Збигнев Ментцель - Все языки мира
Почему? Этого никто не сумел объяснить.
Электронное табло на башенке часов марки «Сони» показывало одиннадцать четырнадцать. Экран телевизора оставался черным. Начало котировок снова задерживалось.
В комнате зазвонил телефон. Я не поднял трубки. Наверняка отец проверял, вышел ли я из дома. После пяти звонков включился автоответчик. Я услышал свой голос:
— Это номер три три три семь два три, пожалуйста, оставьте сообщение после сигнала.
Кто-то повесил трубку.
Я уже собрался выключить телевизор, но прежде чем успел нажать на кнопку, мертвый экран ожил и стал заполняться колонками цифр.
Господствовал синий цвет. Курс большинства компаний с предыдущей котировки не изменился.
Не было роста, не было падения.
Равновесие.
Unch[47].
Преобладали предложения на продажу, но доигрывание могло сразу все изменить. Я решил подождать еще минуту.
Наконец-то! Началось. Господь всемогущий! Я увидел, как сто тысяч акций пивоваренного завода «Окоцим», которые кто-то хотел продать, одним распоряжением о покупке были сняты с торгов и…
Больше тянуть и правда было нельзя.
16
Жизнь под мостом
Выходя из квартиры, я наткнулся на дворничиху.
Она стояла под дверью с листком бумаги в руке. Как раз собиралась позвонить, когда я открыл дверь.
— О! Вот он! Уходит? А я к нему. Слыхал уже? — спросила она, как всегда обращаясь ко мне в третьем лице. — Матерь Божью у нас забирают.
Опоздаю, мелькнуло у меня в голове, но я сказал:
— Что?
— Матерь Божью у нас забирают. На скверик. Или к одиннадцатому. Если не согласен, надо расписаться, — она подсунула мне листок с протестом жильцов и авторучку.
Я расписался.
У старого дома напротив белая статуя Богоматери стояла, кажется, семьдесят лет. Кому понадобилось ее переносить? И зачем? У меня не было времени это обсуждать.
Дворничиха через мое плечо заглянула в квартиру. Груда книг у стены против двери опасно кренилась вправо.
— Извините. — Я закрыл дверь. — Я очень спешу к отцу.
— Книжек у него много. Воздух сжирают.
Ключ в нижнем замке как назло не желал поворачиваться.
— Что делать… — вздохнул я.
— Засадить всех в подвал, — посоветовала дворничиха. — И замкнуть.
Я сбежал по лестнице вниз.
Машина стояла под деревом в нескольких шагах от дома. Вездеход «нива» советского производства, в Англии называемая «казаком». В Варшаве мало у кого были такие автомобили. В трудных условиях, на снегу и размокшем грунте «нива» проявляла себя очень даже неплохо. Правда, толстые шины при езде производили ужасный шум, но я уже успел к этому привыкнуть.
«Ниву» я купил случайно, по объявлению. Какой-то инженер, работавший на стройке во Владивостоке, привез ее сыну в подарок, но парень мечтал о японском джипе, и ему понадобились деньги. Кстати, Владивосток в очередной раз появился в моей жизни.
Подходя к машине, я заметил, что на капоте что-то лежит. Будильник? Я проверил. Действительно. Дешевенький будильник в красном пластмассовом корпусе. Я взял его в руки: будильник стоял. Стрелки застыли на пяти часах. Рядом лежала пустая бутылка из-под водки. БЫЧЬЯ — прочитал я на этикетке неизвестное мне название. Бык, символ хоссы. Может, это хороший знак? Я открыл машину и бросил будильник и бутылку в багажник.
Мотор заработал с первого поворота ключа.
«Помни, человек должен быть готов…»
Кажется, мне начинало передаваться волнение отца. Не хотелось бы каркать, но «казак» был не в лучшей форме. Несколько дней назад на перекрестке я не смог тронуться на зеленый свет. Заклинило передний тормозной цилиндр. На редкость неприятная поломка — машина стоит как вкопанная и невозможно ни отогнать ее на обочину, ни взять на буксир. Выход один — дожидаться эвакуатора.
Я направился вниз по Потоцкой к Вислостраде. По какому мосту поехать? Я выбрал Шлёнско-Домбровский. Мой любимый мост. В детстве я донимал отца просьбами как можно чаще меня туда водить. Мы шли на Вислу, останавливались под первым пролетом и, задрав головы, смотрели на мост снизу. Даже в самые жаркие дни там было прохладно.
— Погляди, какие у него потроха, — говорил отец, указывая на клубок кабелей и труб, с которых капала вода. Когда поверху проезжал трамвай, мост гудел и дрожал, как рассвирепевший великан Бодо из немецкой хрестоматии.
— Увидите, если и дальше так пойдет, все мы в конце концов окажемся под мостом, — не раз говорила мать, и хотя она очень старалась, чтобы это звучало как страшное пророчество, предсказание неотвратимой катастрофы, которая рано или поздно нас постигнет по вине отца, я ни капельки не пугался. Наоборот, радовался. Перспектива провести остаток жизни под первым с пражской стороны пролетом Шлёнско-Домбровского моста казалась мне чрезвычайно привлекательной.
Если бы мы поселились на старой барже, пришвартованной неподалеку от берега, я бы мог, не выходя из дома, ловить в Висле рыбу. В будущем я бы нанялся в охранники, сторожил бы мост днем и ночью и за небольшое вознаграждение рассказывал всем желающим связанные с ним истории. Шлёнско-Домбровский мост на самом деле был гораздо старше, чем могло показаться с первого взгляда. Его построили на опорах моста Кербедзя — старого, разрушенного во время войны, — а ведь мостовые быки, как говорил дядя Ясь, это основа, быки даже гораздо важнее пролетов.
Да, именно здесь, рассказывал бы я, именно здесь, на Висле, мост Кербедзя должен был соединить Восток с Западом. Две железнодорожные линии, Петербургско-Варшавская и Варшавско-Венская, с обеих берегов реки тянулись навстречу одна другой, но им не дано было сойтись, потому что ширина колеи Петербургско-Варшавской железной дороги составляла тысячу пятьсот двадцать четыре миллиметра, а колея Варшавско-Венской дороги была, как на всем европейском континенте, на восемьдесят девять миллиметров уже.
Наступил тысяча восемьсот шестидесятый год, продолжал бы я и рассказывал, как в октябре этого года Александр II вместе со своим сыном, будущим императором Александром III, приехал в Варшаву, чтобы заложить краеугольный камень в фундамент строящегося моста, как туда положили запаянную капсулу, полную серебряных монет, отчеканенных специально по этому случаю, как главный инженер Кербедзь вручил царю мастерок и маленький прямоугольный кусок гранита, как подполковник Смоликовский подал ему строительный раствор и царь плеснул раствор на фундамент, а каменщики выровняли поверхность и установили на ней большой гранитный блок, да, да, тот самый, который вы сейчас видите.
Я въехал на виадук. Толстые автомобильные шины катились по мокрой брусчатке с негромким чавканьем, и мне вдруг показалось, что я слышу работающую бетономешалку: б-л, б-л, б-л, б-лал, б-лал, б-лал…
На мосту мне пришлось сбавить скорость. Пробка. Два ряда машин передо мной ползли как черепахи. Далеко впереди я увидел знак «Сужение проезжей части», а еще дальше — фургон дорожной службы с желтым маячком на крыше. Фургон загораживал правую полосу, и все машины съезжали с нее влево, образуя затор. Я посмотрел на часы. Одиннадцать сорок. У меня осталось двадцать минут. Спокойно, спокойно, успеваю.
Посреди моста мне вспомнился прабабушкин дневник. Центральная мостовая опора! Неужели и вправду в центральном быке моста Кербедзя живьем замуровали мятежников, поднявших руку на царского наместника? Возможно ли такое?
— Все возможно, но как раз это маловероятно, — сказал мне знакомый архитектор, который мечтал написать книгу о самых красивых мостах мира. — Если в мостовом быке кого-то замуровали, значит там должно было быть некое подобие склепа. Как ты себе это представляешь? Ведь быки сооружали из больших гранитных блоков, — продолжал он и, сыпля профессиональными терминами типа: «гидравлический строительный раствор», «аркозовый песчаник» или «оцинкованные анкеры», объяснял мне, что отдельные блоки должны быть подогнаны друг к другу вплотную. — Иное дело цилиндры под быками, — читая свою лекцию, он все больше распалялся. — Цилиндры с диаметром до пяти метров, из листового проката. Под каждым быком таких было четыре. Да. В цилиндры запросто можно бы покидать много людей и забетонировать.
— Если так оно и было, — сказал я, — нельзя исключить, что они там до сих пор.
Место, где мостовая сужалась, наконец осталось позади, но машины передо мной продолжали еле ползти. На перекрестке возле больницы Преображения я пережил несколько страшных минут. Когда на светофоре зажегся зеленый свет, а мой «казак» не пожелал тронуться с места, я решил, что опять заклинило тормозной цилиндр. Я включил заднюю передачу и отпустил сцепление, в шасси заскрежетало, но, когда я с задней скорости перешел на первую, «нива» как ни в чем не бывало покатила вперед. Уффф.
