Джеймс Олдридж - Сын земли чужой: Пленённый чужой страной, Большая игра
Внезапно рядом со мной раздался возглас, которого я все время ждал:
— Руперт! Это вы?
— Здравствуйте, Нина, — спокойно ответил Руперт и пожал ей руку.
Первым моим чувством было разочарование. Я лишний раз убедился, что человек с необычной репутацией редко обладает необычной внешностью. Сам не знаю почему, я ждал, что увижу красавицу — яркую, поражающую взгляд, похожую на Джо, но еще более красивую, чем она. А стояла передо мной маленькая, хрупкая, русоволосая женщина с милым, но простым лицом. Хороши у нее были, правда, глаза — живые, открытые.
Я сразу вспомнил старые групповые портреты русских революционеров, снятых так, как могут сниматься только русские и только революционеры. Среди них всегда была какая-нибудь прелестная женщина, и хотя мужчины, сфотографированные с ней рядом, прославились, как герои, ее бесследно поглотила история революции, которую делают мужчины. Лица этих женщин поражают удивительной целеустремленностью, женской строгостью, высокой нравственной чистотой, верностью, самоотверженной любовью к великому, благородному делу, которому они посвятили всю свою жизнь. То же выражение увидел я и на лице Нины Водопьяновой. Я, быть может, слишком идеализирую старые фотографии русских революционерок, но эти женщины всегда вызывали мое восхищение. Нина держалась очень спокойно, с большим чувством собственного достоинства и с каким-то мягким изяществом, однако нетрудно было заметить, что она чужая в этой дипломатической оранжерее. Как ни странно, и в Руперте тоже появилось что-то загадочное, словно и его место было не здесь, а неизвестно где.
Я, как зачарованный, не сводил с них глаз.
Они обменялись взглядом, который у счастливых супругов выражает духовную близость, к сожалению, далеко не всегда сопутствующую близости физической. Я уверен, что они не знали, как выдали себя этим взглядом, так же, как и не отдавали себе в эту минуту отчета, где они находятся.
— Как поживает Роланд? — застенчиво спросила Нина.
— Хорошо, — ответил Руперт. — Он теперь учится во французском лицее.
Мне сейчас смешно вспоминать всю банальность этого разговора, но почему-то тогда он мне вовсе не казался банальным. Я хотел было незаметно удалиться, чтобы дать им возможность побыть друг с другом без помехи, но словно по волшебству откуда-то появилась Джо. Руперт растерялся, явно не понимая, каким образом она вдруг очутилась рядом. А может быть, мы стояли там дольше, чем нам казалось?
Нина порывисто поцеловала Джо, и, увидев обеих женщин вместе, я понял, кто из них сильнее, у кого есть цель в жизни, а кто блуждает в мире мелких интересов. Мне стало жаль Джо.
Кругом стоял такой шум, что им приходилось кричать. Наконец Джо догадалась увести Нину в зимний сад, где росли пальмы и было тише. Руперт поплелся за ними, а следом пошел и я, спрашивая себя, что сейчас произойдет.
Но ничего не произошло. Джо пригласила Нину на обед в среду, а Нина ответила, что не уверена, сможет ли она приехать: ее, вероятно, не будет в этот день в Лондоне.
Потом ее позвали: она срочно понадобилась какому-то русскому как переводчица. Извинившись, Нина отошла от нас.
Но когда мы уже уходили, она торопливо приблизилась к нам и улыбнулась Джо:
— Да, я смогу быть у вас в среду. Заезжайте за мной, Руперт, в три часа.
— Хорошо, — ответил он.
Мне хотелось задать Руперту множество вопросов.
— Правда, у Нины очень элегантный вид? — спросила Джо у мужа, когда машина тронулась.
— Ничуть, — кратко возразил Руперт. — Ничего элегантного я в ней не заметил.
— Где твои глаза? Ручаюсь, что она купила этот костюм в Париже или в Лондоне.
Но Руперт не пожелал больше говорить на эту тему.
Глава пятнадцатая
Мы с Рупертом разделили наши обязанности, грубо говоря, так: я занимался всем, что касалось постройки судов, а он — сделкой на нефть. Поэтому я и отправился к эксперту по судостроению, приехавшему с советской торговой делегацией.
Борис Крылов встретил меня в вестибюле и провел в большую, пустую гостиную, которая, по-видимому, служила чем-то вроде клуба. Мы уселись. Крылов, как многие русские, был невысокого роста и очень широк в плечах. Во время обороны Ленинграда он служил моряком на Ладоге и потерял ногу. Говорил он с американским акцентом. Когда я рассказал ему, что проплавал десять лет, в основном простым матросом, на старых грузовых пароходах, он почему-то обрадовался, воскликнул: „Молодчина!“ — и послал за водкой и стаканами.
Фредди снабдил меня примерными ценами на каждое из судов, которые мы брались построить, а также предварительными данными о сроках. Я передал эти данные Крылову, который, сложив бумаги, небрежно сунул их во внутренний карман и спросил меня: может ли фирма Ройсов построить для Советского Союза лесовозы водоизмещением в триста тонн или для нас это слишком маленькие суда?
— Почему слишком маленькие? — удивился я.
— Нам может понадобиться штук пятьдесят таких судов, — добавил он. — Для нас они выгоднее, потому что осадка у них меньше и они смогут заходить во все английские порты, расположенные в мелководных устьях рек.
— А как насчет судов, которые мы готовы для вас построить? — спросил я. — Данные на них вы как раз положили к себе в карман. Разве два плавучих холодильника вам уже не нужны?
— Конечно, нужны, — спокойно возразил он, — но стоит ли ими заниматься, раз вы не берете нашу нефть? Мистер Бенсон из торговой палаты вчера заявил, что нефти вы у нас не возьмете.
Я знал, что рано или поздно речь зайдет о нефти, но не думал, что так быстро. Я сказал мистеру Крылову, что хлопоты о нефти взял на себя Руперт и что они, как мы надеемся, увенчаются успехом.
Мистер Крылов недоверчиво пожал плечами.
— Хорошо, — сказал он. — Дайте мне знать, как у вас подвигается дело.
Я снова попытался завести разговор о холодильниках, разговор явно бесцельный — это я уже сам понимал. Мы выпили еще водки, и мой собеседник сообщил мне, что русские издают книгу о Руперте и Водопьянове.
Руперт не удивился, выслушав мой рассказ, хотя и был огорчен, а я, чтобы поднять его настроение, рассказал ему, что русские собираются выпустить книгу о нем и Водопьянове.
— Это будет книга друзей о друге, — добавил я.
— Я бы предпочел, чтобы они дали кануть всей этой истории в Лету, — ответил Руперт.
Вчера, по его словам, он ходил к Парку, адвокату фирмы Ройсов, по поводу другой книги, выпускаемой в Англии (я тоже знал Парка: мы встречались с этим типом в очках с толстыми стеклами у Фредди, по его громкой, развязной речи я бы принял его за шофера такси).
— Глэдмен готов переделать главы о нашем ледовом походе, если я пообещаю рассказать, как русские меня обрабатывали. Когда я это сделаю, мне пойдут навстречу и книгу переименуют, она будет называться „За что русские наградили Руперта Ройса“.
— Как любезно с их стороны. И вы согласны на это предложение?
— Какая чепуха.
Я засмеялся.
— А мне, Джек, не до смеха, — заметил он.
— Но ведь вы можете привлечь их за клевету?
— Об этом я и спросил Парка. Он уверяет, что иск я, возможно, выиграю, но репутация моя и доброе имя будут навсегда опорочены.
— И все-таки подавайте в суд! — воинственно настаивал я.
Он покачал головой:
— Джо с ума сойдет.
— Но ведь это же грязная выдумка! Их надо привлечь за клевету! — возмущался я.
Холодные голубые глаза Руперта испытующе смотрели на меня, он даже не улыбнулся.
— Пусть издают свою книгу, — угрюмо произнес он.
— А как отнесется к этому Джо?
— Как-нибудь переживет.
█
Я постарался, чтобы и меня в среду пригласили к Руперту на обед. Хэмпстедский дом никогда еще не выглядел таким нарядным, никогда еще не дышал таким теплом и комфортом. Что может быть уютнее в зимние дни, чем старый лондонский особняк, о котором хозяева проявляют заботу! Толстый ворс новых дорожек на лестнице пружинил под ногой; старинная мебель была красивой, удобной и, казалось, вечной; оконные стекла сияли чистотой, огонь в камине пылал, на стенах яркими красками горели картины современных художников (в последнее время Руперт незаметно для себя пристрастился к модной живописи), а недавно купленные Джо элегантные люстры и бра лили мягкий, приятный свет, и горка с фамильным фарфором, стоившим целое состояние, придавала комнате богатый, изящный вид. На столе стоял наготове дорогой чайный сервиз, блюдо с тонкими, как бумага, сандвичами, вазы со швейцарским шоколадом, пирамида южноафриканских фруктов, персиков, винограда и букеты цветов — словом, все вокруг было богато, прочно, сделано со вкусом и носило неистребимую печать старой Англии.
Нина позвонила, что задержится на совещании по аэронавигации и поэтому Руперту не стоит за ней заезжать, она возьмет такси. Но привезли ее на машине русского посольства; мы с Рупертом увидели это из окна верхнего этажа, где пили коктейли.
