Франк Геллер - Тысяча вторая ночь
Так сказал он, и вскоре увидели мы Башира, одиноко плетущегося домой, провожаемого всеобщим презрением и моими громкими проклятиями. Мы же поехали дальше, и на другой день случилось последнее в нашей поездке приключение. Мы сделали полуденный привал, спасаясь от жары, с каждым днем все более нестерпимой. Мы расположились ко сну, и марабу вызвался охранять нас спящих. Но странным образом сдержал он свое обещание. Зная немного характер этого марабу, тут нечему удивляться. Самое удивительное, что профессор, старый знакомый марабу, мог ему довериться. Но он поверил марабу, и мы, разметавшись, уснули. Открыв глаза, мы убедились, что на страже нашего сна не стоял никто. Страж нашей дремоты дезертировал, и напрасно искали мы его следов в окружающей пустыне. Он исчез. Притом он исчез не один. С ним вместе пропал и верблюд. Оба друга профессора воскликнули в один голос:
- Это еще не самое худшее! Он бежал и стянул коврик!
Профессор поднял седло, служившее ему подушкой.
- Коврик пропал,- сказал он.- Марабу отобрал его хитростью, кражей и обманом! Лишь бы только он...
Он не договорил и начал шарить рукой в седельной сумке.
- Нет,- воскликнул он.- Другого он не забрал. Другое он нам оставил.
Он открыл подсумок. В первый раз я увидел сокровища, украденные у Абдаллы, сына Башира, прапрадедами немца и марабу: Вспыхнув под белым солнцем пустыни, они ослепили мне глаза почти так же, как россыпь небесных звезд третьего нищего из рассказов Амины. Здесь были сапфиры, смарагды, рубины и опалы, мерцавшие всеми оттенками небесной радуги, иные красные, как кровь на груди раненой голубки, иные желтые, как зрачки ядовитой змеи, иные голубоватые, как отсвет стального клинка, иные зеленые, как жгучие, ядовитые напитки, подаваемые в тунисских кафе. У меня отнялся язык. Все это профессор вывез с Соляного озера, с самой бесплодной земли, более бесплодной, чем лоно женщины, проклятой Аллахом. Профессор ссыпал драгоценности обратно в подсумок, и они мне напомнили фонтаны пестрого огня, взметаемые к ночному небу в день национального праздника французов.
- Это он нам оставил и удрал с ковриком, - сказал профессор. По-своему он прав. Для того, кто верит в коврик, он - сила. Но я предпочитаю вот эти безделки. С ними все-таки легче и сподручнее, чем с джинном из "Тысячи и одной ночи".
Йя хасра! Марабу исчез с ковриком. Мне самому в пути несколько раз но очень, очень редко - мерещилась возможность хитростью, кражей и обманом захватить ковер. Но я сейчас же подавлял эти мысли, ибо разве мыслимо обокрасть человека, который только что тебя спас? К счастью, от дальнейших искушений меня избавил марабу, обокравший с низким вероломством того, кому недавно он пел хвалу. Новое доказательство черного характера этого марабу. Йя хасра!
Через день мы были в Туггурте. Здесь профессор написал письмо трем европейцам в тозерской гостинице. Письмо гласило:
"Господа!
В предположении, что вас еще не утомили поиски клада на Соляном озере, клада, перешедшего от Абдаллы, сына Башира, к прапрадеду господина Тотлебена,- на этот случай даю вам хороший совет: бросьте! Во-первых, я нашел место, где стоят бочки с негодной к употреблению мукой, и место, где зарыта собака, и остров, обозначаемый числом "тлети"; во-вторых, я нашел клад и забрал его. Сожалею, что перебежал вам дорогу. У вас были, так сказать, традиционные права. Своим успехом я обязан не столько себе, сколько вашим раздорам и недостатку взаимного доверия. Тотлебен утаил от вас подлинные записи своего предка. Он хранил их в матерчатом мешочке под москитной сеткой, а вам показал самодельные, рассчитывая самому найти клад. Но если бы мосье Пикарду и мистер Боттомли умерили свои вымогательские аппетиты, Тотлебен, несомненно, показал бы подлинные бумаги. А если бы вы хорошенько обмозговали это дело втроем, клад был бы найден, - поскольку можно его найти, не обладая ковриком.
Коврик, описанный в бумагах Тотлебена-старшего, очевидно, знаком двум другим господам. У него есть легенда. Через приставленного к нему джинна он исполняет все желания и владельцу своему дает полноту земной власти. Он достается лишь хитрому вору и обманщику и в этом подобен всякой власти на земле. Завладевший ковром ревнует ко всему миру и хочет владеть им безраздельно, но удержать коврик можно лишь ценой отказа от насилия. Однажды - говорит предание - он принадлежал трем братьям: Гассану, Али и Акбару. Гассан был воин, Али - купец, Акбар - астролог, человек науки, как мы сказали бы сейчас. Поочередно владели они ковриком и обратили во зло его могущество, ни один не воспользовался им правильно и ничем не поступился в пользу братьев. Воин потерял самое важное для воина - быстрые ноги; купец самое главное для купца: цепкие руки, а человек науки - то, что всего важнее для ученого: зоркие глаза. Три брата кончили нищенством.
Воздержусь от нравоучения: пусть мосье Пикарду, мистер Боттомли и господин фон Тотлебен выведут его сами.
В надежде, что это будет сделано и что урок пойдет вам на пользу,
остаюсь готовый к услугам
профессор Пелотар".
Прежде чем отправить письмо в Тозер трем европейцам, профессор дал мне его прочесть с такими словами:
- О Ибрагим, сын Салиха, теперь пути наши расходятся. Желаю тебе всего хорошего, а на память о нашей дороге дарю тебе четырех верблюдов, принадлежавших Баширу, сыну Абдаллы.
В слезах я поблагодарил его и спросил, куда он направляется. Он сказал, что адрес его так же туманен, как верно то, что он на пути к новым приключениям. Я сказал:
- О господин, неужели у кого-нибудь были столь волнующе-пестрые приключения, как у тебя?
Он ответил, садясь с друзьями в белый французский вагон:
- Не говори о моих приключениях! Я играл только раковинами на берегу океана приключений, верней, на берегу Соляного озера приключений, но ты, Ибрагим, сын Салиха, ты жив и вырвался из "тысяча второй ночи"!
1 "Le commisaire civil". (Примеч. пер.)
