Мария Романушко - Не под пустым небом
Ездили в Новую Деревню с Гавром.
Знакомясь с Гавром, отец Александр протянул ему руку и весело представился:
– Мень-пельмень!
Пили втроём чай. А потом я ушла побродить вокруг храма, а они долго общались.
– Ну, как? – спросила я Гавра, когда мы шли пешком на станцию.
– Удивительно! Православный священник, а такой широко мыслящий человек! С ним можно свободно говорить обо всём. На любые философские темы! Он открыт любому мнению. Удивительно!
Отец Александр о Гавре:
– Настоящая христианская душа.
– А он не крещён и даже не собирается, – говорю я…
– И тем не менее… Не каждый крещёный так глубоко чувствует главные христианские вещи.
* * *
Был ветреный февральский вечер… Мороз – за двадцать. Лицо жгло, ветер забивал дыхание. Улицы скрипели, как накрахмаленные ретивой хозяйкой!
Но вместо того, чтобы сидеть в такой вечер дома, в тепле, и попивать чаёк, мы с Каптеревым отправились в гости. К Наташе Беленькой. (Её называли Беленькой за то, что она была блондинкой, а была среди каптеревских друзей и Наташа Чёрненькая, брюнетка. А то, что у Наташи Беленькой есть фамилия, я об этом даже не думала. И только спустя много лет узнала – Алёшина. Но она для меня так и осталась Наташей Беленькой).
Мы ехали куда-то на заснеженную, завьюженную окраину, чтобы познакомиться с наташиным Дим-Димычем, которому сегодня исполнилось полгода. Долго блуждали среди одинаковых высоток и совершенно задубели на ветру…
А Дим-Димыч оказался чудным малышом. Он с интересом разглядывал нас. Не плакал. Гулил. Весь светился, как ангелочек.
– Наташа, а можно я возьму его на руки?
– Конечно! Он это больше всего любит.
Я вынула Дим-Димыча из кроватки и посадила себе на колени. Он был такой мягенький весь и тёплый… он сразу прильнул ко мне своей белобрысенькой головкой, схватил меня за руку крошечными крепкими пальчиками… и я ощутила блаженство… За окном мела метель, трещал мороз, а я в ту минуту была в раю…
– Тебе идёт, – сказал Валерий Всеволодович.
– Что? – не поняла я, выныривая как из сладкого сна.
– Тебе идёт младенец, – сказал он с улыбкой. – Ты хорошо смотришься с ним!
(Никогда… никогда у меня не будет своего младенца… только чужие дети будут дарить мне своё волшебное тепло…)
* * *
Ездили в Новую Деревню с Марьяной Тонковой и её мужем Славой Бачко. И ещё с пятилетней девочкой Катей и её мамой. Ехали крестить Катю. В электричке катина мама спешно дошивала крестильную рубашку для дочки. Крёстной Кати должна была стать Марьяна. Но выяснилось, что сама она не крещена. Как быть? С этим вопросом я ездила к отцу Александру несколько дней назад. И он сказал, что это можно сделать одновременно: крестить и Катю, и Марьяну. А крёстной Марьяны должна была стать я. Вот, обрастаю крестницами…
Забавно: отец Александр и Слава очень похожи внешне: только один чёрноволосый и черноглазый, а другой – рыжий с зелёными глазами. Когда они увидели друг друга, они сначала остолбенели слегка, а потом стали хохотать… Как будто негатив и позитив встретились! Христианин и циник.
Слава до того дня кичился тем, что он циник. Но когда мы ехали обратно, он был какой-то задумчивый… «Что же это получается? Вы теперь все христиане, а я один язычник среди вас? Может, и мне надо креститься?…»
А маленькая Катя была тоже задумчивой, она глядела в вагонное окошко на красный закат… и даже не догадывалась, что её ждёт в будущем, и никто не догадывался. Но пролетит каких-нибудь двадцать лет, и станет Катя матушкой Катериной, будет верной помощницей своему мужу-священнику, и ласковой мамой троих славных детишек…
* * *
Ездила домой, надо было взять кое-какие книги и вещи. (Как странно произносить это слово «дом» в отношении дома, где мне никогда не было тепло).
Когда вышла из подъезда, услышала жалобный писк. Пошла на этот писк и увидела барахтающегося в сугробе маленького серенького котёнка. Как он здесь оказался, откуда? Котёнок отчаянно пытался выплыть из рыхлого глубокого снега. Я вынула его из снежных волн и посадила себе за пазуху. Пока мы ехали в Староконюшенный, он отогрелся и уже вовсю курлыкал. Зашли с ним в магазин, купили ему молока и белую булку.
Он с аппетитом лакал в углу прихожей молоко из блюдца, когда пришла с работы Валконда.
– А это что такое?! – изумилась она.
– Это – Мотька. Котёнок.
– Вижу, что котёнок, а не тигрёнок… Так, Мария, сейчас я его беру за шкирку – и на улицу! в сугроб!
– Умоляю вас! не надо в сугроб! в сугробе он уже был!
– Но здесь его быть не должно!
– Вы же сами говорили, что хотите завести котёнка.
– Когда это я говорила?
– На днях…
– Видимо, я была выпивши тогда.
– Совсем немного.
– Короче: никаких просьб насчёт котёнка я тебе не высказывала. И чтобы завтра его здесь не было.
– Но он такой маленький… и ласковый… А на улице зима…
– Мария, напрасно ты меня хочешь разжалобить. Я своего решения не переменю!
Я не ожидала от Валконды такой жёсткости.
…Ночью Мотька спал со мной, у меня под одеялом. Серенький, с белой грудкой, тёплый… он мне напомнил мою любимую кошку моего детства, Киню… которую я притащила со стройки, с перебитыми лапами… и мы с бабушкой её выхаживали… и это была самая ласковая и умная кошка на свете… а Мотька был как будто её сын…
* * *
Утром я села за телефон и стала обзванивать всех друзей и знакомых с одним вопросом: кому нужен чудесный, весёлый котёнок? Каждый, выслушав мою историю, искренне жалел найдёныша, признавался в любви всем кошкам на свете, но… маленького сероглазого Мотьку приютить никто не мог. На то у каждого были свои причины. И через два дня, когда я вернулась из института, Мотька не выбежал мне навстречу. Валконда выполнила свою угрозу!
К счастью, он не успел уйти далеко. Да и куда ему было идти? Он сидел у мусорного бака, сжавшись до крошечного комочка. И даже не пищал. Бедный мой, бедный! что же нам делать?
С того дня мы с ним не расставались. Я постоянно носила его за пазухой, расстегнув верхнюю пуговицу пальто, и Мотька оттуда высовывался, глядя в большой холодный мир большими любопытными глазами.
В гастрономе на старом Арбате нас уже узнавали. Когда мы стояли однажды в очереди в кассу, и очередь была длинная, один сердобольный старик обратился ко всей очереди:
– Пропустите девушку с ребёнком без очереди!
И… меня пропустили!
«Какой милый!», «Маленький, а глазища какие огромные!», «Голодный, небось, маленьких часто надо кормить», – покупатели говорили о Мотьке как о человеческом детёныше.
Едем с ним в метро. Напротив – мужчина, смотрит то на Мотьку, то на меня. восклицает удивлённо: «Как же вы похожи друг на друга! Совершенно одинаковое выражение лица. И лицо у вас одно!»
Вечером, перед приходом Валконды, мы уезжали с Мотькой на Курский вокзал. О, Курский вокзал! сколько раз ты давал мне приют!…
А утром, когда Валконда уходила на работу, мы с Мотькой возвращались в Староконюшенный – пить чай и отсыпаться.
* * *
Вдруг позвонил Пресман, такой радостный:
– Я нашёл приёмных родителей для твоего котёнка! Это моя бывшая студентка, Людочка, очень славный человек, у них с мужем нет детей, и она с радостью примет твоего Мотьку.
Конечно, жалко расставаться, но другого выхода нет.
Везу Мотьку куда-то на окраину, в новый спальный район…
Двери открыла худенькая, в больших очках, молодая женщина.
– Ой, какое чудо! – радостно воскликнула она. – Неужели это мне?
– Да, это вам.
Она гладила его нежно, а Мотька смотрел на неё умными своими глазищами.
Мы стояли в прихожей. Через раскрытую дверь в комнату был виден накрытый празднично стол.
– Раздевайтесь, проходите, – говорит Людочка.
– Извините, я некстати, вы гостей, видимо, ждёте.
– Так это же я вас жду! Вас и Мотьку!
Она усадила меня за этот длинный стол, уставленный разными яствами, а Мотька, угостившись, пошёл исследовать своё новое жилище…
– Я так благодарна вам! Угощайтесь, пожалуйста! Александр Самуилович сказал, что вы – вегетарианка, так что здесь всё – постное.
Этот шикарный стол – это была её огромная благодарность.
– Только я это всё не съем! – засмеялась я.
И она засмеялась, такая милая и смешная в своих большущих очках, похожа на стрекозу.
– Я так волновалась, пока вас ждала, а когда я волнуюсь, мне нужно что-то делать руками. Обожаю готовить! Хотя я по профессии физик, но поняла, что самая лучшая профессия – быть просто женой. Я каждый вечер готовлю мужу что-то вкусненькое.
И я поняла, что оставляю Мотьку в добрых и надёжных руках.
