Франк Геллер - Тысяча вторая ночь
Последний, нет, предпоследний камень логического здания Филиппа Коллена был уложен. Филипп, отдавая честь по-военному, воскликнул:
- Старый хрыч пустыни, мы на верном пути! Все идет правильно! Что говорит писание? "Только с ковриком и планом можно найти клад". Что говорится далее? "От места, где стоят пять бочек с негодной к употреблению мукой, три тысячи шагов влево, к месту, где зарыта собака". Это звучит загадочно. Но, если разъяснились бочки с мукой, мы сведем счеты и с собакой, если только это настоящая старая собака - Кион, Цербер! Я думаю, это она. Кому иначе сторожить этот прекрасный солнечный Аид?
От того места, где пять окаменевших бочек образовали посреди Соляного озера импровизированную бодегу, Филипп Коллен повернул корабль пустыни влево. Почва похожа была на лед, затвердевший под ветром. Верблюды спотыкались. В одном месте они наткнулись на кучку истлевших костей. То были останки одного или нескольких путников. На что другое мог надеяться человек в прародине смерти?
Но что, в самом деле, означают слова о "зарытой собаке"? Человека, умудрившегося увидеть в Сахаре мучные бочки, во всяком случае, нельзя понимать буквально. Но что имел он в виду своим иносказательным оборотом о "зарытой собаке"? На северогерманском наречии выражение "здесь зарыта собака" получает особый смысл; оно приблизительно означает: здесь нужно держать ухо востро, здесь таится суть дела; но как применить эту метафору к поискам клада в Сахаре?
Темное дело. Оставалось одно: отсчитать ровно три тысячи шагов и осмотреться. Филипп считал шаги двугорбого животного, раздвоив внимание между компасом и окрестностью. Ландшафт оставался неизменным. Но искрящийся кристаллический настил все более приближался. Это было естественно, так как, выбравшись за пределы кристаллической скатерти, они дважды свернули под прямым углом и теперь возвращались обратно. Они почти кружили на месте. Но не ошибка ли это? Ведь две, по крайней мере, точки, упоминаемые в таинственном документе, Филиппу удалось установить!
Или же он ошибся? А если он на правильном пути, то где же именно "зарыта собака"?
Две тысячи восемьсот девяносто четыре шага... Местность походила на зыбучее, чуть изрытое волнами море. Войлочные подошвы верблюда ступали по ней без труда. Иногда, как-ломкий ледок, похрустывал, проваливаясь, соляной наст, и марабу шептал молитвы из Корана. Так ехали они с добрых полчаса, отбрасывая тени вперед, ибо время было послеполуденное. Филипп ехал впереди, высматривая желанную примету. Откуда пять бочек с негодной к употреблению мукой? Груз, потерянный погибшим караваном? Возможно. Но если так. вряд ли можно ими пользоваться как дорожной вехой. Ведь за двести лет бесследно сгнивают и рассыпаются самые прочные бочки! Если же они сохранились, то эпитет "негодная к употреблению" как нельзя более подходит для муки. Но с каких пор на Востоке бочки? Восток - страна мешков. Итак, что значит...
Он содрогнулся.
Перед ним полукругом выросло пять возвышений, похожих на камни древнесеверного погребения. Для северного глаза, правда, они могли означать и другое, а именно: пять пузатых, выставленных полукругом пивных бочек. Но глаза, созерцавшие их в стародавние времена, были глазами северянина, и рука, записавшая в странном документе то, что видели глаза, была рукой северянина! "Три тысячи шагов мы проехали от места, где стоят пять бочек с негодной к употреблению мукой". Можно считать это бочками? Почему нет? Но, если это бочки, куда делась мука?
Филипп нагнулся с седла, и все объяснилось. Чудесная игра природы, окаменившая пять бочек посреди Соляного озера, позаботилась об их содержимом. Пять "дольменов", торчавших из земли, до краев были наполнены соляными кристаллами. Негодная к употреблению мука! Самая негодная мука в мире! И бочки стоили этой муки. Значит, он на верном пути! Он забыл изнурительную качку, пылающий, раскаленный воздух, высасывающий кровь, зловоние ила, пропитавшее одежду. Он выпрямился в седле и крикнул "ура!". Крик его во мгновение поглотила пустыня.
Филипп Коллен прикоснулся своим вонючим рукавом к полям тропического шлема и сказал:.
- О собака, внучка шакала, забитая, загнанная и умученная на своей африканской родине, затравленная, избалованная и забитая в странах Средиземного бассейна, бесстыдный паразит и тиран человека в прочих странах,- я тебя никогда не любил! Но в этом твоем обличий приветствую тебя!
Он обернулся. Марабу сидел тут же и с широко раскрытым ртом глядел на соляную собаку. Постепенно движения губ его сложились в молитву из Корана. Очевидно, он считал собаку воплощением злого духа. Но Филиппу было не до того. Он вынул из кармана документ и перечел его в последний раз:
"Когда мы достигли места, где зарыта собака, мы увидели скалы и перекинутый через них мост, и мы возликовали, потому что надеялись через мост спастись от врагов. И мы погнали верблюдов к скалам, и все пошло хорошо. Но когда мы приблизились к скале, обозначенной числом "тлети", случилось несчастье, по вине которого клад и ныне там пребывает. Случилось несчастье - и..."
Филипп прервал чтение и оглянулся. Они спустились почти к самому краю приветливой кристаллической скатерти, так заманчиво искрившейся на солнце в ожидании, что кто-нибудь, соблазнившись, ступит на нее и провалится. Позади оставался твердый массив Соляного озера с лепешкообразной поверхностью, а далеко-далеко впереди, за мнимой зыбью искрящихся волн кристаллической скатерти, лежала пустыня, со всех сторон обступившая Соляное озеро. Ряд островков выдавался над мнимым морем. Каменистые песчаные островки разорванным архипелагом подымались над омутом кристаллической скатерти. Доходил ли архипелаг до твердой земли, до пустыни? Без подзорной трубы сказать было невозможно. Во всяком случае, это было маловероятно; ведь чрез островки, если бы они тянулись так далеко, была бы переброшена дорога. Северный путешественник, двести лет тому назад заглянувший в эти места с награбленным кладом и похищенным ковриком, думал, что архипелаг выводит на твердую землю, и товарищ его был того же мнения. В архипелаге им померещился как бы понтонный мост - "скалы, служащие быками моста".
И они погнали верблюдов к воображаемому мосту. Тогда произошло несчастье, по вине которого клад и поныне пребывает, если верить документу, на одном из островов архипелага.
"Сгустилась тьма - и..." - скоро ли сегодня стемнеет? Довольно скоро. Нужно спешить. Минута дорога.
- Послушай, ты, старый хрыч пустыни! Видишь там скалы или островки, называй их как хочешь? Это наша цель; точнее - островок, обозначаемый на твоем прекрасном родном языке числом "тлети". Не скажешь ли ты мне, что значит "тлети"?
Марабу рассматривал местность с выражением глубокого отвращения. Он медлил с ответом.
- Пошевеливайся, старый мыслитель! Что такое "тлети"?
Марабу прервал свое молчание.
- Так вот откуда,- сказал он,- ты хочешь вырыть клад?
- Верно. Не желаешь ли...
- Но для чего ты меня тащил в такую даль к проклятому месту?
- Это я тебе скажу. Во-первых, я хотел тебя вывести на чистую воду. Я подозреваю, что ты сторонкой замешан в исчезновении моих друзей. Во-вторых, мне нужен был помощник, чтобы унести клад, и, в-третьих, нужна была помощь, чтобы его найти. Что означает остров, отмеченный числом "тлети"?
- На этом острове лежит твой клад?
- Да.
- "Тлети", - сказал марабу после минутного колебания, - означает четыре... Только неверный пес может не знать такой вещи.
- Остров, обозначенный числом четыре! Гм... Странно выражено по-арабски понятие четырех! Но меня это не касается!.. Вперед!
Филипп погнал верблюда вниз к кайме кристаллической скатерти и к ближайшему островку. Все шло гладко. От твердого соляного наста до острова было рукой подать, и кристаллическая скатерть лишь слегка поддавалась; очевидно, под хрустящими кристаллами лежал твердый соляной пласт. Так же благополучно добрались они до второго соляного островка, а от него - к третьему. Третий остров был больше-предыдущих и весь усеян кусками соли, кристаллами и каменьями. Верблюд, до сих пор шедший кротко и покорно, вдруг наотрез отказался идти дальше. Филипп слез, взял его за поводья и, придерживая верблюда, попытался пройти пешком по соляному насту. Но корабль пустыни решительно отказывался вступить на островок.
Филипп уже почти изнемог от бесплодных усилий, как вдруг какой-то шорох позади заставил его вздрогнуть. Он обернулся - и произошло событие столь молниеносное, что Филипп едва успел его осознать.
Марабу шел за ним до третьего острова. Там он слез с верблюда. Он стоял возле кучки камней и кусков соли на самом высоком месте острова. Он как будто разрыл эту груду и раскидал каменья и куски соли. Теперь он поднялся, держа в руке кошель. Он развязал его, и сноп ослепительных лучей вспыхнул под его пальцами. Кошель был полон драгоценностей. Но ярче самих сокровищ загорелись глаза марабу. Филипп успел еще усомниться, означает ли "тлети" в самом деле четыре или святой человек сыграл с ним скверную шутку, но марабу поднял с земли камень жилистой коричнево-пергаментной рукой. Еще мгновение - и камень со свистом полетел Филиппу в голову, причем уверенность и сила его полета свидетельствовали о том, что марабу принадлежал к народу, для которого побивание камнями неверных жен и пророков всегда было излюбленным занятием. Еще мгновение - и мир в глазах Филиппа Коллена опустел и померк и сознание его уже находилось в пути от солнечного африканского Аида к шатрам неизвестной ночи.
