Данте Алигьери - Божественная комедия. Ад

1. Вид страшных ран и тьма теней под нами
Так отравили свет моих очей,
Что был готов залиться я слезами.

4. Тогда Виргилий: «Что в душе твоей?
В кого вперил ты взор с такой тревогой
Меж этих злых, изрубленных теней?

7. У прочих рвов не медлил ты так много.
Иль хочешь всех сосчесть их? не забудь,
Что двадцать миль вкруг рва идти дорогой.[634]

10. Луна под нами уж свершает путь,[635]
И краток срок, нам данный для обзору;[636]
А нам еще на многое взглянуть.» —

13. «Когда б ты знал, что моему там взору
Представилось,» был мой ему ответ:
«Я б не подвергся твоему укору.» —

13. Учитель шел и я за ним во след;
Но я, пред ним желая оправдаться,
Прибавил: «Там, в пещере лютых бед,

19. Куда на дно глаза мои стремятся,
Мне кровный дух – и я то слышал въявь —
Оплакивал грехи, что здесь казнятся.»

22. А вождь: «Не думай впредь о нем; направь
Свой ум к иному: он за злое дело
Наказан здесь, и ты его оставь.

25. Он на тебя указывал и смело
Из-под моста грозился нам перстом
И называл себя Джери дель Белло.[637]

28. Твой взор тогда прикован был на том,[638]
Кто защищал Готфор с своей дружиной,
И он, неузнан, прочь пошел потом.»

31. И я: «О вождь! насильственной кончиной,[639]
Которой срам из сродников его
Не отомстил доселе ни единый, —

34. Разгневан он: конечно, от того
Он и ушел, мне не сказав ни слова,
И тем сильней скорблю я за него.[640]»

37. Так говоря, мы шли до рва другого:
Будь он светлей, я мог бы, взор вперя,
В нем видеть дно с утеса векового.[641]

40. Когда ж я был у стен монастыря[642]
Последнего, в котором взор мой смелый
Зрел братию подземного царя, —

43. Мой слух пронзили разных воплей стрелы,
Заостренные жалостью с концов;
Зажавши уши, шел я в те пределы.

46. Когда б собрать с сардинских берегов
Все немощи во дни жаров гнетущих,
Иль из больниц Вальдикианы в ров,[643] —

49. Так много здесь я видел вопиющих,
И смрад столь гнусный восходил от всех,
Какой исходит лишь от тел гниющих.

52. Тут мы спустились на последний брег
Скалы огромной, все идя на лево,[644]
И я ясней увидел в ямах тех,

55. Как праведный служитель Божья гнева —
Ужасный суд – обманщиков казнит,
Погрязших в мглу отчаянного зева.

58. Не думаю, чтоб был печальней вид
Людей, в Эгине язвою гнетомых,
Где до того был воздух ядовит,

61. Что твари все до малых насекомых
Погибли вдруг и, по словам певцов,
Весь род людей с стадами и скотом их

64. Зевс возродил из кучи муравьев:[645]
Как было грустно видеть в мраке круга
На грудах груды страждущих духов.

67. Кто на груди, кто боком друг близ друга,
Кто на спине валялся на земли,
Кто полз ползком под бременем недуга.[646]

70. Мы с грустью молча шаг за шагом шли
И созерцали сонм больных стонавших,
Которые подняться не могли.

73. Там зрел я двух, друг друга подпиравших,
Как два горшка у печного огня,
И струпьями с главы до ног страдавших.

76. Не чистит конюх щеткою коня,
Чтоб весть его скорее к господину;
Бессонный так не чешется, стеня,

79. Как эти два скребли ногтями спину
И с бешенством сдирали струпья с ней;
Но не могли тем утолить кручину.

82. И струпья сыпались из-под ногтей,
Как чешую дерут со щук ножами,
Иль с рыб других с широкой чешуей.

85. «О ты, скребущий гной с себя ногтями,»
Так одному мой вождь сказал тогда:[647]
«И рвущий ими тело как клещами!

88. Кто из Латинов, о скажи, сюда
Низринулся? тебе ж да служат пальцы
Во век веков для этого труда!» —

91. «Ах! оба мы Латины, мы, страдальцы!»
В слезах, один ответил на вопрос:
«Но кто ж вы сами, чудные скитальцы?» —

94. И вождь: «Я, дух, спускаюсь в царство слез,
Чтоб показать ваш ад сему живому,
И с ним иду с утеса на утес.»

97. Тут, перестав служить один другому,
Они, дрожа, взглянули на меня:
До всех достигла весть подобно грому.

100. Тогда учитель, взор ко мне склоня,
Сказал: «Беседуй с ними с сожаленьем!»
И, как желал он, тотчас начал я:

103. «Коль ваше имя не должно забвеньем
Изгладиться из памяти людской,
Но да живет в ней с каждым поколеньем,

106. Скажите: кто вы? из страны какой?
Откройте мне, почто все ваши члены
Истерзаны болезнью такой?» —

109. «Я, Аретинец, Альбером из Сьсяны[648]»
Сказал один: «сожжен был; но тому
Виной не грех, ведущий в эти стены.

112. Однажды в шутку я сказал ему:
По воздуху умею я носиться;
А он, дитя по смыслу и уму,

115. Тому искусству вздумал поучиться,
И сжечь меня отца он убедил,
Сил не имев в Дедала превратиться.

118. Но в ров меня десятый осудил
Минос правдивый, потому что свету
Я как алхимик много повредил.»

121. «О был ли в мире» я сказал поэту:
«Народ пустей Сиеннцев? даже им
И Франция уступит славу эту.»

124. Тогда другой проказный, вняв моим[649]
Словам, прибавил: «Исключи лишь Стрикка;[650]
Он жить умел доходом небольшим;

127. И Никколо, кем введена гвоздика,
Обжорства роскошь, в тот веселый сад,
Где это семя принялось так дико,[651]

130. И клуб, в котором отдал на разврат[652]
Свой виноградник с замком д'Ашиано[653]
И был душой веселья Аббальят.[654]

133. А хочешь знать, кто так с тобою рьяно
Клянет Сиенцев, загляни в провал
И рассмотри мой образ в мгле тумана:

136. Я тень Капоккво; в мире я сплавлял[655]
Алхимией состав металлов ковкий,
И вспомня, если ты меня узнал:

139. Я был природы обезьяной ловкой.»

1. В тот век, когда, прогневана Семелой
На племя Фив, Юнона столько раз
Его губила в злобе закоснелой,[656] —

4. Так обезумел лютый Атамас,
Что, чад своих узрев в руках супруги,
Вскричал рабам, от бешенства ярясь:

7. «Расставим сети здесь у брода, други,
Чтоб львицу с львятами поймать в сетях!»
Потом, Леарха вырвав у подруги,

10. И, злобно сжав в безжалостных когтях,
Разбил его о груду скал с размаха;
С другой же ношей мать спаслась в волнах.[657]

13. Или когда унизил рок до праха
Величье Трои в брани роковой
И с царством царь погиб в годину страха,

16. Гекуба, мать, убитая тоской,
Вотще с врагом за Поликсену споря
И Полидоров видя труп ногой,

19. Повергнутый на шумном бреге моря,
Вдруг обезумела, как пес завыв:[658]
Так ум ее расстроился от горя!

22. Но никого ни в Трое, ни средь Фив,
Во время оно до такого гнева
Не доводил безумия порыв,

25. Как здесь, я видел, две души налево,
Нагие, мчались, грешников грызя,
Как две свинья, бежавшие из хлева.

28 Одна из них, в Капоккио вонзя
Под горлом зубы, повлекла злодея,
По камням дна терзая и разя»

31. Тут Аретинец, в ужасе бледня,[659]
Сказал: «То Скикки! зол, неукротим,[660]
Он нас грызет, безумной тенью вея.» —

34. «О если хочешь, чтоб бегущий с ним
В тебя не мог» я рек «зубами впиться,
Скажи: кто он, пока еще он зрим!» —

37. Я он в ответ: «То дух преступный мчится,
Дух Мирры древней, вздумавшей с отцом
Не должною любовью насладиться.

40. К отцу явившись в образе чужом,
С ним предалась она любви греховной![661]
Бегущий с ней подобен ей во всем:

43. Честь табуна прияв ценой условной,
Он род Донати взялся разыграть.
И приложил печать к его духовной.»

46. Когда умчались два безумца вспять,
Я отвратил от них глаза со смутой
И стад других проклятых созерцать.

49. Гляжу: один сидит, как лютня, вздутый,
Когда б отнять у грешника долой
Ту часть, где бедра у людей примкнуты.[662]

52. От тягостной болезни водяной —
Которая, член искажая каждый,
Лик иссушает, вздув живот горой,[663] —

55. Не мог он губ сомкнуть хотя б однажды,
Как чахнущий, которого уста
Иссохшие разверзлись от жажды.

58. «О вы, которых в страшные места
Ведет не казнь (а почему, не знаю!)»
Сказал он нам: «взгляните вы сюда!

61. Маэстр Адам, как я томлюсь, страдаю![664]
Живой имел я все, чего желал,
Ах! здесь одной лишь капли вод желаю!

64. Ручьи, что в Арно катятся со скал
По зелени пригорков Казентина,[665]
Где так игрив, так светел их кристалл, —

67. Всегда передо мной, а вот причина,
Почто мне лик, сильней недугов всех,
Так иссушает тех ручьев картина.

70. Суд праведный, карающий мой грех,[666]
Край, где грешил я, мне затем представил,
Чтоб беспрестанно я вздыхал как мех.

73. Вон там Роменя, град, где я подбавил
Худой состав в крестителеву смесь:[667]
Зато в огне я тело там оставил.

76. Но если б Гвид, иль Александр был здесь,
Или их брать: чтоб знать, как он наказан,[668]
Я отдал бы источник Бранды весь.[669]

79. Один уж здесь, коль верить я обязан
Тому, что Скикки мне твердил в бреду;
Но что мне в том? я по ногам здесь связан!

82. Будь легок я хоть столько на ходу,
Что во сто лет прошел бы дюйм, не боле,
То и тогда б пошел я в путь в аду

85. В толпе больных искать его на воле,
Хотя кругом в двенадцать миль больших[670]
И поперек в полмилю это поле.

88. В семью такую я попал за них;
По просьбе их, я меди три карата[671]
Вмешал в состав флоринов золотых.»

91. И я: «Кто ж эти два твоя собрата
Лежат направо близ тебя, дымясь,
Как мокрая рука, в мороз подъята?[672] —

94. «Я их нашел, низвергшись в эту грязь;»
Он отвечал: «с тех пор лежат безгласно
И будут в век лежать, не шевелясь.

97. Одной Иосиф обвинен напрасно;[673]
Другой из Трои лживый грек Синон:[674]
В гнилой горячке так смердят ужасно.» —

100. Тут гордый грек – был видно оскорблен
Постыдным именем – в тугое брюхо
Его ударил кулаком, и звон

103. Как барабан оно издало глухо;
А мастр Адам, ожесточась от мук,
Хватил его рукой не легче в ухо,

106. Сказав: «Пускай лишил меня недуг
Движенья ног; но знай, на службу эту
Еще никто не приковал мне рук.» —

109. «Не так проворен ты казался свету,
Идя в огонь;» сказал Синон в ответ:[675]
«Зато проворней выбивал монету.»

112. А тот ему: «Ты прав, в том слова нет;
Но так ли прав ты был, когда Трояне
Тебя просиди им подать совет?» —

115. «Я лгал в словах, а ты солгал в чекане;»
Сказал Синон: «один лишь грех на мне;
С тобой же вряд сравнится бес в обмане.» —

118. «Эй, вероломец! вспомни о коне!
Весь мир узнал обман твой пресловутый;»
Сказал брюхан: «казнись за то вдвойне!»

121. Но грек: «А ты казнися жаждой лютой,
Пока язык твой треснет и живот,
Водою тухлой как гора раздутый!»

124. Тогда монетчик: «Разорви ж ты рот
За злую речь! пуст я раздут водою»
Пусть жаждою томлюсь я круглый год,

127. За то в жару с больной ты головою!
А чтоб лизнуть Нарциссова стекла[676]
Вряд остановка будет за тобою.» —

130. Их злая брань весь ум мои завлекла;
Но тут поэт: «Смотри, еще не много —
И между нас посеется вражда.»

133. И я, услышав глас поэта строгий,
Спешил к нему с таким в лицо стыдом,
Что и досель смущаюсь дум тревогой.

136. Как человек, томимый страшным сном,
Во сне желает, чтобы сном остался
Внезапный страх, смутивший сердце в нем:

139. Так без речей в смущеньи я терялся,
Желая извиниться, и, того
Не замечая, молча извинялся.[677]

142. Но вождь: «Проступок больший твоего
И меньшею стыдливостью смывают:
Смири ж тревогу сердца своего.

145. Но помни: всюду на тебя взирают
Глаза мои, когда придем туда,
Где спор подобный люди затевают:

148. Внимать ему не должно без стыда.[678]»