела в гостиницу, и дома, и сейчас, в кафе… Вопрос не давал покоя.
— Что–то не так? — повторила.
В присутствии Егора она всегда смущалась. Казалось, он откровенно смеется, наблюдая, как, испугавшись, Лена не может окончить фразу, теряет мысль. Тревожил взгляд — несмелый, украдкой. Или слишком откровенный, дерзкий — тогда задыхалась… Как сейчас…
А еще Лена не знала, что последует за вопросом.
— Вы же понимаете, что с этим, — он подчеркнул слово «с этим», поднял глаза и пристально посмотрел, — нужно что–то делать…
— А что делать? — Лена вспыхнула. — С этим… — Она тоже сделала ударение на слове, — ничего не поделаешь. Вам что–то мешает?
Как хорошо, что они на вы — помогает сохранить дистанцию…
— Мешает? Конечно, мешает! — с раздражением произнес Егор. — Я все время о вас думаю. Днем, вечером, ночью. Особенно ночью.
Лене вновь стало жарко.
— Когда тишина и никому до тебя дела нет, — с грустью продолжил. — До утра без сна. Как сопливый тинейджер! — возмутился. — Невозможно жить! Мне это мешает. А вам?
Лена отхлебнула из чашки. Кофе остыл.
— Вы выглядите усталым. Много работы?
— Я не сплю…
Егор откинулся на стуле. Побарабанил кончиками пальцев по столу.
— Закажем вина? — спросила.
Егор кивнул и подозвал официанта.
Сейчас он скажет, что нужно выпрямить спину — сутулится, выглядит неэлегантно, сидит, как крючок. И на столе локти, и громко звякает о блюдце ложкой…
От его слов Лена вскинет голову, дернет плечом. Взмахнет рукой, опрокинет бокал…
— Какая неумёха! Вино по столу…
— Не волнуйтесь! Вы все время волнуетесь…
Не мог понять, почему придирается…
Они столкнулись в аэропорту, навстречу кинулись — не разомкнуть рук. Не знали, живы ли… Столько лет…
Лена вцепилась Егору в куртку, боясь отпустить.
Ничего не смог объяснить…
Бежал на посадку, видел, как отчаянно смотрела вслед — жгла спину.
Где он был?
С тех пор иногда встречались — раз в месяц или того реже. Пили кофе, чай — жасминовый. Или как сегодня — вино… Молчали…
Что тут скажешь?
Представлял, как она засыпает в объятиях чужого мужчины: голова — трогательно — на плече…
И у него жена — красавица. Дочка — умница. Его любимые девочки. Плоть и кровь.
— Вы знаете, мне не мешает… помогает…
— Помогает? В чем?
