Элизабет Гаскелл - Жены и дочери
– Но, отец, я и в мыслях не допускал отправиться с визитом в дом, в котором вами пренебрегли.
– Нет-нет, сынок, – сказал сквайр, светлея лицом, – думаю, это я пренебрег ими. Они раз за разом приглашали меня на ужин после того, как милорда сделали наместником, но я так ни разу и не ответил согласием. Вот что я называю пренебрежением.
В тот раз на этом все и закончилось. Но на следующий день сквайр вновь остановил Роджера.
– Я заставил Джема примерить ливрею, которую он не надевал вот уже три или четыре года, – он слишком растолстел для нее.
– Ну а к чему ему ее носить? А вот парнишка Морган наверняка ей обрадуется – ему отчаянно нужна новая одежда.
– Да-да, согласен. Но кто будет сопровождать тебя, когда ты нанесешь визит в Тауэрз? Простая вежливость требует этого после того, как лорд Как-там-его-зовут взял на себя труд заехать сюда, а мне не хотелось бы, чтобы ты отправился туда без грума.
– Мой дорогой отец! Я не знал бы, что делать с человеком, едущим за моей спиной. Вообще-то, я вполне в состоянии и сам найти дорогу на конюшню, и там наверняка отыщется кто-нибудь, кто примет у меня лошадь. Так что на этот счет можете не беспокоиться.
– Да уж, ты не Осборн, в этом нет сомнения. Быть может, это сумеют понять и в Тауэрз. Но тебе следует держать голову высоко и не забывать о том, что ты один из Хэмли, которые живут на этой земле вот уже несколько веков, тогда как они – пустые людишки, да еще и виги к тому же, которые пришли сюда лишь во времена королевы Анны.
Глава 28. Соперничество
На протяжении нескольких дней после бала Синтия пребывала в апатии и хранила молчание. Молли, мечтавшая получить от обсуждения столь знаменательного события ничуть не меньшее удовольствие, чем от самого пребывания на балу, была разочарована, обнаружив, что подруга уклоняется от разговоров, а не поощряет их. Правда, миссис Гибсон готова была принять участие в обсуждении столько раз, сколько потребуется, но ее слова походили на готовое платье, в котором отсутствует всякая индивидуальность. Воспользоваться ими мог любой, а если изменить имена, то с их помощью можно было описать практически любое увеселение. Раз за разом, отзываясь об этом событии, она использовала одни и те же выражения, пока Молли не выучила наизусть ее обороты речи и порядок их употребления, все чаще вызывавшие у нее раздражение.
– Ах, мистер Осборн! Какая жалость, что вас там не было! Я много раз говорила себе, что уж вам-то следовало бы появиться на балу – и вам, и вашему брату, разумеется.
– Я часто думал о вас тем вечером!
– В самом деле? Это очень мило с вашей стороны. Синтия, дорогая! Ты слышала, что сказал мистер Осборн? – обратилась она к дочери, в эту минуту вошедшей в комнату. – Он думал о нас весь вечер бала.
– Он сделал куда больше, чем просто вспоминал о нас, мама, – со своей мягкой улыбкой заметила Синтия. – Мы обязаны поблагодарить его за прекрасные цветы, мама.
– Что вы! – воскликнул Осборн. – Вы не должны благодарить меня одного. Полагаю, идея была моя, но Роджер взял на себя ее осуществление.
– А я полагаю, что главное – это идея, – заявила миссис Гибсон. – Мысль вообще духовна, тогда как действие материально.
Столь глубокая мысль поразила ее саму, но в такой беседе, как эта, вовсе необязательно точно определять смысл всего сказанного.
– Боюсь, что цветы прибыли слишком поздно, чтобы им можно было найти достойное применение, – продолжал Осборн. – На следующее утро я встретил Престона, и мы, разумеется, заговорили о бале. Я с сожалением узнал о том, что он опередил нас.
– Он прислал всего один букет, да и тот предназначался Синтии, – сообщила ему Молли, поднимая глаза от своей работы. – И его доставили уже после того, как мы получили цветы из Хэмли.
Молли успела заметить выражение, промелькнувшее на лице Синтии до того, как вновь вернуться к своему шитью. Его заливал жаркий румянец, а в глазах вспыхнул гнев. Они с матерью поспешили заговорить, едва только Молли умолкла, но у Синтии от волнения перехватило горло, и потому слово взяла миссис Гибсон.
– Букет мистера Престона был лишь формальным знаком внимания, который любой желающий с легкостью может купить в садовом питомнике, и мне всегда казалось, что в них нет чувства. Я бы предпочла, чтобы мне подарил два или три ландыша человек, который мне нравится, чем получить в виде презента самый роскошный букет, который можно просто купить!
– Мистер Престон не имел никакого права говорить, будто он опередил вас, – сказала Синтия. – Его принесли, когда мы уже собирались уходить, и я немедленно отправила его в огонь.
– Синтия, любовь моя! – воскликнула миссис Гибсон, до сей поры не подозревавшая о том, какая судьба была уготована цветам мистера Престона. – Что о тебе подумает мистер Осборн Хэмли? Но, пожалуй, я вполне тебя понимаю. Ты унаследовала мои чувства – или предрассудки, если угодно, – пусть даже сентиментальные, в отношении покупных цветов.
Помолчав несколько мгновений, Синтия добавила:
– Я воспользовалась несколькими из ваших цветов, мистер Хэмли, чтобы украсить волосы Молли. Искушение было слишком велико, поскольку они изумительно подходили ее коралловым украшениям. Но, как мне показалось, она сочла предательством нарушить гармонию букета, посему я должна взять всю вину на себя.
– Цветы собирал мой брат, как я вам уже говорил, но я уверен, что он предпочел бы увидеть их в волосах мисс Молли, нежели в пылающем огне. Мистеру Престону повезло куда меньше.
Было очевидно, что вся эта ситуация изрядно забавляет Осборна и он не прочь разобраться в мотивах Синтии подробнее. Он не расслышал, как Молли негромко прошептала, словно разговаривая сама с собой:
– Я ношу свои так, как они были присланы.
Услышав эти слова, в беседу тут же вмешалась миссис Гибсон.
– Раз уж мы заговорили о ландышах, правда ли, что они растут в лесу Херст-Вуд? – спросила она, резко меняя тему. – Сейчас ведь еще не сезон для них, и они даже не зацвели. Но, когда он наступит, полагаю, мы должны прогуляться туда, взяв с собой легкие закуски в корзинке, и устроить маленький пикник. Вы ведь присоединитесь к нам, не так ли? – осведомилась она, поворачиваясь к Осборну. – Думаю, что это замечательная идея! Вы могли бы прискакать в Холлингфорд верхом и оставить свою лошадь здесь, и мы все вместе провели бы целый день в лесу. А домой вернулись бы к ужину – и на стол поставили бы полную корзину ландышей!
– Я бы с удовольствием составил вам компанию, – ответил Осборн, – но меня может и не оказаться дома. А вот Роджер, скорее всего, будет здесь в это время, еще через месяц.
Осборн думал о том, что должен будет уехать в Лондон и попытаться продать там свои стихи, а после этого заглянуть в Манчестер. Словом, конец мая обещал быть очень приятным, и он ждал его с нетерпением, причем не только мысленно, но и в письмах к жене.
– О, но вы обязательно должны быть с нами! Мы непременно подождем мистера Осборна Хэмли, не так ли, Синтия?
– Боюсь, что ландыши ждать не станут, – отозвалась Синтия.
– Что ж, в таком случае мы отложим пикник до той поры, пока не зацветет шиповник и жимолость. Тогда вы уже будете дома, не правда ли? Или же сезон в Лондоне сулит слишком много соблазнов?
– Но ведь я даже не знаю, когда зацветает шиповник!
– Не знаете? А еще называете себя поэтом! Разве вы не помните строки:
Было время роз,
И мы срывали их на ходу…?
– Отчего же, но ведь там не говорится, в каком именно месяце они распускаются, а мои перемещения все-таки куда больше зависят от лунного календаря, нежели цветочного. Так что вам лучше взять в спутники моего брата, он практичен в своей любви к цветам, тогда как я всего лишь теоретизирую.
– Неужели столь умное слово «теоретизировать» означает ваше невежество? – осведомилась Синтия. – Разумеется, мы будем счастливы видеть вашего брата. Но почему бы нам не увидеть и вас заодно? Признаюсь, что испытываю некоторую робость в присутствии столь серьезного и образованного человека, как ваш брат. И потому я бы предпочла капельку очаровательного невежества, если уж приходится прибегать к столь нелицеприятному выражению.
Осборн поклонился. Ему очень нравилось получать знаки внимания, хотя он прекрасно понимал, что это всего лишь лесть и ничего больше. Просто контраст с атмосферой собственного дома был слишком разителен, чтобы он не ощущал его здесь, где его всегда ждало общество двух симпатичных девушек и медоточивые речи их матери, когда бы ему ни вздумалось нанести им визит. И это не говоря о разнице, которую Осборн не мог не заметить, обладая, как он говорил себе, поэтической натурой, между гостиной, полной цветов и признаков женского присутствия, где все стулья были мягкими, а столы заставлены приятными глазу безделушками, и большой залой для гостей в Хэмли с просвечивающимися от старости драпировками, ужасно неудобными стульями и меблировкой, навсегда лишенной облагораживающего прикосновения женской руки. Да и угощение, легкое и хорошо приготовленное, было ему по вкусу куда более, нежели сытные и тяжелые кушанья, которые подавали на стол слуги в Холле. Осборн даже немного побаивался того, что может обзавестись привычкой чересчур часто бывать у Гибсонов, но не потому, что опасался последствий своего общения с двумя молодыми дамами, которых, в сущности, он воспринимал всего лишь как друзей и никогда не забывал о том, что женат, ибо Эйми прочно восседала на троне его сердца. Просто он не учитывал того факта, что остальные могут видеть в нем потенциального супруга. Время от времени ему все-таки приходила в голову мысль о том, уж не злоупотребляет ли он доверием, вернуть которое в данный момент не может.
