Элизабет Гаскелл - Жены и дочери
«Не думаю, что меня можно назвать красивой, – решила Молли, отворачиваясь от зеркала, – тем не менее я ни в чем не уверена». Она убедилась бы в этом, если бы вместо того, чтобы с такой строгостью изучать себя, улыбнулась своей беззаботной веселой улыбкой, демонстрируя блестящие зубки и очаровательные ямочки на щеках.
Девушка спустилась в гостиную заранее, когда там еще никого не было, и потому успела осмотреться и попыталась освоиться в новом для нее окружении. Обстановку комнаты, имевшей в длину футов сорок или около того и когда-то давно отделанной желтым атласом, составляли стулья с высокой спинкой и резными ножками и раскладные столики с откидными досками по обеим сторонам столешницы. Ковер на полу был ровесником занавесок и местами протерся до дыр, которые были закрыты драгетом[19]. Растения в горшках, огромные вазы с цветами, индийский фарфор и застекленные шкафчики придавали ей уютный и обжитой вид. Довершали общее приятное впечатление пять высоких окон вдоль одной из стен комнаты, выходящих на прелестный цветочный сад в парке внизу – или в том, что считалось таковым, – разноцветные, яркие клумбы правильной формы, в самой середине образующие солнечные часы. И тут в комнату внезапно вошел сквайр в утреннем платье; он застыл в дверях, словно удивляясь незнакомке в белом, невесть как оказавшейся под его крышей. Спохватившись, правда с опозданием, когда Молли уже успела жарко зардеться, он заявил:
– Господи помилуй, я совсем забыл о вас. Вы ведь мисс Гибсон, дочь Гибсона, не правда ли? Приехали нанести нам визит? Очень рад вас видеть, моя дорогая.
К этому моменту они уже сошлись на середине комнаты, и он с неистовым дружелюбием принялся трясти руку Молли, намереваясь хоть таким образом извиниться за то, что не узнал ее поначалу.
– Но мне надо переодеться, – сообщил он, опуская взгляд на свои промокшие гетры. – Мадам это нравится. Один из утонченных лондонских обычаев, которые она привезла с собой и в конце концов навязала мне. Хотя я, собственно, ничего не имею против того, чтобы достойно выглядеть в обществе дам. Ваш отец переодевается к ужину, мисс Гибсон? – Не дожидаясь ответа, он поспешил прочь, чтобы заняться своим туалетом.
Обедали они за маленьким столом в роскошной просторной комнате. В ней было настолько мало мебели, а сама она казалась такой огромной, что Молли в душе отчаянно затосковала по уютной столовой своего дома. Нет, пожалуй, к тому времени, как торжественный обед в Хэмли-холле подошел к концу, она даже горевала о стульях и столах, за которыми теснились домашние, поспешно поглощающие пищу, о непринужденной манере, в которой они торопились поскорее покончить с едой и вернуться к оставленным на время делам и занятиям. Она попыталась представить, что в шесть часов вечера рабочий день заканчивается и что люди могут задержаться за столом, если у них возникнет такое желание. Она прикинула на глазок расстояние, отделявшее буфет от стола, подсчитав, сколько прислуге пришлось сновать с блюдами туда и обратно. В результате обед этот показался ей ужасно скучным и утомительным, да еще и затянувшимся, оттого что сквайр явно получал от него удовольствие, хотя миссис Хэмли выглядела уставшей. Она ела еще хуже Молли, а потом послала за веером и нюхательными солями, дабы занять себя, прежде чем слуги унесут скатерть и на роскошный стол красного дерева, отполированный до зеркального блеска, будет водружен десерт.
По своему обыкновению сквайр был слишком занят во время совместных трапез и ограничивался короткими просьбами подать ему то или это, лишь иногда упоминая о каких-либо событиях, нарушивших монотонное течение прошедшего дня. Подобное однообразие приводило его в восторг, но временами ужасно угнетало его супругу. Но вот сейчас, очищая апельсин, он развернулся к Молли и сообщил:
– Завтра вам придется делать это для меня, мисс Гибсон.
– Правда? Я могу сделать это прямо сейчас, сэр, если хотите.
– Нет, сегодня я буду обращаться с вами как с гостьей, со всей подобающей церемонностью. А вот завтра я буду давать вам мелкие поручения и называть вас по имени.
– Ничуть не возражаю, – заявила в ответ Молли.
– Мне тоже хочется называть вас как-нибудь по-домашнему, а не «мисс Гибсон», – подхватила миссис Хэмли.
– Меня зовут Молли. Старомодное имя, хотя при крещении меня нарекли Мэри. Но папе больше нравится Молли.
– Совершенно справедливо. Следует во всем придерживаться старых добрых традиций, дорогая.
– Знаете, должна заметить, что, как мне представляется, «Мэри» звучит лучше «Молли», да и имя это тоже старинное.
– Так и есть, – понижая голос и опуская глаза, пролепетала Молли, – потому что маму тоже звали Мэри, а меня называли Молли, пока она была жива.
– Ах ты, бедняжка, – заметил сквайр, не обращая внимания на знаки, что подавала ему супруга, призывая сменить тему, – я помню, как мы все сожалели о том, что она умерла. Никто и представить себе не мог, что она окажется настолько слаба здоровьем. У нее всегда был такой цветущий вид, пока однажды она не угасла, если можно так сказать.
– Должно быть, для твоего отца это стало сильным ударом, – заметила миссис Хэмли, видя, что Молли не знает, что ответить.
– Да-да. Это случилось так внезапно… Прошло совсем немного времени после того, как они поженились.
– А мне казалось, что прошло уже почти четыре года, – сказала Молли.
– Разве четыре года – долгий срок? – сказал сквайр. – Это всего лишь миг для людей, которые собираются прожить вместе целую жизнь. Тогда все думали, что Гибсон женится повторно.
– Довольно, – вмешалась миссис Хэмли, заметив страх в глаза Молли и видя, как она переменилась в лице. Очевидно, раньше мысль об этом даже не приходила девушке в голову.
Но сквайр и не думал униматься.
– Что ж, пожалуй, мне и впрямь не стоило говорить об этом, но против правды не попрешь, все действительно так думали. Сейчас-то он уже вряд ли женится, и теперь в этом нет никакого секрета. Вашему отцу ведь уже больше сорока, я не ошибаюсь?
– Сорок три. Мне кажется, он никогда не думал о новой женитьбе, – отозвалась Молли, возвращаясь к мысли об этом и не отдавая себе отчета, какая опасность миновала ее только что.
– Да, дорогая моя, здесь я с тобой согласна целиком и полностью. Он кажется мне человеком, который будет верен памяти своей супруги. Не обращай внимания на то, что говорит сквайр.
– Ага! В таком случае вам лучше уйти, если ты намерена настроить мисс Гибсон против хозяина дома.
Молли проследовала в гостиную вместе с миссис Хэмли, но от смены комнаты мысли ее отнюдь не приняли иное направление. Она не могла не думать об опасности, которой, на первый взгляд, уже избежала, и при этом поражалась собственной глупости, поскольку никогда даже и представить себе не могла, что отец может жениться вновь. Она чувствовала, что крайне рассеянно и невнимательно поддерживает разговор с миссис Хэмли.
– А вот и папа со сквайром! – внезапно воскликнула она.
Мужчины шли по саду со стороны конного двора, и отец постукивал себя хлыстом по сапогам, дабы те обрели пристойный вид, подобающий гостиной миссис Хэмли. Он выглядел так, как выглядел всегда, совершенно по-домашнему, и одним своим обликом рассеял все воображаемые страхи, вызванные его возможным повторным браком, мысли о котором уже начали одолевать его дочь. И в сердце у нее поселилась теплая и приятная уверенность в том, что он не находил себе места до тех пор, пока не приехал сюда, чтобы лично убедиться, как ее приняли в новом доме. Правда, говорил он с нею мало, да и то преимущественно шутливым тоном.
После того как мистер Гибсон уехал, сквайр взялся обучать ее игре в криббедж[20], и она пребывала в достаточно приподнятом расположении духа, чтобы отнестись к новой забаве со всем вниманием и усердием. Пока они играли, сэр Хэмли болтал без умолку, то объясняя ей комбинации карт, то порой отвлекаясь на всякие пустяки, которые, как он полагал, могли заинтересовать ее.
– Значит, вы не знаете моих мальчиков, даже в лицо? А я было подумал, что вы наверняка встречались, потому что они частенько наезжают в Холлингфорд, а Роджер еще имеет привычку брать книги напрокат у вашего батюшки. Осборн очень умен, совсем как его мать. Не удивлюсь, если он когда-нибудь опубликует свою собственную книгу. А вы неправильно считаете, мисс Гибсон. Иначе я обману вас за милую душу.
Так продолжалось до тех пор, пока в комнату с торжественным видом не вошел дворецкий, который положил перед хозяином большую молельную книгу, а тот поспешно смешал и убрал карты, как если бы его застали за непристойным занятием. После этого на молитву потянулись слуги. Окна по-прежнему стояли распахнутыми настежь, и скрежет одинокого коростеля да уханье филина в лесу смешивались с монотонным речитативом. По окончании молитвы все разошлись по своим комнатам, на том и закончился этот полный событий день.
