Данте Алигьери - Божественная комедия. Ад

1. В том месяце, как солнце в Водолее
Златит власы на пламенном челе
И снова день становится длиннее;

4. Когда, как снег, белея на земле,
Подобится седому брату иней,[511]
Хоть краток срок пера в его крыле:[512]

7. Пастух, свой корм потративший в пустыне,
Встает, глядит и, видя по полям
Сребристый снег, по бедрам бьет в кручине;[513]

10. Идет домой, тоскует здесь и там
И, как несчастный, что начать, не знает;
Потом опять выходит и очам

13. Не верит, видя, как лицо меняет
Весь Божий мир, и на зеленый луг,
Взяв посох свой, овечек выгоняет.[514]

16. Так мой поэт, в лицо встревожен вдруг,
Смутил меня; но с той же быстротою.
Уврачевал бальзамом мой недуг:[515]

19. Пришед к мосту с обрушенной скалою,
Ко мне склонил он тот приветный взор,
С каким предстал впервые под горою.[516]

22. Потом, подумав, руки распростер,
И, обозрев обвал и торопливо
Схватив меня, пошел на темя гор,

25. И как мудрец, который терпеливо
Обдумывать умеет подвиг свой, —
Мой вождь, подняв меня наверх обрыва,

28. Мне указал над ним утес другой,
Сказав: «Взберись на этот камень голый;
Но испытай, чтоб он не пал с тобой.»

31. Нет, то был путь не для одетых в столы!
За тем, что мы – он тень, я им подъят —
Едва тут шли по камням в путь тяжелый.[517]

34. И если б здесь высок был так же скат,
Как с той страны: не знаю, до вершины
Достиг ли б вождь; но я б низвергся в ад.

37. Но как к вратам колодезя в пучины
Идет сей круг наклоном: то одно
Окружие у каждой в нем долины

40. Возвышено, другое ж склонено.[518] —
Мы наконец взошли на верх обвала,
Отколь последний камень пал на дно.

43. Но грудь моя так тяжело дышала,
Что я не мог уж далее всходить
И тут же сел у первого привала.

46. А вождь: «Теперь лень должно победить!
Кто на пуху в житейском дремлет пире,
Не может тот путь к славе проложить.

49. А без нее кто губит жизнь, тот в мире
Слабей оставит за собой следы,
Чем пена на волнах, чем дым в эфире.[519]

52. И так, восстав, преодолей труды:
В ком бодрствует над слабостью отвага,
Тот победите все скорби и беды.

55. Не кончен путь, хоть выйдем из оврага:
Еще длиннейший нам сужден в удел;
Коль понял ты, последуй мне во благо.[520]»

58. Тогда я встал и боле, чем имел,
Явил в себе и твердости и воли
И говорил: «Идем, я бодр и смел!»

61. И мы пошли; но тут гораздо боле[521]
Был крут, утесист, тесен и тяжел
Наш горный путь, чем был он нам дотоле:

64. Чтоб скрыть усталость, я беседу вел,
Ползя по камням; вдруг из ближней ямы
Исторгся крик – бессмысленный глагол.

67. Не понял я, что значит он, хотя мы
Шли по мосту уже над рвом седьмым;
Но, мнилось, был то гнева крике упрямый.

70. Я наклонился; но очам живым
Непроницаем был туман над бездной.»
И я сказал: «Учитель, поспешим

73. На том краю сойти с стены железной:
Как, слушая, не в силах я понять;
Так, в ров глядя; не вижу в мгле беззвездной.» —

76. «Не иначе могу я отвечать,
Как делом: должно» возразил учитель:
«Прошенья мудрых молча исполнять.»

79. Тогда со мной нисшел путеводитель
С скалы, где мост примкнут к восьмой стене:
Тут мне открылась лютая обитель.

82. Я в ней узрел все виды змей на дне,[522]
Крутившихся столь страшными клубами,
Что мысль о них кровь леденит во мне.

85. Да не гордится Ливия песками!
Пусть в ней кишат хелидры, кенкры, тмы
И амфисбен и якулей с ужами;[523]

88. Но змей таких, столь гибельной чумы
Мы в ней, мы там, в отчизне Эфиопов,
При Чермном море, не узрели б мы.[524]

91. В средине рва, между свирепых скопов,
В испуге рыскал рой теней нагих,
Ища норы, ища гелиотропов.[525]

94. Опутаны змеями руки их;
Впиваясь в тыл и пастью пламенея,
Клубятся гады на груди у них.

97. И вот, пред нами, в одного злодея
Метнулся змей и уязвил его
В том месте, где с плечом слилася шея.

100. Не пишется так скоро И иль О,[526]
Как вспыхнул он, я так горел жестоко,
Что пеплом весь рассыпался на дно.

103. И, по земле развеянный далеко,
Собрался пепел сам собой и вновь
Свой прежний вид приял в мгновенье ока.

106. Так, по словам великих мудрецов,
Кончается я вновь из пепелища
Родится Феникс, живший пять веков.

109. Не злак полей, ему цвет нарда пища;
А слезы мирры и аммом ему[527]
Дают костер последнего жилища.[528]

112. И как больной, Бог знает, почему,
Вдруг падает, иль бесом сокрушенный,
Иль омраком, в очах разлившим тьму;

115. Потом встает, бросает взор, смущенный[529]
Злой немощью, от коей так страдал,
И переводит вздох в груди стесненной:

118. Так грешник сей в смятений восстал.[530] —
О Господи! как строго Твой правдивый,
Предвечный суд злодея покарал![531]

121. Мой вождь спросил: кто был он нечестивые?
И дух: «Недавно, волею судеб,
В сей лютый зев я пал с тосканской нивы.

124. Как зверь я был между людьми свиреп;
А Ванни Фуччи, мул и скот! Пистойя
Была меж вас достойный мой вертеп.[532]

127. И я: «О вождь! пусть он, пред нами стоя,
Поведает, за что он пал сюда,
Жив на земли средь крови и разбоя?[533]»

130. Услышав то, не скрылся он тогда;
Но взор пытливый на меня уставил
И покраснел от горького стыда.

133. «О том грущу,» он речь ко мне направил:
«Что в этом срам ты меня узрел;
А не о том, что я твой мир оставил.[534]

136. Так ведай же, о чем ты знать хотел;
Я здесь за то, что с алтаря святого
Прекрасную похитить утварь смел.

139. И обвинил коварно в том другого.[535]
А чтоб не в радость был тебе мой стыд,
Когда придешь из мрачных стран ты снова,

142. То эта весть пусть слух твой изумит:
Сперва Пистойя Черных всех разгонит,
Потом граждан твой город обновит.

145. Из Вальдимагры, что в туманах тонет,
Поднимет Марс грозы кровавый пар[536]
И на поле Пичено вновь застонет

148. Бурь яростных неистовый разгар
И весь туман с полей рассеет вскоре
И Белым страшный нанесет удар.

151. Так говорю, чтоб ты изведал горе![537]» —

1. При сих словах, поднявши обе руки,
Шиши просунул меж перстов злодей[538]
И проклинал весь ад и адски муки.

4. Но тут змея – с тех пор люблю я змей![539] —
Ему стянула будто петлей шею,
Как бы сказавши: продолжать не смей!

7. Другая, кинувшись на грудь злодею,
Так сжала руки, так впилась в него,
Что двинуть он не мог рукой своею.

10. Пистойя! о Пистойя! для чего
Не обратишься в пепел, коль пороком
Ты превзошла и предка своего?[540]

13. Я не встречал во всем аду глубоком
Нигде стол дерзких пред Творцом теней;
Не так был горд у Фив сраженный роком![541]

16. Он в ужасе помчался без речей.
И видел я: Кентавр рассвирепелый
Бежал, крича: «Где дерзкий? где злодей?»

19. Не думаю, чтоб столько змеи шипело
В Маремме, сколько он в хребте носил[542]
До плеч, где наше начиналось тело.

22. На раменах его, вцепившись в тыл,
Лежал дракон с разверстыми крылами
И полымем встречавшихся палил.[543]

25. И вождь сказал: «Вот Какус перед вами!
Под камнями у Авентинских гор
Как часто кровь он проливал реками![544]

28. К своим он братьям не причтен в собор,
За тем, что там, в соседстве, свел из вида
Большое стадо как искусный вор.

31. За то издох под булавой Алкида,
Который, верь мне, сто ударов дал,
Хоть десятью отмстилася обида.[545]»

34. Он говорил; меж тем Кентавр бежал,
Тогда предстали нам три тени новы;
Но их ни я, ни вождь не замечал,

37. Пока они не закричали: «Кто вы?»
И потому, рассказ прервавши свой,
Внимать словам их были мы готовы.

40. Я их не знал; однако ж, как порой
случается, случилось в эту пору,
Что одного из них назвал другой,

43. Сказав: «Чианфа, где ты скрылся в нору?»
А потому я перст прижал к губам,
Чтоб вождь прислушался к их разговору.

46. Читатель! если ты моим словам
Не вдруг поверишь, не дивлюсь: очами
Все видел я, но им не верю сам!

49. Гляжу на них с поднятыми бровями:
Вдруг бросился на одного из трех,[546]
И сросся с ним дракон с шестью ногами.

52. Живот облапив средней парой ног,
Передние он на руки накинул
И, в щеки впившись, на него падет;

55. Потом по бедрам задние раздвинул
О, между ног огромный хвост продев,
По чреслам сзади вверх его закинул.

58. Так плотно плющ не вьется вкруг дерев,
Как вкруг души ужасный гад обвился
И наконец, вполне рассвирепев,
61. Как с воском воск, с ней членами слепился,
И их цвета в один смешались цвет;
Тогда их вид внезапно изменился.

64. Так пред огнем ложится темный след
В папирусе, где черного нет цвета,
Но между тем и белого уж нет.

67. На них глядят другие два клеврета,
Клича: «Аньель! как изменился ты!
Ты не один теперь, ни два предмета!»

70. Две головы уже в одну слиты;
Два призрака в один преобразились;
В одном лицо исчезли двух черты.

73. Из четырех две лапы появились;
Живот и грудь и бедра и глава[547]
В неслыханные члены превратились.

76. Уж вид их был не тот, что был сперва:
И вот явился страшный образ взору,
И образ тот был ни один, ни два. —

79. Как в знойный день, в каникульную пору,
Нам прерывает ящерица путь,
Как молния с забора мчась к забору:[548]

82. Так бросился к двум грешникам на грудь
Змей огненный, с хвостом чернее перца,
Столь яростный, что страшно и взглянуть.

85. И там, где мы кровь матернего сердца[549]
Впервые пьем, пронзил он одного
И, протянувшись, пал к ногам лжеверца.

88. Пронзенный зрит злодея своего
И, недвижим, безмолвствуя, зевает,
Как если б зноб, иль сон томил его.

91. Он на змею, та на него взирает;
Он раною, она дымится ртом,
И черный дым, сшибаясь, их скрывает.

94. Молчи теперь и ты, Лукан, о том,
Как был сожжен Сабел змеей-медузой,
И выслушав, что видел я потом.[550]

97. Молчи, Назон, о Кадме с Аретузой:
Пусть он в змею, она в живой поток
Превращены твоей волшебной музой;[551]

100. Но изменить ты никогда б не мог
Так двух существ, чтоб оба превратились
Одно в другое с головы до ног! —

103. Змея и дух так видом обменились,
Что хвост у ней рассекся, раздвоясь;
А у него стопы соединились.

106. И голени, между собой слиясь,
Срослися так, что вскоре не имела
Уж и следов слиянных членов связь.

109. Двурогий хвост стал тою частью тела,
Что скрылась там, и кожа у змеи
Смягчалася, а у него твердела.

112. Я зрел, как руки прятались в свои
Плеча, насколько ж руки уменьшились,
Настолько лапы у нее росли.

115. …………………………………………………….
……………………………………………………………
……………………………………………………………

118. Пока их дым в цвет новый облекал,
Пока дракон власами покрывался,
А раненый их с головы ронял, —

121. Один восстал, другой же пресмыкался,
Друг с друга страшных не сводя очей,
От коих в каждом образ изменился.

124. К вискам надвинул лик восставший змей;
А из того, что здесь излишним стало,
Явились уши сзади челюстей;

127. И что назад с лица не убежало,
Слилося в нос и, ряд покрыв зубов,
Раздулось в губы, сколько надлежало.

130. У падшего вытягивался клёв;
Уж след ушей в его главе сокрылся,
Как прячутся рога у слизняков.

133. Язык, сперва столь дерзкий, раздвоился;
А у змеи двойное лезвие
Слилось в язык и – дым остановился.

136. Душа, приняв иное бытие,
Как гад шипящий, уползла в долину;
А тот с проклятьем плюнул на нее.

139. И, новую к ней обративши спину,
Сказал: «Пусть там, где ползал я сперва,
Ползет Буозо в адскую пучину.[552]» —

142. Так превращался рой седьмого рва
Из вида в вид, и мне да извинится,
Что ясностью не блещут здесь слова.

145. Хоть было тут чему очам дивиться,
Хотя мой ум от страха изнемог:
Все ж не могли три тени так укрыться,

148. Чтоб распознать я Пуччюио не мог:
Из трех теней, подвластных чудной силе,[553]
Лишь он один свой образ уберег;

151. Другой оплакан был тобой, Гавилле!