Элизабет Гаскелл - Жены и дочери
– Ты еще ничего не говорила мне о Роджере.
– Да, не говорила, потому что не знала, как ты к этому отнесешься. Несомненно, он выглядит старше и превратился во взрослого, сильного мужчину. А папа говорит, что он стал еще серьезнее и строже. Можешь задавать мне любые вопросы, какие захочешь, но я видела его всего лишь раз.
– Я надеялась, что к этому времени он уже уедет отсюда. Мама говорила, что он вновь намерен отправиться в путешествие.
– Чего не знаю, того не знаю, – отозвалась Молли. – Полагаю, тебе известно, – продолжила она после недолгого колебания, – что он хочет увидеться с тобой.
– Нет! Я ничего не слышала об этом. Я надеялась, что он вполне удовлетворится моим письмом. Оно получилось настолько окончательным, насколько это было вообще возможно для меня. Интересно, если я откажусь увидеться с ним, чье желание будет сильнее – его или мое?
– Его, – сказала Молли. – Но ты должна увидеться с ним, хотя бы ради него. Иначе он не будет знать покоя.
– Предположим, он уговорит меня возобновить помолвку? Тогда мне придется вновь разорвать ее.
– Он не сможет «уговорить» тебя, если ты все решила окончательно и бесповоротно. Но, быть может, это не так, Синтия? – спросила Молли, и на лице ее помимо воли отобразилась смутная тревога.
– Нет, я действительно все решила. Я намерена обучать маленьких русских девочек. И еще я решила, что никогда не выйду замуж.
– Ты, должно быть, шутишь, Синтия. А ведь это очень серьезная вещь.
Но с Синтией приключился очередной приступ исступленного возбуждения, во время которого она решительно отказывалась прислушиваться к голосу разума, и потому дальнейшие разговоры с нею сейчас были бесполезны.
Глава 56. Прощай, старая любовь; здравствуй, новое чувство!
На следующее утро миссис Гибсон пребывала в куда более благостном расположении духа. Она уже написала и отправила свое письмо, и теперь ей нужно было лишь удержать Синтию в состоянии, кое она называла рассудительным; другими словами, попытаться призвать ее к покорности. Но все ее труды оказались напрасными. Еще до того, как сойти к завтраку, Синтия получила письмо от мистера Гендерсона, в котором содержалось признание в любви и предложение руки и сердца настолько недвусмысленное, какое только можно выразить словами, а равно и намек на то, что, будучи не в силах ждать, пока почта неспешно доставит его послание адресату, он намерен последовать за ним в Холлингфорд, куда прибудет в тот же самый час, что и она давеча. Но Синтия об этом письме не рассказала никому. Она задержалась и вошла в утреннюю столовую только тогда, когда мистер и миссис Гибсон уже позавтракали. Впрочем, ее непунктуальность вполне извинял тот факт, что вчера она всю ночь провела в дороге. Молли же пока еще недостаточно окрепла, чтобы вставать так рано. Синтия была необычно молчаливой и практически не притронулась к еде. Вскоре мистер Гибсон отправился по своим делам, и Синтия с матерью остались одни.
– Моя дорогая, – заявила миссис Гибсон, – ты завтракаешь с явной неохотой. Должно быть, наши блюда кажутся тебе чересчур простыми и непритязательными после тех яств, которые ты отведала на Гайд-Парк-стрит.
– Нет, – ответила Синтия, – просто я не голодна, только и всего.
– Будь мы так же богаты, как твой дядя, я бы сочла своим долгом и удовольствием держать элегантный стол, но стесненные средства являются удручающей помехой моим желаниям. Не думаю, что, несмотря на все свое усердие, мистер Гибсон станет когда-либо зарабатывать больше, нежели сейчас, в то время как возможности юриспруденции безграничны. Лорд-канцлер! Титулы и состояние!
Синтия, похоже, настолько углубилась в собственные мысли, что ограничилась лишь тем, что сказала:
– Сотни адвокатов остаются без практики. Взгляни на это с другой стороны, мама.
– Быть может. Но я заметила, что многие из них обладают личными состояниями.
– Пожалуй. Мама, я ожидаю, что сегодня утром приедет мистер Гендерсон и нанесет нам визит.
– О, мое драгоценное дитя! Но откуда ты знаешь об этом? Моя дорогая Синтия, я могу тебя поздравить?
– Нет! Полагаю, что должна сказать тебе кое-что. Нынче утром я получила от него письмо, и сегодня он приезжает сюда на «Ампайре».
– Но ведь он сделал тебе предложение? Он ведь наверняка предложил тебе свою руку и сердце, не так ли?
Прежде чем ответить, Синтия задумчиво покрутила в пальцах чайную ложечку, затем вскинула голову, словно пробуждаясь ото сна, и уловила эхо вопроса матери.
– Предложил руку и сердце… да, полагаю, именно это он и сделал.
– И ты приняла его? Скажи «да», Синтия, и сделай свою мамочку счастливой!
– Я отвечу «да» только ради того, чтобы сделать счастливой себя, а не кого-либо еще, и план насчет России представляется мне куда привлекательнее.
Следует признать, что Синтия сказала так только для того, чтобы подразнить мать и вынудить миссис Гибсон поумерить свою радость, поскольку решение она уже приняла. Но ее слова не произвели особого впечатления на миссис Гибсон, которая придала им еще меньше значения, чем они несли в себе. Тем не менее мысль о том, чтобы переехать в новую, незнакомую страну и поселиться среди новых, незнакомых людей, таила в себе неизъяснимую притягательность для Синтии.
– Ты всегда прекрасно выглядишь, дорогая. Но не кажется ли тебе, что лучше все-таки надеть твой чудесный лиловый атлас?
– Того платья, что сейчас на мне, будет вполне достаточно.
– Ах ты, упрямица этакая! Ты же знаешь, что тебе идет все, что ни надень. – И, поцеловав дочь, миссис Гибсон вышла из комнаты, намереваясь вплотную заняться обедом, дабы поразить мистера Гендерсона образом рафинированного благородного семейства.
Синтия же поднялась наверх, к Молли; ей хотелось рассказать подруге о мистере Гендерсоне, но она не представляла себе, как сделать так, чтобы вопрос этот всплыл в разговоре самым непринужденным образом, и потому положилась на естественный ход событий. А Молли чувствовала себя усталой и разбитой после тяжелой ночи. Отец, заглянув к дочери ненадолго перед тем, как отправиться к своим пациентам, посоветовал ей подольше полежать в постели, а после раннего обеда вернуться к себе и отдохнуть, поэтому судьбе и не представилось случая явить девушке то, что она приберегла для нее. Миссис Гибсон передала ей свои извинения, поскольку не сподобилась навестить ее утром, как обычно, и велела Синтии передать подруге, что из-за визита мистера Гендерсона она будет занята внизу. Но Синтия и не подумала выполнить просьбу матери. Поцеловав Молли, она тихонько присела рядом и взяла ее за руку. После довольно продолжительного молчания она вдруг вскочила на ноги и сказала:
– Тебе лучше побыть одной, малышка. Я хочу, чтобы сегодня ты выглядела здоровой и очаровательной, поэтому отдыхай. – С этими словами Синтия покинула ее, вошла в свою собственную комнату, заперла дверь и задумалась.
В это же самое время кое-кто думал о ней, и то был не мистер Гендерсон. От мистера Гибсона Роджер узнал, что Синтия вернулась домой, и потому решил немедленно повидаться с нею, чтобы одним махом преодолеть препятствия, какими бы они ни были. О природе причин, которыми она руководствовалась, разрывая их будущие отношения, он мог только гадать, поэтому хотел знать, из каких соображений она исходила. Оставив отца и всех остальных, он углубился в лес, чтобы побыть в одиночестве вплоть до того момента, когда надо будет сесть на лошадь и отправиться испытать собственную судьбу. По своему обыкновению, Роджер постарался не потревожить их утренние часы, что было запрещено ему еще в прежние дни, но ожидание превратилось в тяжкий труд, оттого что он знал, что она совсем рядом. Впрочем, самое подходящее время для визита приближалось неумолимо.
Отправившись к ней на свидание, он ехал медленно, принуждая себе к спокойствию и терпению.
– Миссис Гибсон дома? А мисс Киркпатрик? – осведомился он у служанки, Марии, которая отворила ему дверь.
Она пришла в смятение, но он ничего не заметил.
– Думаю, что да… Но я не уверена! Вы не могли бы пройти в гостиную, сэр? Зато я точно знаю, что мисс Гибсон дома.
Итак, он поднялся наверх, чувствуя, как натянуты его нервы в ожидании разговора с Синтией. К своему облегчению – или разочарованию, – он затруднился бы сказать точно, Роджер застал в комнате одну только Молли. Она полулежала на софе у полукруглого эркерного окна, выходившего в сад; вся в белом, очень бледная, она повязала вокруг головы кружевной платочек, дабы уберечься от сквозняка, задувавшего в открытое окно. Настроившись на разговор с Синтией, он буквально не знал, что сказать девушке.
– Боюсь, что вы не очень здоровы, – обратился он к Молли, которая села, чтобы принять его, и почувствовал, что ее отчего-то вдруг охватила дрожь.
– Я немного устала, только и всего, – отозвалась она, после чего умолкла, надеясь, что он уйдет, и втайне желая, чтобы он остался.
