Мария Романушко - Если полететь высоко-высоко…
Так что надо быть сильной. Надо быть спокойной. Надо быть уверенной в себе. Надо быть энергичной и весёлой. Любознательной и смешной. Внимательной и чуткой. Открытой и отзывчивой. Ласковой и нежной. И не изредка, по большим праздникам. А всегда, каждый день. Чтобы тебе со мной было хорошо и светло.
Вот, учусь. Учусь быть твоей мамой. Учусь уже третий год… Учусь каждый день. В этой учёбе не может быть перерывов и отпусков.
Главная заповедь: чтобы сынок не засыпал вечером в обиде, или, не дай Бог, в слезах. Все корявости и неправильности лучше всего лечатся лаской: обнять, прижать к себе крепко, поцеловать, сказать тысячу раз «люблю, люблю тебя!». Попросить прощения. И солнышко опять засияет улыбкой…
* * *
Уже скоро год, как я работаю рецензентом в Литературной консультации. Оказывается, это не так-то легко…
Ночные вышагивания на кухне… Что ответить? как?… Как написать правду и – не убить этой правдой?
Навсегда запомнила несколько своих адресатов.
Одинокая бабушка со скудной пенсией. Не хватает даже на лекарства. Решила подрабатывать стихами. Никогда раньше не писала стихов, а тут поднатужилась и сочинила – про великого Ленина, про великую революцию, про великую партию коммунистов… И так далее. Просит напечатать поскорее и выслать деньги по означенному адресу, потому что здоровье её совсем плохое, а помощи ждать не откуда и не от кого… Таких писем – от одиноких стариков – очень много. Отвечать на них трудно и больно. Обнадёжить нечем: ясно, что эти «пробы пера» никто никогда не напечатает. И совсем нетрудно разобрать по строчкам эти так называемые стихи и показать всю их несостоятельность, разобрать-то легко… Но как отослать эту рецензию одинокому старику, который ждёт и надеется? Где найти смягчающие сопроводительные слова?
А сколько юных начинающих сочинителей с их извечными «кровь-любовь», «розы-морозы», «слёзы-берёзы»! И каждый уверен, что он – практически гений. Странно, неужели люди не отдают себе отчёта в том, что выходит из-под их пера?! Неужели нет рядом близкого человека, кто бы открыл «автору» глаза?… И тоже – каждого жалко, каждому сочувствуешь, для каждого ищешь добрые слова…
Но самое страшное письмо не забыть никогда. Его написал молодой парень. В письме он рассказал свою жуткую историю: попал под поезд, потерял обе ноги и левую руку. Осталась только правая рука. И осталось горячее желание что-то делать, как-то активно жить, ведь он ещё так молод! И вот он решил, что, как Николай Островский, станет писателем. И, таким образом, послужит родине и людям. Писать он решил именно стихи, потому что очень любит поэзию. И вот, он написал свои первые стихи… Он умолял сказать всю правду: есть у него талант или нет такового? Стоит ему продолжать это дело, или не стоит? Он умолял, заклинал написать ему правду, не жалея его и не щадя. К письму прилагались стихи… Увы, стихами это назвать было нельзя. Да и прозой тоже. Я сто раз их перечитала, в надежде хоть за что-то зацепиться! Хоть за единое словечко! Но – нет… Зацепиться было не за то. Корявые, ходульные, высокопарные фразы. Ни образа, ни чувства. Ни-че-го. И что ему ответить? А он, беспомощный инвалид, ждёт…
И я металась из ночи в ночь по своей кухне… Господи, помоги мне найти нужные слова! Слова, которые бы ободрили этого человека, а не добили. Господи, помоги сказать правду, не лукавя, но чтобы человек после этого остался жив…
Написав очередную рецензию, я чувствовала порой страшное опустошение. Так много сил уходило у меня на эту работу.
* * *
Сотни, тысячи начинающих авторов всех профессий и всех возрастов слали в Литературную консультацию при Союзе писателей свои сочинения. Литературная консультация в советские годы была на всю страну одна-единственная. (Кстати, сейчас нет и её).
Сколько писем прошло через мои руки и моё сердце за десять лет? Я не считала…
Литературная консультация в ту (атеистическую) пору служила своеобразной исповедальней. Каждое письмо было исповедью, криком о помощи, мольбой… Эти письма разрывали мне сердце. Каждого адресата было страшно жалко. И очень больно было писать правду. А куда денешься?… Приходилось каждому растолковывать, почему банальность – это банальность, почему штамп – это штамп, почему зарифмованные строчки – ещё не стихи… От этого бесконечного рифмованного потока я просто делалась больной и чувствовала, что я… начинаю тихо ненавидеть стихи! Ненавижу, когда написано в столбик и в рифму! У меня появилась устойчивая аллергия на рифмованную речь.
Много ли было среди моих адресатов талантливых людей? Скажу откровенно: за десять лет – один человек. (Прописью: один).
Это был сельский мужик сорока лет из какой-то глухой провинции. То ли из Башкирии, то ли из Удмуртии… Но какие яркие, сочные стихи, Господи! Каждое стихотворение – маленький шедевр. Я читала их Антону, читала маме, друзьям – и все были поражены. Откуда у полуграмотного человека такое чувство слова, такая оригинальная образность? Ответ один – от Бога. С какой радостью и с каким ликованием я писала ему ответное письмо! Я была счастлива от встречи с Настоящей Поэзией. Которая, оказывается, так редко встречается в жизни…
* * *
Из года в год, из ночи в ночь я стучала на своей старенькой «Олимпии»…
Сынок научился засыпать под стук пишущей машинки, как я когда-то в детстве на Философской улице засыпала под стук бабушкиной швейной машинки…
Кстати, спасибо моим соседям! Столько лет терпеть моё настукивание по клавишам!
…Лето, ночь, окно моей кухни распахнуто настежь – и на весь микрорайон разносится дробный стук… Интересно, что им снится под этот неумолчный стрекот?…
А бессонное окно на 16-том этаже у канала так и светит…
* * *
Серёжа Романов, который часто навещал нас в первый Антошин год, теперь переехал со своим семейством на другой конец Москвы, куда-то в район Фили.
Теперь редко кто нас навещает. Случается, что мы месяцами общаемся только друг с другом. Но мы никогда не скучаем, никогда! С тобой невозможно соскучиться.
* * *
А с Серёжей Романовым перед его отъездом, когда он пришёл попрощаться, у нас произошёл спор. Он считал, что Антона нужно побыстрее воцерковить, чтобы он как можно скорее выучил и усвоил все православные обряды и правила.
А мне казалось… я много думала на эту тему… Я знала, сколько у моих знакомых священников проблем с их собственными детьми. Я видела, как дети бунтуют против религии родителей. И пришла к убеждению, что ребёнка нужно воспитывать по заповедям, но… Религию пусть он выберет сам, когда повзрослеет. Я не хотела ничего навязывать сыну.
– Да ты прямо протестантка! – сказал Серёжа с изумлением и явным неодобрением.
– Понимаешь, Серёжа, то, что я нашла для себя, – я это нашла для себя, я это выстрадала. Но это нужно именно найти. К этому нужно прийти. Прийти самому. Тогда это будет по-настоящему. Нельзя человеку, пусть даже и годовалому, вменить в обязанность веру. И тем более, конфессию.
– Ты что, не хочешь говорить Антону о Боге?
– Я хочу говорить Антону о Боге. И я отвечу ему на все вопросы, когда он меня спросит.
– А если не спросит?
– Спросит! Каждый ребёнок, взрослея, задаёт вопросы: откуда это всё взялось? и зачем мы живём? и почему умираем? и что потом?…
– Ты берёшь на себя слишком большую ответственность.
– Конечно. Я уже её взяла, когда родила ребёнка.
– Всё-таки воспитывать ребёнка в лоне церкви легче…
– Но я не хочу, чтобы мой сын, взрослея, взбунтовался! Я насмотрелась на детей некоторых батюшек и некоторых сугубо православных мирян. И вижу, как они бунтуют против того, что им навязывают родители. Я не хочу, чтобы у нас с Антоном так было. Я хочу, чтобы мой сын сам сделал свой выбор. Господь дал нам право выбора. Как же я могу его отобрать у своего ребёнка?
– А если он выберет не православие?
– Это будет его выбор. И я буду уважать его выбор.
– И тебя не страшит, что вы можете, не дай Бог, оказаться в разных конфессиях?
– Ничуть. И вообще, Серёжа… Кто из мудрых людей это сказал? Наши перегородки не доходят до Бога…
Так мы и расстались с нашим хорошим другом. Чтобы потом, через много лет, встретиться уже не с Серёжей Романовым, а с отцом Сергием Романовым…
А мой сын… Мой сын сделает свой выбор.
* * *
…А когда тебе было два года, нам подарили подшивку журнала «Природа».
Ах, какое это было захватывающее чтение!… Мы прочли все двенадцать номеров, от корки до корки, мы по многу раз перечитывали любимые статьи.
Помнишь, как мы мечтали уехать в Африку спасать слонов?… Я – помню.
