Дэвид Шиклер - Американский поцелуй
— Почему, мистер Банс? — тяжело дышала Элисон. Она гадала, неужели все это происходит потому, что она подготовила хорошее резюме по делу Ковальски.
Леонард раздвинул ее бедра, и ловко, по-змеиному задвигал языком. Он смотрел на ее тело и розовый лифчик. Когда он удовлетворял женщину языком, не нужно было поддерживать беседу. Элисон не видела его родимое пятно, а он, не видя ее лица, мог представлять себе хрупкую, поверженную Барбареллу[6].
На следующий день Элисон не давала Леонарду прохода. Она принесла ему кофе и сжала его запястье.
— Я приготовлю ужин, — прошептала она.
«Доверчивая корова», — подумал он.
Мимо прошла Ханна Глорибрук на высоких каблуках и в шотландской мини-юбке.
Леонард слегка улыбнулся Элисон. Он все еще ощущал чудовищный ягодный аромат.
— Ужин — это здорово, — произнес он.
Так продолжалось около месяца. Леонард пытался найти подход к Ханне Глорибрук, отыскать повод для разговора. Каждый раз, когда он приближался к ее кабинету, Ханна делала какое-нибудь бессознательное действие — поправляла юбку или убирала выбившуюся прядь за ухо — и сердце Леонарда останавливалось, он невольно прикрывал свое родимое пятно и уходил. После этого Леонард использовал любые возможности выплеснуть энергию, которой заряжала его Ханна. Он громил оппонентов в суде, а потом сражался с телом Элисон в постели.
Теплым августовским вечером Леонард Банс оказался в «Черривуде» на Сорок второй улице. Он решил отдохнуть от пирожков с мясом, приготовленных Элисон, и ее толстых лодыжек. «Черривуд» был уютным баром со старым добрым скотчем и живыми рассказчиками. В зале с приглушенным светом можно было без труда найти себе место и посидеть в одиночестве.
Леонард заказал «Гленфиддич» со льдом, занял место в отдельном кабинете, повернувшись родимым пятном к стене. Он допивал уже второй бокал, когда почувствовал аромат, в котором не было и намека на ягоды. Он поднял глаза.
— Так-так-так, — сказала Ханна Глорибрук. — Ленни Банс.
Лицо Леонарда озарилось. Держа пинту «Гиннесса» и сигарету, Ханна стояла перед ним, на ней было черное платье с разрезом до талии. Ее светлые волосы были собраны в тонкий пучок, а глаза закрыты кошачьими очками, которых Леонард никогда не видел. Странно, но Ханна была босиком, без драгоценностей и макияжа. Самое главное, что она была одна.
Ханна затянулась.
— Привет, Ханна, — подсказала она. — Добрый вечер, мисс Глорибрук.
Леонард взволнованно поднялся, его колени задели стол.
— Простите! Ой! Извините, привет!
Ханна села напротив него. Леонард тоже сел. Он инстинктивно начал почесывать лоб — это была одна из его уловок, скрывающих родимое пятно.
— Я на самом деле не Ленни, — произнес он.
Ханна посмотрела его стакан на свет.
— Скотч, — констатировала она. — Оп! — Она глотнула из своего бокала.
Леонард огляделся. Несколько мужчин оторвались от своего виски и смотрели на Ханну. Он поймал свирепый взгляд двух жен, трех подружек и шести одиноких женщин, сидевших у бильярдного стола. Накрашенные женщины возвращались с бродвейского шоу, на них были драгоценности, а одна женщина была еще и на каблуках.
— Странно встретить тебя в таком заведении, — сказал Леонард.
Ханна выпустила дым через щель между зубами.
— Мне двадцать шесть, — ответила она.
— Ты босиком, — заметил Леонард.
— Да.
— Ты кого-то ждешь?
— Ты бы этого хотел?
Леонард вспыхнул и опять почесал лоб.
— Спорю, что ты кого-то поджидаешь, Ленни, — улыбнулась Ханна. — Спорю, что ты ждешь сексуальную шлюшку.
Леонард представил лицо Элисон.
— Потаскушку, — продолжала Ханна. — Девку.
— Слишком много слов, — вставил Леонард.
— Я болтлива до тех пор, пока мужчина меня не покорит. Тогда я делаюсь понятливой. Уступчивой. Сговорчивой.
Леонард покрылся густым румянцем.
Ханна протянула ему пустой стакан.
— Хочу еще.
Леонард поспешно заказал «Гиннес» и еще один «Гленфиддич». В голове он прокручивал события сегодняшнего дня, гадая, за что же он заслужил такую компанию. Когда он вернулся, Ханна зажгла новую сигарету.
«Она осталась», — ликовал он. Даже сквозь табачный дым он ощущал запах ее духов. Они пахли спиртным, а может, вечерним бризом.
Ханна выдвинула подбородок.
— Эти женщины пялятся на меня. Им не нравится, как я одета. Они считают, что я думаю только о сексе. Они завидуют.
— Ты всегда ходишь по городу без обуви?
Ханна пила крепкий портер.
— Ленни, давай обсудим не мои ноги, а что-нибудь другое.
— Хорошо. — Леонард лихорадочно придумывал тему. Он вспомнил о мятных конфетках, которые сжевал по дороге в бар.
— Ты веришь в Бога? — спросила Ханна.
— Да.
— Самое клевое место, где ты побывал?
— Новая Зеландия.
— Лучший в мире вид спорта?
— Футбол.
— Неправильно, — перебила Ханна. — Хоккей. Самая прекрасная женщина?
Леонард подумал о любимых актрисах, о руководительнице психологического тренинга, которую он когда-то хотел, о матери друга детства Джонни Вагса. Он задумался, смогла бы Элисон Шиперс сниматься в кино, даже во второстепенных ролях. Разве что в роли налогового инспектора, решил Леонард. Или конвоира.
— Время вышло, — произнесла Ханна.
— Женщина, о которой я мечтаю? — спросил Леонард.
Ханна засмеялась. Под столом она коснулась его ноги.
— Я, глупенький! — ответила она.
Леонард покраснел. Он инстинктивно дотронулся до родимого пятна.
Ханна опустошила свой бокал. Она перегнулась через стол.
— Я не похожа на зануду библиотекаршу, Ленни? — Она заговорила тише. — На женщину, которая умна, но любит, когда ее трахают?
Леонард не верил своим ушам. Он не говорил ни слова, боясь все испортить.
Ханна положила руку ему на колено.
— Кто самая красивая женщина на планете?
Леонард вспомнил о своем языке, о змее, живущей у него во рту.
— Ты, — прошипел он.
Ханна сжала его колено.
— Как насчет того, чтобы поехать ко мне и трахнуться?
Леонард почувствовал огонь внизу живота.
— О боже! Да!
— Пойдем, — произнесла помощница адвоката. Она подняла очарованного Леонарда Банса на ноги.
Квартира Ханны была на шестом этаже Примптона. Здание представляло собой темную таинственную башню на пересечении Восемьдесят второй и Риверсайд-драйв. Там был шикарный старый лифт, а на этажах горели масляные лампы. Квартира Ханны была богато украшена. Ее отец, Герхард Глорибрук, тратил доходы от фабрики на организацию охотничьих экспедиций по всему миру. Он часто привозил дочери свою добычу. Две гигантские твари, превращенные в чучела, вырисовывались в темноте комнаты. Подвешенная к потолку огромная хищная птица и приготовившаяся к прыжку черная пантера придавали комнате особый колорит.
— Ух ты! — вырвалось у Леонарда.
Ханна не включила свет, но зажгла четыре свечи по углам комнаты. Она стояла около пантеры, почесывая ее голову.
Леонард нервно покосился на свечи. Он подумал, что впереди его может ожидать тантрический секс, возможно, с элементами вуду. Он указал на птицу, размах крыльев которой достигал шести футов.
— Кондор? — предположил он.
— Это орел. — Ханна уже не курила. — Отец убил его на Амазонке.
— Надо же!
— Он родственник лесного орла, питающегося обезьянами на Филиппинах.
— А-а, — протянул Леонард.
— Разденься. — Ханна расстегнула платье.
Член Леонарда напрягся.
— Что?
Платье упало на пол.
— Мы будем трахаться в лифте.
У Леонарда пересохло во рту. Перед ним в черном лифчике и узких черных трусиках стояла богиня, которой он поклонялся шесть месяцев.
«Я возьму ее, — думал он, — возьму, как свою добычу». Он разделся до трусов.
Ханна сложила руки на груди, она смотрела на его боксерские трусы.
— Их тоже.
Леонард колебался из-за эрекции. «Прекрати, — сказал он себе. — Ты хищник». Глубоко вздохнув, он снял трусы.
— Хорошо, — распорядилась Ханна, — пойдем. — Она подвела его к двери, которая была распахнута.
Леонард коснулся руки Ханны, разглядывая ее живот. Он возбужденно дышал.
— Ты первый. — Ханна хлопнула его по заду, выталкивая в коридор. — Быстренько! Быстренько!
«Что за черт», — думал Леонард. Он выпрыгнул в коридор, приземлясь на четвереньки. Он усмехнулся и зарычал как зверь.
— Давай, детка, — стонал он.
Ханна захлопнула дверь у него перед носом. Леонард слышал, как задвинули засов. Его лицо вытянулось.
— Эй, — позвал он. Он все еще стоял на четвереньках. У него была эрекция.
— Ханна?
— Да, — отозвались за дверью.
— Открой.
— Не-а.
Леонард осмотрелся. В коридор выходило двадцать дверей, горело пять масляных ламп.
