Элизабет Гаскелл - Жены и дочери
Молли выглянула из окна своей спальни. Она легла грудью на подоконник и стала жадно вдыхать ночные ароматы жимолости. Мягкая бархатная темнота скрадывала очертания сада и леса, однако девушка ощущала их присутствие столь же отчетливо, как если бы видела их.
«Пожалуй, я буду здесь счастлива», – подумала Молли, отойдя наконец от окна и начав готовиться ко сну. Но вскоре ей на память пришли слова, сказанные сквайром о возможном повторном браке отца, и нарушили ее душевный покой. «На ком же он мог жениться? – спрашивала себя Молли. – На мисс Эйре? Мисс Браунинг? Мисс Фебе? Мисс Гуденоу?» Но все кандидатки по той или иной причине были отвергнуты ею одна за другой. Тем не менее вопрос этот не давал ей покоя, то и дело появляясь из засады и тревожа ее даже во сне.
Миссис Хэмли не сошла вниз к завтраку, и Молли с некоторым разочарованием обнаружила, что компанию ей составит один лишь сквайр. В это первое утро он даже отложил в сторону журнал, уже много лет издаваемый тори и содержащий местные новости, которые интересовали его более всего, а также газету «Морнинг Кроникл», называемую им «дозой горького лекарства», чтение которой сопровождалось крепкими выражениями и даже язвительными ругательствами. Но сегодня, как он позже признался Молли, «у него был день хороших манер», и сквайр перескакивал с одного на другое, пытаясь найти достойную тему для разговора. Он рассказывал о своей жене и сыновьях, о своем поместье и том методе земледелия, которого придерживался, а также о своих арендаторах и неумелом руководстве прошлыми выборами в графстве.
Молли же интересовали ее отец, мисс Эйре, ее собственный садик и пони и – разумеется, в меньшей степени – обе мисс Браунинг, Благотворительная школа Камнор и новое платье, которое должна была прислать ей мисс Роуз. При этом в голове у нее то и дело, словно надоедливый чертик из коробочки, всплывал один и тот же вопрос: «Кого же считали подходящей женой для папы, когда он стал вдовцом?» Но пока ей удавалось захлопнуть крышку в тот самый момент, как только чертик высовывал голову наружу.
За завтраком хозяин и гостья вели себя исключительно вежливо по отношению друг к другу, при этом обоим было смертельно скучно. По окончании трапезы сквайр удалился к себе в кабинет, чтобы прочесть нетронутые газеты. По давно установившейся привычке комната, в которой он держал свои пальто, сапоги и гетры, хлысты, стеки, любимую лопату, ружье и удочки, называлась «кабинетом». В ней стояла конторка и треугольное кресло, но совершенно не было книг. Бо́льшая их часть хранилась в просторном, пропахшем плесенью помещении в той части дома, куда нечасто заглядывали его обитатели; собственно говоря, это случалось настолько редко, что служанка зачастую не утруждала себя открыванием ставней, которые выходили на территорию поместья, заросшую пышными кустами. И действительно, у слуг уже стало доброй традицией во времена покойного сквайра – того самого, который провалился на экзаменах в колледже, – не открывать наглухо заколоченные досками окна библиотеки, дабы избежать уплаты оконного налога[21]. Но когда дома были «молодые джентльмены», служанка безо всяких напоминаний регулярно наведывалась в эту комнату. Каждый день она открывала окна и разжигала огонь в камине, стирала пыль с многочисленных томов в кожаных переплетах, являвших собой весьма недурную коллекцию традиционной литературы в середине прошлого века. Что же до книг, приобретенных после того времени, то они стояли в небольших книжных шкафах в простенках между каждой парой окон в большой зале или хранились в приватной гостиной миссис Хэмли наверху. Но тех, что находились в зале, оказалось вполне достаточно, чтобы занять Молли, и она настолько увлеклась одним из романов Вальтера Скотта, что буквально подпрыгнула от неожиданности, когда снаружи по гравийной дорожке к одному из окон подошел сквайр и окликнул ее, приглашая прогуляться с ним по саду и полям вокруг.
– Должно быть, тебе скучно, девочка моя, сидеть в одиночестве, имея в качестве собеседника лишь немую книгу, да еще в такое утро, как сегодня. Но, видишь ли, мадам предпочитает, чтобы по утрам ее не беспокоили: она предупреждала об этом твоего отца, как и я тоже. Но мне все равно стало жаль тебя, когда я увидел отсюда, как ты сидишь в зале одна-одинешенька.
Молли дошла уже до середины «Ламмермурской невесты»[22] и с радостью осталась бы дома, дабы дочитать ее до конца, но тем не менее она была благодарна сквайру за приглашение. Они заглядывали в старомодные теплицы, прогуливались по аккуратно подстриженным лужайкам; сквайр даже отпер большой огород, обнесенный стенами, и отдал необходимые указания садовникам. Все это время Молли следовала за ним по пятам, как преданная собачонка, но голова ее была занята Равенсвудом и Люси Эштон[23]. Вскоре они обошли и проверили каждый уголок вокруг особняка и двинулись через лес, отделявший сады от соседних полей. Сквайр наконец-то получил возможность уделить больше внимания своей спутнице. Молли тоже смогла отвлечься от мыслей о семнадцатом веке, и каким-то образом вопрос, не дававший ей покоя все последние часы, помимо воли сорвался с ее губ, прежде чем она успела сообразить, что, собственно, происходит:
– А на ком, по мнению окружающих, должен был жениться папа? Ну, тогда… много лет назад… после смерти мамы?
Последние слова она произнесла едва слышно, почти шепотом. Сквайр резко обернулся и взглянул ей в лицо, сам не зная почему. Оно было очень серьезным и очень бледным, но ее решительный взгляд буквально требовал от него ответа.
– Однако, – выразительно присвистнул он, чтобы потянуть время. Хотя сказать ему, собственно, было нечего – никто и никогда не связывал имя мистера Гибсона с какой-либо определенной леди; это было всего лишь вероятное предположение, не более того, ведь молодой мужчина остался вдовцом с маленькой девочкой на руках. – Я никогда не слышал… чтобы его имя связывали с какой-нибудь леди… Просто то, что он должен жениться во второй раз, считалось в порядке вещей. Насколько я знаю, он все еще вполне может отважиться на такой шаг, в чем, кстати, не вижу ничего плохого. Я так и сказал ему, когда он в последний раз был здесь.
– И что он ответил? – затаив дыхание, спросила Молли.
– Он лишь улыбнулся и ничего не сказал. Не следует так серьезно относиться к словам, дорогая моя. Очень может быть, что он более не задумывается о женитьбе, а если и женится все-таки, то это будет очень хорошо для вас обоих!
Молли пробормотала что-то себе под нос, совсем тихо, хотя сквайр мог и расслышать, если бы захотел. Но он мудро предпочел сменить тему.
– Взгляни-ка вон туда! – сказал он, когда они совершенно неожиданно вышли то ли к озеру, то ли к большому пруду.
В самой середине неподвижной, словно зеркало, воды виднелся маленький остров, на котором росли высокие деревья: темные шотландские пихты – в центре, серебристые переливчатые ивы – ближе к краю воды.
– Надо будет на днях свозить тебя туда. Об эту пору я не люблю пользоваться лодкой, потому что в камышах еще гнездятся крошечные птенцы, но мы с тобой все-таки съездим туда. Там водятся лысухи и поганки.
– Ой, смотрите, это же лебедь!
– Да, их здесь две пары. А вон в тех деревьях гнездятся грачи и цапли. Кстати, цапли уже должны расхаживать повсюду, потому что в августе они улетают в теплые края, но пока что я ни одной еще не видел. Ну-ка, постой! Это не она вон там стоит на камне, изогнув длинную шею и вглядываясь в воду?
– Да! Думаю, что это самая настоящая цапля. Хотя живыми я их никогда не видела, а только в книжке на картинках.
– Они вечно враждуют с грачами, что довольно-таки странно для таких близких соседей. Если обе цапли покидают гнездо, которое они строили, туда тут же прилетают грачи и разносят его на кусочки. А однажды Роджер показал мне отставшую цаплю, за которой гналась целая стая грачей, и, готов поклясться, цели у них были совсем не дружественные. Роджер хорошо разбирается в естественной истории и иногда натыкается на забавные вещи. Будь он сейчас с нами, он бы уже дюжину раз отлучился во время этой прогулки. Он все время смотрит по сторонам и видит то, чего я в упор не замечаю. Вот, кстати, однажды я видел, как он ринулся в подлесок, потому что разглядел что-то необычное ярдах в пятнадцати от нас. То было какое-то растение, очень редкое, по его словам, хотя мне кажется, что такие попадаются на каждом шагу. А если бы мы наткнулись на нечто подобное, – с этими словами сквайр осторожно коснулся тростью кружевной паутины, свисающей с листа, – он бы тут же объяснил тебе, какой паучок ее сплел. А затем рассказал бы, где он живет – в гнилой пихте, или где-нибудь в укромном уголке здорового дерева, или в норке в земле, или в небе, или еще где-нибудь. Очень жаль, что в Кембридже не предусмотрены отличия за успехи в изучении естествознания. Тогда я был бы спокоен за Роджера.
