Элизабет Гаскелл - Север и Юг
Взбежав вверх по лестнице, Маргарет с облегченной душой вошла в гостиную. На самом деле печаль осталась прежней. Однако в присутствии брата, который разделял ее горе, эта горечь казалась менее угнетающей. Даже подавленность отца не обескуражила ее. Раскинув руки, он беспомощно полулежал на столе. Но Маргарет теперь обладала чарами, способными вывести его из депрессивного состояния. Хотя, наверное, она использовала их слишком настойчиво.
– Папа, – сказала она, обвив руками его шею.
Она нежно, но настойчиво приподняла его тяжелую голову и посмотрела ему в глаза, пытаясь зарядить их своей силой.
– Догадайтесь, кто приехал!
Отец взглянул на нее, и она почувствовала, как в своей туманной печали он отбросил верную догадку, посчитав ее диким плодом воображения. Мистер Хейл снова склонился вперед, спрятал лицо в ладонях и опустил голову на стол. Она с трудом разобрала его шепот:
– Не знаю, о ком ты говоришь. Это не Фредерик. Только не он. Я не вынесу этого. Не тревожь меня. Я слишком ослаб. И его мать умирает!
Он начал плакать и скулить, как ребенок. Маргарет не ожидала такой реакции. Ей стало тошно от разочарования. Какое-то время она хранила молчание. Затем заговорила снова, по-другому – не так радостно, но по-прежнему нежно и деликатно.
– Папа, это Фредерик! Вы только подумайте, как мама обрадуется! И ради нее мы должны выглядеть веселыми и счастливыми! Мы должны показать нашу радость бедному Фредерику.
Отец не изменил своей позы, но, похоже, прислушался к ее словам.
– Где он? – спросил мистер Хейл, не поднимая головы.
– В вашем кабинете. Я зажгла свечу и побежала к вам. Он там один и, наверное, гадает, почему его оставили…
– Я пойду к нему, – произнес отец.
Он встал и взял дочь за руку, полагаясь на ее руководство. Маргарет отвела его к двери кабинета, но не стала входить в комнату. Она была слишком взволнована и чувствовала, что не выдержит этой встречи. Девушка взбежала вверх по ступеням и тихо заплакала, впервые за несколько дней позволив себе избавиться от ужасного напряжения. К ним приехал Фредерик! Ее драгоценный брат был снова с ними! Она едва могла поверить в это. Перестав плакать, Маргарет открыла дверь своей спальни. Ее встревожила тишина. Не услышав голосов, звучавших снизу, она испугалась, что видит сон. Страх заставил ее спуститься по лестнице и прильнуть ухом к двери кабинета. Оттуда доносились голоса отца и брата. Этого было достаточно. Она прошла в кухню, пошевелила дрова в очаге, зажгла свечи в доме и приготовила ужин. Как хорошо, что ее мать спала. Маргарет знала об этом по слабому свету свечи, который пробивался через замочную скважину двери родительской спальни. Фредерик мог освежиться и отдохнуть. «Пусть возбуждение брата от встречи с отцом немного уляжется, – подумала она, – прежде чем мама узнает о его приезде».
Когда ужин был готов, Маргарет открыла дверь кабинета и вошла, словно служанка, с тяжелым подносом на вытянутых руках. Она с радостью прислуживала бы Фредерику. Но он, увидев сестру, тут же вскочил с кресла и освободил ее от ноши. Это было продолжение того вновь пришедшего облегчения, которое принес его приезд. Брат и сестра вместе накрыли стол. Их руки часто соприкасались, они общались взглядами, столь понятными для людей одной крови. Огонь в камине погас. Маргарет начала разжигать его снова, стараясь не шуметь, чтобы не потревожить покой миссис Хейл.
– Диксон говорит, что для разведения огня в камине требуется дар и что никакое обучение тут не поможет.
– Poeta nascitur, non fit, – прошептал мистер Хейл. – «Поэтами не рождаются, ими становятся».
Маргарет была рада услышать эту цитату в его исполнении, как бы слабо ни звучал его голос.
– Старая добрая Диксон! – произнес Фредерик. – Как мы расцелуем друг друга! Раньше она всегда целовала меня, а потом смотрела мне в лицо, будто хотела убедиться, что я тот самый «мастер Фред». Затем она снова начинала обнимать и целовать меня! Маргарет! Что ты за «трубочист»! Когда к твоему телу пришили такие неуклюжие и бесполезные руки? Беги и вымой их! Лучше намажь масло на хлеб, а с камином я сам управлюсь. Разжигание каминов – это одна из моих врожденных способностей.
Маргарет вновь ушла на кухню, потом вернулась и начала ходить взад и вперед по комнате с радостным беспокойством, которое не позволяло ей сидеть на одном месте. Она с огромным наслаждением выполняла любую просьбу брата. Они с Фредериком понимали друг друга с полуслова. В доме скорби появился источник нежной радости. Но ситуация усугублялась тем, что в глубине сердец они понимали, какая непоправимая трагедия ожидала их в ближайшие дни.
Посреди беседы они услышали скрип ступеней на лестнице. До этого момента мистер Хейл, вяло развалившийся в кресле, с полусонной улыбкой наблюдал за детьми, как будто они являлись исполнителями некой доброй нереалистичной, но счастливой пьесы, которую было приятно смотреть и в которой он не принимал участия. Заслышав шаги, он вскочил с кресла и с внезапным беспокойством направился к двери, желая защитить Фредерика от любого постороннего человека, проникшего в их дом. По телу Маргарет пробежал озноб, напомнив ей о новом страхе, появившемся в их жизни. Она сжала руку брата и нахмурила брови, отгоняя тревожные мысли. Это были шаги их верной служанки, которая спустилась вниз и пошла на кухню.
– Я пойду и расскажу Диксон, что ты приехал, – сказала Маргарет. – А затем посмотрю, не проснулась ли мама.
Миссис Хейл проснулась. Какое-то время больная женщина говорила бессвязно, но затем, когда ее напоили чаем, она немного оживилась, хотя и не проявила желания к общению. Семейный совет постановил, что лучше пока не говорить ей о приезде сына. Кроме того, визит доктора Дональдсона, назначенный на этот вечер, мог еще больше взволновать миссис Хейл. Доктор уже был в гостиной, ожидая приглашения к миссис Хейл, и мог быть вызван в любой момент. Хозяин дома расспрашивал его, как подготовить супругу к долгожданной встрече с сыном.
Маргарет не могла сидеть спокойно. Она с большой охотой помогала Диксон во всех ее приготовлениях по «обустройству мастера Фредерика». Казалось, что она забыла об усталости. Каждый взгляд на дверь кабинета, где брат беседовал с отцом, – она даже не хотела знать, о чем именно, – увеличивал запас ее сил. Маргарет знала, что у нее еще будет время для разговоров с ним, и поэтому находилась в приятном предвкушении предстоящей беседы с Фредериком. Маргарет оценила внешность Фредерика и осталась довольной увиденным. Ее брат имел утонченные черты лица, утратившие нежность из-за смуглости кожи и весьма решительного вида. Иногда его глаза и очертания рта внезапно менялись, что создавало впечатление подавленности, вызывая у нее дрожь. Но такие перемены были редкими и быстротечными. Они не говорили об упрямстве или мстительности. Скорее, в них проявлялась свирепость, которую он перенял от представителей диких южных стран, – их ярость, обрамленную очаровательной детской мягкостью, в чьей красоте расплавляется лед любого женского сердца. Поначалу Маргарет опасалась жестокости столь сильной импульсивной натуры – пусть даже и случайно вызванной. Но в нем не было и намека на насилие, которое могло бы вызвать ее недоверие и заставить отвернуться от вновь обретенного брата. Наоборот, их взаимоотношения с самого начала привлекали ее своей душевной теплотой и легкостью.
Осознав неописуемое облегчение, которое она испытывала в присутствии брата, Маргарет поняла, какой огромный груз ответственности был возложен на ее плечи. Брат знал все достоинства и слабости родителей. Он всегда вел себя с ними с беспечной свободой, хотя и старался не ранить их чувства. Казалось, что Фредерик инстинктивно угадывал моменты, когда его природная живость манер не раздражала отца и облегчала страдания матери. Он чувствовал, когда веселье и шутки были не ко времени, и тогда в игру вступали его наблюдательность и терпеливая преданность. Он становился превосходным братом милосердия. Кроме прочего, Маргарет восхищалась им почти до слез, когда он вспоминал их детские дни в Нью-Форесте. Брат помнил о ней и о Хелстоне. Он не забывал ее, скитаясь по морям среди дальних чужеземных стран. Она могла говорить с ним о детстве, не опасаясь утомить его своими воспоминаниями.
До этого дня она скучала по Фредерику и боялась, что восемь лет разлуки сильно изменят их. Сколько в ней осталось от той Маргарет? Как поменялись ее вкусы и мнения? Но ведь она жила в уюте и безопасности. А что же говорить о влиянии на брата его морской карьеры и последующего существования, о котором она почти ничего не знала? В какого человека превратился тот высокий юноша в мичманской форме, на которого она когда-то смотрела с благоговейным восхищением? Такое долгое расставание почти сравняло их по возрасту, как и во многом другом. И то, что рядом находился родной человек, близкий ей по духу, помогало Маргарет в это печальное время. Другой помощи, кроме понимания и сочувствия брата, она не имела.
