Сурат - Автопортрет с отрезанной головой или 60 патологических телег
Неизвестно, то ли кто-то рассказал это Ефимовичу, то ли он сам обо всем догадался, но с этого момента жизнь его стала противнее молочной пенки. Ясное дело, первый визит Черного Человека был только предупреждением, но внять этому предупреждению Ефимович был не в силах. Работа осточертела ему совершенно и он решил, что лучше уж свидание с Черным Человеком, чем вечная метла. И тогда Черный Человек пришел во второй раз.
А он совсем не был страшным, даром что нелюдь и маньяк. Глаза у него были голубые-голубые, добрые и доверчивые. Ганибал Лектер какой-то, подумал Ефимович и взял топор в руки.
“Осторожнее, прошу вас! — вкрадчивым голосом предупредил людоед. — Боюсь, вы совсем не за того меня принимаете. Впрочем, для вас с вашим воображением это совершенно естест…”
Но вот куда девать труп, Ефимович совсем не подумал. Да и вообще трудно было представить, что Черный Человек будет так легко повержен. Какая бесславная смерть, думал Ефимович, расчленяя останки убитого врага. В конце концов, про бездомных собак — это хорошая мысль. Через пару дней ни кусочка не останется.
“У вас вообще золотая голова!” — одобрил идею Черный Человек. Но какая бы золотая она ни была, тут Ефимовича конкретно переклинило, вплоть до временного заикания, потому что это же какая-то фигня получается — я ж его только что на куски порубал, а он вот он, целый и невредимый, стоит и довольно кивает, мол, хорошо ты это про бездомных, Ефимович, собак придумал, золотая, мол, Ефимович, твоя голова.
Так толком и не придумав, что делать, Ефимович снова потянулся к топору.
“Не нужно, прошу вас! — взмолился Черный Человек. — Вы даже не можете себе представить, как это больно!”
Глупое предположение, что он не может себе чего-то там представить, было для Ефимовича оскорбительным — он давно уже убедился в том, что может представить себе абсолютно все, даже то, что выходит за рамки его воображения.
“Именно поэтому я и пришел к вам, — заметил Черный Человек. — Люди с таким могучим воображением в дворниках долго не задерживаются”
“Да, — горько сказал Ефимович. — Взлеты моей мысли иногда не дают мне управиться со своей работой на должном уровне, но это не значит, что… Я же должен на что-то жить, мое тело хочет колбасы, а не идей!.. Ну, хорошо, — он взял себя в руки, — я осознал свою вину и полностью с вами согласен. У меня есть предложение. Если я дам вам честное слово, что с завтрашнего дня буду работать согласно графику и требованиям качества, вы оставите меня в покое?”
“Ни в коем случае! — горячо возразил Черный Человек. — Как вам такое в голову могло прийти?! Впрочем, что же это я, только такому, как вы, это и могло прийти в голову. Глупый вопрос, извините. Ведь я совсем по другому поводу вас беспокою. Я пришел предложить вам высокооплачиваемую работу, которая полностью соответствует вашим способностям и, как я надеюсь, желаниям”
“Это какие же у меня могут быть способности?! — оторопел Ефимович. — Сроду я никакими способностями не обладал…”
Вполне возможно, что это — ключевое место в нашей истории. Потому что тут для Ефимовича наступил его момент истины, когда он смог трезво взглянуть фактам в лицо. Не то, чтобы Ефимович был отрицательным персонажем, ведь отрицательных персонажей на свете не бывает. По-своему Ефимович даже хорошим был, хотя и дурак дураком, и человека зарубил только что, и жену в свое время в могилу вогнал, и сына воспитал кое-как, и оскомину набил всем, кто его знает, и вообще — ну его на хрен, этого Ефимовича, скажу вам честно. Но поскольку на какое-то мгновение ему удалось все это осознать, то за одно это я бы сказал ему — ты, Ефимович, все-таки мужик! Но мы, кажется, отвлеклись.
“А вы подумайте! — настаивал Черный Человек. — Что вы любите больше всего на свете?”
Больше всего на свете Ефимович любил пропивать свою скудную пенсию, лежать на дырявом диване и растекаться мыслию по древу, однако говорить все это своему потенциальному работодателю было как-то неловко. Впрочем, тот совсем не нуждался, чтобы с ним разговаривали вслух, потому что торжественно поднял указательный палец.
“Вот именно! — воскликнул он. — Вы прирожденный воображатель, а работаете дворником. Как не стыдно!”
“Очень стыдно, — согласился Ефимович. — А воображатель — это что, профессия?”
“Это призвание, — возразил Черный Человек, — тем не менее, хорошо оплачиваемое. Если говорить коротко, то такие, как вы, нужны нам позарез. Только что, — тут он пнул ногой свои собственные кровавые останки, — я убедился в этом на своей шкуре… Ну, что вам еще сказать. Зарплату у нас платят регулярно и без задержек. Все, разумеется, в долларах. Размер суммы, правда, зависит от величины заказа…”
“Извините, — перебил его вконец истомившийся Ефимович, — но не могли бы вы сказать конкретно, в чем заключается предлагаемая работа?”
“В сотворении сущего, — просто ответил Черный Человек. — Понимаете, тут такое дело. Количество материи во вселенной практически безгранично, а вот что касается принимаемых ею форм, то все как раз наоборот — удручающее однообразие! И это ужасно. Наша контора пытается всеми силами исправить создавшуюся ситуацию — мы формируем или, если быть точным, формулируем мироздание. Главная проблема, как вы уже, вероятно, догадались, это дефицит рабочей силы. А ведь что такое, по своей сути, есть этот дефицит?”
“Что?” — спросил Ефимович.
“Это есть дефицит воображения! — воскликнул Черный Человек. — В основе любого — я это подчеркиваю — любого миротворчества всегда лежит творческое воображение. Вы улавливаете, о чем я?”
“Вы хотите, чтобы я стал миротворцем?!” — догадался Ефимович.
“Не миротвОрцем, а миротворцОм, — ласково поправил его Черный Человек. — а что вас так удивляет в моем предложении?”
“Ну как же, — вконец растерялся Ефимович. — Я же всего лишь дворник, у меня образования всего-то восемь классов… Далеко ведь мне до Господа Бога — ни мудрости, ни любви, ни света — ничего этого у меня нет…”
“Так что же, — обиделся Черный Человек, — вы полагаете, что ваш мир профессор философии выдумал? У вас странные представления о миротворчестве. Впрочем, с вашим воображением это вполне…” — тут он, видимо, утомившись стоять, сотворил из воздуха стул и сел на него. Потом извинился и сотворил точно такую же табуретку для Ефимовича.
Они разговаривали до самого вечера, но все когда-нибудь кончается, и Черный Человек, собрав свои останки в большой кожаный чемодан, который одолжил ему Ефимович, сердечно с ним попрощался, вышел на улицу и растворился в темноте. Почесав затылок, Ефимович закрыл за ним дверь, выпил сто грамм рябиновой настойки и, мечтательно заложив руки за голову, поудобнее устроился на своем любимом диване.
И той же ночью, далеко-далеко, на самой обочине Млечного Пути, посреди необъятного космического мрака, безо всякой, казалось бы, на то причины, загорелась голубая звезда.
34. Прапорщик Бондарев и святой дух
1. К прапорщику Бондареву привели рядового Голубовича с фингалом под глазом и сломанным носом. Прапорщик пожалел солдата и спросил:
— Что, деды морду набили? Могу помочь. Скажи, кто это сделал, и больше ничего не бойся.
— Это я с лестницы упал, товарищ прапорщик, — соврал рядовой Голубович.
— А, — сказал прапорщик Бондарев, — тогда вытри сопли и пиздуй на хуй в санчасть.
После этого рядовой Голубович понял, что нет более тупого вопроса, чем — кто виноват?
2. Прапорщик Бондарев ездил вокруг плаца на караульном велосипеде. Навстречу ему шла рота солдат. Поравнявшись с направляющим, прапорщик спросил:
— Куда идете?
— Копать КСП, — вздохнул из строя рядовой Голубович.
— А оно вам надо? — удивился прапорщик Бондарев. — Пиздуйте на хуй домой!
После этого рядовой Голубович понял, что нет более тупого вопроса, чем — что делать?
3. У прапорщика Бондарева был родной брат прапорщик Бондарев. Оба они заступали начальниками караулов, но прапорщик Бондарев был просто начальник второго караула, а его старший брат прапорщик Бондарев был еще и старшиной роты. В караул они заступали по очереди. Как-то раз прапорщик Бондарев заступил в караул после своего брата и задумался, чем бы таким занять солдат.
— Слушай, Голубович, — спросил он рядового Голубовича, — а что мой брат в прошлом карауле делал?
— Организовал копку картошки, товарищ прапорщик, — ответил Голубович.
— А на хуй оно ему было надо? — удивился прапорщик.
— Они ее кушали, — ответил рядовой Голубович почтительно.
— Да ну на хуй?! — подозрительно сказал прапорщик Бондарев.
После этого рядовой Голубович понял, что нет более тупого ответа, чем на риторический вопрос.
4. Однажды у рядового Голубовича срезали пятнадцатикопеечные петлицы с шинели. Он пожаловался сержанту и тот сказал:
