Элизабет Гаскелл - Жены и дочери
Пусть он считает ее бесчувственной, если хочет; ей же самой казалось, что она чересчур уж дала волю своим эмоциям, потому что сердце ее вдруг болезненно сжалось. Но он был слишком добр по натуре, чтобы услышать излишнюю резкость в ее словах. Перед тем как откланяться, Роджер задержал ее ладошку в своих руках и едва слышно произнес:
– Я могу сделать что-либо для вашей сестры? У нас есть много книг, как вы помните, и если она любит читать… – Не дождавшись от Молли ни утвердительного кивка, ни словесного подтверждения, он продолжил: – Или цветы? Она любит цветы. Да, кстати! Наша выгоночная[86] клубника уже почти созрела, я вам принесу немного на пробу завтра.
– Уверена, она будет очень рада, – сказала Молли.
По какой-то причине, так и оставшейся неизвестной для Гибсонов, промежутки времени между визитами Осборна увеличились, тогда как Роджер стал бывать у них почти каждый день, неизменно принося с собой подношения, коими он открыто домогался исцелить Синтию, насколько это было в его власти. Она же привечала его столь нежно и ласково, что миссис Гибсон начала тревожиться, как бы дочь, невзирая на всю «неотесанность» (как она предпочитала выражаться) Роджера, не предпочла его Осборну, который так странно пренебрегал собственными интересами. В свойственной ей манере миссис Гибсон предпринимала многочисленные попытки выставить Роджера в невыгодном свете, но язвительные стрелы отскакивали от его щедрой и добродушной натуры, которая просто не могла предположить наличие у хозяйки дома подобных мотивов, и попадали в Молли. В детстве ее часто называли непослушной и вспыльчивой, но только сейчас она начала понимать, сколь горячим нравом обладает. То, что не задевало Роджера и не раздражало Синтию, заставляло кипеть кровь Молли; и теперь, стоило ей понять, что миссис Гибсон старается сократить визиты Роджера елико возможно, она неизменно оставалась настороже, высматривая признаки подобного желания. Она читала мысли мачехи, как открытую книгу, когда та намекала на то, что сквайр остается в одиночестве после отъезда Осборна из Холла и что сам Роджер слишком долго гостит у друзей в течение дня.
– Мистер Гибсон и я были бы в восторге, если бы вы могли остаться у нас на ужин. Но, разумеется, мы не можем позволить себе подобное проявление эгоизма, ведь тогда ваш отец останется совсем один. Только вчера мы удивлялись, как он переносит одиночество, бедный старый джентльмен!
Или, стоило Роджеру прийти с букетом ранних роз, как Синтии предписывалось незамедлительно подняться к себе и отдохнуть, тогда как Молли должна была сопровождать миссис Гибсон в какой-нибудь выдуманной прогулке или визите. Невзирая на все это, Роджер, который еще с детства уверился в дружеском к себе расположении мистера Гибсона, отказывался понимать, что стал нежеланным гостем. Если ему не удавалось повидать Синтию, это становилось для него личной трагедией. Во всяком случае он выслушивал, как она себя чувствует, и оставлял какую-нибудь безделицу, которая, по его мнению, должна была ей понравиться. Он мог зайти четыре или пять раз, дабы увидеть ее хотя бы единожды и тем вознаградить себя за верность. В конце концов настал такой день, когда миссис Гибсон перешла все границы своего уничижительного к нему отношения и в приступе непривычной резкости, поскольку по натуре она была мирной, позволила себе откровенную грубость.
Синтии стало намного лучше. Тонизирующее снадобье умиротворило ее растревоженную душу, хотя вслух она в этом ни за что не призналась бы; к ней вернулись прежний цветущий вид и беспечность, так что оснований для тревог не осталось. Миссис Гибсон вышивала гладью в гостиной, а обе девушки сидели у окна; Синтия весело смеялась над попытками Молли имитировать французское произношение, когда та читала страницу из Вольтера. Дело в том, что приказа – или фарса – заняться «серьезным чтением» по утрам никто не отменял, хотя лорд Холлингфорд, который и внушил миссис Гибсон эту мысль, пусть даже невольно, укатил обратно в город, так и не повидав Молли, на что еще в ночь бала рассчитывала миссис Гибсон. Воздушный замок разбился вдребезги. Было раннее утро; июньский денек выдался восхитительным, и воздух благоухал ароматами цветов и свежей зелени. Девушки, для видимости изображая занятия французским, тайком высовывались из открытого окна, пытаясь дотянуться до вьющихся роз. Наконец им это удалось, и букет уже лежал на коленях Синтии. Правда, много лепестков осыпалось и красота его пострадала непоправимо, однако над диванчиком витал сладостный аромат. Миссис Гибсон раз или два упрекнула их за неуместную веселость, что мешало ей считать стежки в узоре. Нынче утром она поставила себе целью непременно вышить определенный объем, ибо принадлежала к тем натурам, кто придает бесконечную важность выполнению мелких намерений в отношении пустяковых задач, поставленных безо всяких на то оснований.
Доложили о приходе мистера Роджера Хэмли.
– Как же он мне надоел! – отодвигая от себя пяльцы, проговорила миссис Гибсон, нимало не заботясь о том, что гость может ее услышать.
Протянув ему ледяную безжизненную руку, она небрежно приветствовала его, не сводя глаз со своей прерванной вышивки. Роджер сделал вид, будто не заметил оказанного ему приема, и отошел к окну.
– Какая прелесть! – вырвалось у него. – Теперь, когда распустились ваши собственные, в розах Хэмли более нет нужды.
– Вынуждена с вами согласиться, – подхватила миссис Гибсон, прежде чем Синтия или Молли успели открыть рот, хотя обращался он именно к ним. – Вы были крайне любезны, так долго принося нам свои цветы. Но теперь, когда у нас есть собственные, вам более не о чем беспокоиться.
Он взглянул на нее с легким удивлением, и его честное лицо омрачилось. Пожалуй, дело было даже не в словах, а в тоне, которым они были сказаны. Миссис Гибсон проявила изрядную смелость, нанеся первый удар, но останавливаться на достигнутом она не собиралась и решила развить успех. Молли, пожалуй, почувствовала бы себя уязвленной куда сильнее, если бы не заметила румянца, окрасившего щеки Синтии. Она ждала, чтобы подруга заговорила первой, потому что защиту Роджера, если он действительно в ней нуждался, можно было благополучно доверить острому язычку Синтии.
Молодой человек протянул руку к осыпавшемуся букету роз, который лежал у Синтии на коленях.
– Во всяком случае, – сказал он, – мое беспокойство, если миссис Гибсон и впрямь полагает его таковым, будет более чем вознаграждено, если мне будет позволено взять вот это.
– Меняем старые лампы на новые, – заметила Синтия, с улыбкой протягивая ему букет. – Хотелось бы мне всегда покупать такие прелестные букеты, что вы прислали нам, и столь же дешево.
– Ты забываешь о потраченном времени, какое, по моему мнению, мы должны записать в оплату, – вмешалась ее мать. – Право слово, мистер Хэмли, нам придется научиться закрывать перед вами двери, если вы и дальше будете приходить так же часто, да еще в столь ранний час! Я полагаю необходимым регулярно трудиться после завтрака вплоть до обеда. А еще я намерена привить Молли и Синтии привычку к серьезному чтению и учебе, столь желанным у девушек их возраста, если они надеются когда-либо стать образованными и воспитанными женщинами. Однако ранние визитеры делают соблюдение этих принципов практически невозможным.
Все это было сказано тоном неискреннего участия, который в последнее время действовал Молли на нервы, как скрип ножа по стеклу. Роджер переменился в лице. Румянец сошел с его щек, и он нахмурился. Но уже в следующий миг к нему вернулась его обычная непосредственность. Почему, задался он вопросом, ему бы и не поверить ей? Время для визита и впрямь было ранним, и он нарушил привычный ритм занятости. Поэтому после недолгой паузы он сказал:
– Полагаю, что действительно проявил легкомыслие, и больше приходить так рано я не буду. Но сегодня у меня есть оправдание: брат посвятил меня в ваши планы относительно прогулки в лес Херст-Вуд, когда расцветет шиповник. В этом году он зацвел раньше обычного – я уже был там и видел собственными глазами. Осборн говорил о том, что вы намеревались провести там целый день, выйдя еще до обеда…
– План был составлен с участием мистера Осборна Хэмли. Не может быть и речи о том, чтобы мы отправились без него! – ледяным тоном заявила миссис Гибсон.
– Сегодня утром я получил от него письмо, в котором он сообщает о вашем желании и добавляет, что, скорее всего, вернется домой только после того, как они отцветут. Как мне представляется, смотреть там особенно не на что, но денек сегодня выдался чудесный, и я решил, что прогулка в лес Херст-Вуд станет отличным поводом побывать на свежем воздухе.
– Благодарю вас. Как вы добры! И как великодушны, если готовы пожертвовать ради нас своим желанием проводить как можно больше времени с отцом.
– Рад сообщить, что моему отцу стало намного лучше и теперь основную часть времени он проводит в полях. У него в обычае гулять в одиночку, и я… мы полагаем, что будет лучше, если удастся настолько вернуть его к прежним привычкам, насколько это возможно.
