Сергей Минутин - Странник и Шалопай
Глава пятьдесят третья
Надеждин и трудности пути
Муза сильно озадачила Надеждина. Где — то, в глубинах своей души, Надеждин верил, что есть только один правильный путь, которым человечество должно идти от начала и до бесконечности.
Этот трудный путь давно нашёл Будда. Следом за ним, в указании правильного пути сильно преуспели Главный Лама, потом Главный раввин и Папа Римский, а следом за ними Главный муфтий и наконец, всех догнал Патриарх Всея Руси. Других величин на этом перекрёстке великих путей Надеждин не знал. В принципе, все они вели куда надо. Но человечество ни за одним из них куда надо идти не хотело и вечно сворачивало с пути прямого и истинного, то налево, то направо.
Это было на Земле, в том мире, в котором жил Надеждин. В этом мире ещё оставалась прорва разных тропинок и дорожек. Любой «воробей», вознамерившись стать «орлом», начинал чирикать о правильном пути духовного возрождения, о пути реформирования государства и даже по выходу из очередного кризиса. Все эти «воробьи», дочирикавшись до Государственной Думы или Совета Федерации или прочих тёплых кабинетов, как правило, забывали о том, куда звали, но начинали клевать ближних и гадить на всех остальных. Это приводило к выщипанным перьям, срыву голоса и даже к геморрою, но некоторым всё же удавалось взмыть ввысь «орлами», но не надолго. На самом верху их уже ждали и непременно сбивали либо Раввин с Муфтием, либо Папа с Патриархом. Будде было всё равно. Поэтому он по–прежнему был главным, а за ним следовали все остальные.
Надеждин сильно подозревал, что герб его родной страны — «Двуглавый орёл» достался ей не без помощи Папы Римского и тех «воробьев», которые вились вокруг него ещё в стародавние времена. Задел был будь здоров. С одной стороны, те, кто хотел всё перестраивать, модернизировать и реформировать, получили себе голову, смотрящую в сторону, где был перёд.
С другой стороны, те, кто не хотел ничего перестраивать, получили голову, смотрящую назад, в ту сторону, где оставались нетленные книги мудрости: Библия, Коран и даже Кабала.
В этой конструкции хорошо было тем, у кого была голова и кто смотрел далеко вперёд или далеко назад. Тем же, кто угодил между головами, было плохо.
Голова, смотрящая назад, была всеядна. Под ней уютно прижились чиновники. Они поклонялись Бюджету, молились на Кабалу и на Хабарда, почитывали толстые книги «Об экономическом образе мышления», но в принципе им было на всё плевать, лишь бы было кого обирать, что продавать и лишь бы деньги не переводились.
Со святыми отцами, приютившимися под головой, смотрящей вперёд, было сложнее. Их услуги было трудно оценить. По тем бедам, которые постоянно сваливались на Россию, они должны были ходить по ней с сумой и просить у всех прощения, но они возводили новые кирпичные и даже железобетонные стены, за которыми и прятались от паствы.
Они говорили чиновникам, что «управляют» душами, но есть постоянно хотели только тела. Поэтому иерархия святых отцов была явно пожиже, чем иерархия чиновников. Они хоть и строили рядом с каждой поселковой администрацией божий храм, но не всегда поспевали за административной реформой и вольными каменщиками. Поселковый глава всегда умудрялся построить себе дом лучше поповского. Святые отцы страдали. Денег им всегда не хватало, поэтому им приходилось верить в то, что дальше их будет больше. Они были вынуждены лукавить и лавировать в мире Люцифера и его верных слуг — чиновников.
Если им удавалось договориться и отщипнуть бюджетных отступных, они находили в мудрых книгах правильные слова о том, что вся власть на Земле от Бога. Если же деньги чиновники у них отбирали, то в тех же мудрых книгах они находили слова, что власть поменялась. Они находили слова о том, что Бог задремал, выронил самое главное на Земле, а именно «власть» из своих рук, и теперь она у Сатаны. Так выходило, что Святые отцы мало на что влияли, но без них было бы скучно, особенно тем, кто уже «дочирикался» и готовился к последнему причастию, пропустив при этом все остальные. Казаку Надеждину всё это было не любо, а «Любо» кричать было абсолютно некому.
Но и тем и другим, и чиновникам и попам, хоть и под чужими головами, было хорошо. Головы не хватило только народу. Он был абсолютно «безбашенный». Но и у него были свои герои. Главным из них был Владимир Ульянов. Это был конкретный «водораздел». Он так и говорил, глядя на обе головы сразу: «Мы пойдём другим путём».
До него народ заклёвывали обе головы, и вдруг, откуда ни возьмись, появился «всадник без головы» и оторвался на обеих «орлиных» головах по полной. Этот Володка отшиб обе головёнки почти на целый век. Но его голова так и не приросла к народному телу, поэтому прежние головёнки, хоть и сильно контуженные, опять приободрились и вернулись на прежние места и стали указывать прежние пути, забыв поговорку о том, что кто «старое помянет, тому глаз вон». Но на их пути уже стоял Мавзолей с этим Володей, как бронепоезд на запасном пути, и страшно их смущал. Мало ли чего. Обе головы требовали выноса тела «ко всем чертям», но безбашенному народу было досадно с ним расставаться. Сколько безголовый народ не думал над своей нелёгкой долей, но так выходило, что только этот Володька и заботился о его благе, хоть и сильно прореживая при этом его ряды. Обе «светлые головы» пытались объяснять народу, что он, народ, не прав. Придумывали анекдоты про Вовочку и его окружение, но народ стоял на своём. Стоял и баста. Стоял и думал, что с двумя головами на троих не сообразишь, а значит, надо ждать третьего, а пока его нет, Мавзолей не тронь. Пусть стоит напоминанием.
Одним словом, всё о том, что касалось земных, путейных раздоров, Надеждин знал прекрасно и был «всегда готов», лишь бы идти. В этом деле прохождения земных путей, дорог и тропинок он был как хрен у дяди Васи, он был всегда на всё согласен.
Из уст же Музы те же путейные дела звучали совсем по–другому. Надеждин утешал себя мыслью о том, что у них там наверху всё так же, как у нас внизу.
Стратегические пути определяют Боги, а те дорожки, что помельче, отдают на откуп Музам, архангелам, ангелам и даже чертям. Вполне вероятно, думал Надеждин, что Муза возглавляет на небесах Союз небесных писателей. Надеждин даже проецировал эти свои домыслы на Союз писателей России, и ему становилось совсем худо. Надеждин был вхож в одно из отделений этого союза. Более того, он туда частенько захаживал. Члены союза писали плохо, но водки могли выпить много и пили её хорошо, жадно. Поэтому, если Надеждин хотел выпить и не напиться, то он шёл в союз. Члены союза больше всего любили себя, потом водку, потому Родину, если она давала им деньги на водку. Надеждин ходил в союз с целью потушить своё вдохновение, если оно не в меру разгоралось.
Вдохновение приходило от Музы. Теперь Надеждин это точно знал. Но о каком пути говорит Муза. Может быть, он должен родить новый вид писательского творчества? Может ему надо написать роман одновременно буквами, нотами, цифрами и масляными красками? Кто её Музу разберёт? Едва появится, осенит вдохновением и уходит, а он остаётся полный противоречивых чувств.
Надеждин начал звонить Сергееву и требовать встречи. Как Сергеев оказался на Земле в этом веке, которому даже название не могли придумать, по причине его полной безликости, Надеждин не знал. Но присутствие Сергеева было очевидным фактом.
Отдельно Сергеев и отдельно Надеждин ничего интересного из себя не представляли, но вместе они являли собой хорошее общество. Однако, если Надеждин вписывался в рамки любого общества, то Сергей Сергеев был редким представителем остатков только хорошего общества, поэтому служил для Надеждина индикатором глубины его собственных чувств. Когда они сходились вместе, то Боги радовались и всё им прощали.
Сергеев понятия не имел ни о каких союзах, ни о каких писателях, и собственно никуда не лез. Он просто писал, потому что не писать не мог. Он писал и дарил стихи людям. Он описывал жизненный путь человека в вечности, хотя и в реальном времени.
Надеждин требовал встречи. Сергеев был женат. Нужен был повод. Поводом для отлучки всегда являлась поломка автомобиля. Местом ремонта — гараж. Гараж был и местом сбора хорошего общества.
Были, конечно, и другие места, например — баня или ресторан, но там могли оказаться члены правительства или администрации президента и всё испортить. Надо было курить «бамбук», решать кого «мочить», кого «лечить», а кого и просто «обугливать». Никакой поэзии, никаких стихов и высокой прозы.
Хорошее общество и его путь — это было главное открытие Сергеева. Он первым постиг глубину его основ и написал на воротах надеждинского гаража:
Не ресторан и даже не поляна —
Гараж, верстак, бутылка на троих,
А в перспективе магазин «Татьяна»
Обычно водкой вновь поманит их.
Снаружи ветер подпирает двери,
Играет тихо старый «Океан»,
Глаза уже заметно подобрели,
Уютней стал кирпичных стен изъян.
В чём превосходство этих декораций
Над скучным глянцем человечьих нор?
Здесь нет рекламы, крови, нет сенсаций,
Здесь просто задушевный разговор.
И в ночь отступит долгое ненастье,
Рука в дорогу: «Будем жить!»
И, согласитесь, это тоже счастье,
Когда есть с кем вот так поговорить.
Повод был найден. Сергеев не бросил друга. Они сидели в гараже и слушали старый «Океан». На улице была метель, но они даже не пили… Сергеев по части Муз был значительно большим знатоком, чем сам Надеждин. Надеждин искал вдохновения опытным путём, а Сергеев исключительно умозрительным. Он был женат и даже любил свою жену. По этой причине всё то, что касалось Музы, для Сергеева было свято.
