Данте Алигьери - Божественная комедия. Ад

1. При сих словах, поднявши обе руки,
Шиши просунул меж перстов злодей[538]
И проклинал весь ад и адски муки.

4. Но тут змея – с тех пор люблю я змей![539] —
Ему стянула будто петлей шею,
Как бы сказавши: продолжать не смей!

7. Другая, кинувшись на грудь злодею,
Так сжала руки, так впилась в него,
Что двинуть он не мог рукой своею.

10. Пистойя! о Пистойя! для чего
Не обратишься в пепел, коль пороком
Ты превзошла и предка своего?[540]

13. Я не встречал во всем аду глубоком
Нигде стол дерзких пред Творцом теней;
Не так был горд у Фив сраженный роком![541]

16. Он в ужасе помчался без речей.
И видел я: Кентавр рассвирепелый
Бежал, крича: «Где дерзкий? где злодей?»

19. Не думаю, чтоб столько змеи шипело
В Маремме, сколько он в хребте носил[542]
До плеч, где наше начиналось тело.

22. На раменах его, вцепившись в тыл,
Лежал дракон с разверстыми крылами
И полымем встречавшихся палил.[543]

25. И вождь сказал: «Вот Какус перед вами!
Под камнями у Авентинских гор
Как часто кровь он проливал реками![544]

28. К своим он братьям не причтен в собор,
За тем, что там, в соседстве, свел из вида
Большое стадо как искусный вор.

31. За то издох под булавой Алкида,
Который, верь мне, сто ударов дал,
Хоть десятью отмстилася обида.[545]»

34. Он говорил; меж тем Кентавр бежал,
Тогда предстали нам три тени новы;
Но их ни я, ни вождь не замечал,

37. Пока они не закричали: «Кто вы?»
И потому, рассказ прервавши свой,
Внимать словам их были мы готовы.

40. Я их не знал; однако ж, как порой
случается, случилось в эту пору,
Что одного из них назвал другой,

43. Сказав: «Чианфа, где ты скрылся в нору?»
А потому я перст прижал к губам,
Чтоб вождь прислушался к их разговору.

46. Читатель! если ты моим словам
Не вдруг поверишь, не дивлюсь: очами
Все видел я, но им не верю сам!

49. Гляжу на них с поднятыми бровями:
Вдруг бросился на одного из трех,[546]
И сросся с ним дракон с шестью ногами.

52. Живот облапив средней парой ног,
Передние он на руки накинул
И, в щеки впившись, на него падет;

55. Потом по бедрам задние раздвинул
О, между ног огромный хвост продев,
По чреслам сзади вверх его закинул.

58. Так плотно плющ не вьется вкруг дерев,
Как вкруг души ужасный гад обвился
И наконец, вполне рассвирепев,
61. Как с воском воск, с ней членами слепился,
И их цвета в один смешались цвет;
Тогда их вид внезапно изменился.

64. Так пред огнем ложится темный след
В папирусе, где черного нет цвета,
Но между тем и белого уж нет.

67. На них глядят другие два клеврета,
Клича: «Аньель! как изменился ты!
Ты не один теперь, ни два предмета!»

70. Две головы уже в одну слиты;
Два призрака в один преобразились;
В одном лицо исчезли двух черты.

73. Из четырех две лапы появились;
Живот и грудь и бедра и глава[547]
В неслыханные члены превратились.

76. Уж вид их был не тот, что был сперва:
И вот явился страшный образ взору,
И образ тот был ни один, ни два. —

79. Как в знойный день, в каникульную пору,
Нам прерывает ящерица путь,
Как молния с забора мчась к забору:[548]

82. Так бросился к двум грешникам на грудь
Змей огненный, с хвостом чернее перца,
Столь яростный, что страшно и взглянуть.

85. И там, где мы кровь матернего сердца[549]
Впервые пьем, пронзил он одного
И, протянувшись, пал к ногам лжеверца.

88. Пронзенный зрит злодея своего
И, недвижим, безмолвствуя, зевает,
Как если б зноб, иль сон томил его.

91. Он на змею, та на него взирает;
Он раною, она дымится ртом,
И черный дым, сшибаясь, их скрывает.

94. Молчи теперь и ты, Лукан, о том,
Как был сожжен Сабел змеей-медузой,
И выслушав, что видел я потом.[550]

97. Молчи, Назон, о Кадме с Аретузой:
Пусть он в змею, она в живой поток
Превращены твоей волшебной музой;[551]

100. Но изменить ты никогда б не мог
Так двух существ, чтоб оба превратились
Одно в другое с головы до ног! —

103. Змея и дух так видом обменились,
Что хвост у ней рассекся, раздвоясь;
А у него стопы соединились.

106. И голени, между собой слиясь,
Срослися так, что вскоре не имела
Уж и следов слиянных членов связь.

109. Двурогий хвост стал тою частью тела,
Что скрылась там, и кожа у змеи
Смягчалася, а у него твердела.

112. Я зрел, как руки прятались в свои
Плеча, насколько ж руки уменьшились,
Настолько лапы у нее росли.

115. …………………………………………………….
……………………………………………………………
……………………………………………………………

118. Пока их дым в цвет новый облекал,
Пока дракон власами покрывался,
А раненый их с головы ронял, —

121. Один восстал, другой же пресмыкался,
Друг с друга страшных не сводя очей,
От коих в каждом образ изменился.

124. К вискам надвинул лик восставший змей;
А из того, что здесь излишним стало,
Явились уши сзади челюстей;

127. И что назад с лица не убежало,
Слилося в нос и, ряд покрыв зубов,
Раздулось в губы, сколько надлежало.

130. У падшего вытягивался клёв;
Уж след ушей в его главе сокрылся,
Как прячутся рога у слизняков.

133. Язык, сперва столь дерзкий, раздвоился;
А у змеи двойное лезвие
Слилось в язык и – дым остановился.

136. Душа, приняв иное бытие,
Как гад шипящий, уползла в долину;
А тот с проклятьем плюнул на нее.

139. И, новую к ней обративши спину,
Сказал: «Пусть там, где ползал я сперва,
Ползет Буозо в адскую пучину.[552]» —

142. Так превращался рой седьмого рва
Из вида в вид, и мне да извинится,
Что ясностью не блещут здесь слова.

145. Хоть было тут чему очам дивиться,
Хотя мой ум от страха изнемог:
Все ж не могли три тени так укрыться,

148. Чтоб распознать я Пуччюио не мог:
Из трех теней, подвластных чудной силе,[553]
Лишь он один свой образ уберег;

151. Другой оплакан был тобой, Гавилле!

1. Гордись, Флоренция, своей державой!
Весь мир дрожит под сенью крыл твоих[554]
И целый ад гремит твоею славой!

4. В числе татей я встретил пять таких
Твоих граждан, что должен их стыдиться;
Честь и тебе не велика от них.

7. Но если нам пред утром правда снится,[555]
Почувствуешь ты скоро то, чему[556]
Не только мир, сам Прат возвеселится.[557]

10. Теперь настал приличный час тому:
Коль быт бедам, пускай приходят скоро!
Поздней, мне их не вынесть самому![558] —

13. Тут мы пошли: по лестнице, с которой,
Как по зубцам, спускались мы сперва,
Взбирался вождь и мне служил опорой.[559]

16. И ноги наши, по обломкам рва
Путем пустынным восходя к вершине,
Без силы рук вверх двигались едва.

19. Смутился я, смущаюсь и доныне,
Лишь только вспомню, что я там узрел;
Но дух сильней смирил я в сей пустыне,

22. Чтоб мудрости не выйти за предел
И не утратить, что благой звездою,[560]
Иль высшим благом мне дано в удел.[561]

25. Как селянин, покоясь под горою, —
В том месяце, в котором свет и жар
Светило дня льет дольше над землею,

28. В тот час, когда сменяет мух комар, —
Зрит червячков светящих рой в долине,
Где сад его, иль нивы рыхлый пар:[562]

31. Столь много светов двигалось в пучине
Восьмого рва, как я увидел сам,
Когда стоял на каменной стремнине.

34. …………………………………………………..
………………………………………………………..
………………………………………………………..

37. …………………………………………………..
………………………………………………………..
………………………………………………………..

40. Так здесь огни носились между скал,
Добыч своих для глаз не обнажая;
Но понял я, что каждый тень скрывал.[563]

43. Я на мосту стоял, на дно взирая,
И, не держась за ближний камень, в ров
Я б мог упасть, не бывши столкнут с края.

46. И вождь, узрев, что я упасть готов,
Сказал: «Сей огнь проклятый род скрывает;
Он облечен в пылающий покров.»

49. А я: «Твое мне слово подтверждает
Вполне все то, в чем был я убежден;
Но я желал бы ведать: кто блуждает

52. В том пламени, что к верху раздвоен,
Как столб огня, поднявшийся высоко
С костра, где с братом Этеокл сожжен?»

55. И вождь в ответ: «В нем мучатся жестоко
Улисс и Диомед: как на Троян
Шли вместе в злобе, так ты в ад глубокий

53. Низвергнуты за гнусный свой обман,
Отверзший вход коню в врата градские,[564]
Откуда вышед славный род Римлян; —

61. За хитрый ков, который Дейдамие[565]
Судил и мертвой горьки слезы лить;
Здесь за Паллалий терпят муки злые![566]» —

64. «Коль из огня им можно говорить,
Молю тебя» сказал я с состраданьем:
«И, вновь моля, готов сто раз молить!

67. Дозволь дождаться мне, пока с сияньем
Двурогий пламень вступит в устье скал:
Смотри, как я склонен к нему желаньем!» —

70. «Твоя мольба достойна всех похвал,
И я согласен с мыслями твоими;
Но не тебе,» учитель отвечал:

73. «Мне надлежит вести беседу с ними:
Быть может, их, как Греков, дать ответ
Ты не преклонишь просьбами своими.[567]»

76. Когда блеснул пред нами яркий свет, —
В приличный час и в надлежащем месте
В таких словах к ним начал мой поэт:

79. «О вы, вдвоем пылающие вместе!
Коль в жизни той я заслужил не раз
Хоть слабую от вас награду чести,

82. Когда писал высокий свой рассказ, —
Не двигайтесь и, если непротивно,
Скажите, где погиб один из вас?»

85. И древний огнь, пророкотав унывно,
Восколебал свой больший рог тогда,[568]
Как светоч, если дунет ветр порывно.

88. И как язык лепечет от стыда,
Так, острием трепещущим взволнован,
Изверг он голос и сказал: «Когда[569]

91. Расстался я с Цирцеей, быв прикован
К ней слишком год в Гаэте, прежде чем
Энеем град был так наименован,[570] —

94. Я остановлен не был уж ни кем:
Ни милым сыном, ни отцом почтенным,
Ни доброю супругой, чей ярем[571]

97. Мой краткий век соделать мог блаженным:
Дабы узнать добро и горе стран,
Неведомых народам современным,

100. Пустился я в открытый океан,[572]
В одной ладье, с дружиной небольшою,
Которую совет мой ввел в обман.

103. Испанский берег был уж предо мною;
Сардинию, Марокко я узрел
И острова, омытые волною.[573]

106. Уж я с своей дружиной постарел,
Когда достиг до узкого пролива,
Где Геркулес поставил свой предел,

109. Чтоб вдаль никто не простирал порыва;[574]
Исчез направо уж Севильи след,
Налево Септа скрылась вглубь залива.[575]

112. «Друзья!» я рек: «изведав столько бед
«В пути своем на запад отдаленный,
«Уже ли мы остаток ветхих лет

115. «Не посвятим на подвиг дерзновенный?
«Вослед за солнцем, по равнинам вод,[576]
«Проникнем смело в мир ненаселенный!

118. «О вспомните свой знаменитый род!
«Должны ль мы жить как звери? Нет! познанья
«И добродетель – цель земных забот![577]»

121. И силою столь краткого воззванья
Я так возжег на подвиг их умы,
Что сам едва в них обуздал желанья.

124. И, обратя к востоку руль кормы,
В безумный путь на веслах, как крылами,
Держась все влево, понеслися мы.[578]

127. Уж ночь являлась с чуждыми звездами
Других небес, а наши каждый раз[579]
Все ниже, ниже зрелись над волнами.

130. Пять раз пылал и столько ж снова гас[580]
Испод луны, с тих пор, как в океан[581]
Путь роковой манил все дали нас.

133. Тогда гора явилась нам в тумане:[582]
Во век не зрел я столь высоких гор!
Мы восклицаем в радости заране;

136. Но вмиг померк от страха светлый взор:[583]
Внезапно вихрь от новых стран родился
И прямо в борт ударил вам в отпор.

139. Три краты чёлн с волнами закружился;
Вверх поднялась корма в четвертый раз,
И, как хотел Всесильный, киль сломился

142. И море с шумом поглотило нас.[584]»