Элизабет Гаскелл - Жены и дочери
– Я чувствую себя куда лучше, чем раньше. Сейчас, когда вокруг буйствует красота лета, болеть крайне неприлично.
– Я слышал о том, в каком мы неоплатном… Я чувствую себя в долгу перед вами… Мой отец не нахвалится вами…
– Прошу вас, не надо, – произнесла Молли, и на глаза ей помимо воли навернулись слезы.
Похоже, он понял ее в тот же миг и заговорил, словно бы обращаясь к миссис Гибсон:
– Да и моя маленькая невестка только и делает, что говорит о Monsieur le Docteur, как она называет вашего супруга!
– Я еще не имела чести быть представленной миссис Осборн Хэмли, – отозвалась миссис Гибсон, внезапно вспомнив о долге, исполнения которого от нее требовали приличия, – и потому прошу вас передать ей мои извинения за мою нерасторопность. Но Молли требовала такого внимания и заботы с моей стороны – потому что, как вам известно, я отношусь к ней, как к собственной дочери, – что у меня попросту не было времени на то, чтобы выйти куда-либо, за исключением разве что Тауэрз, который был и остается для меня вторым домом. Да и потом, насколько я понимаю, миссис Осборн Хэмли подумывает о том, чтобы в ближайшем будущем вернуться во Францию? Тем не менее с моей стороны это была непростительная оплошность.
Нехитрая ловушка, которую она расставила в расчете узнать последние новости из Хэмли, сработала. Роджер ответил:
– Я уверен, что миссис Осборн Хэмли будет рада видеть всех друзей семьи, как только немного оправится. Я надеюсь, что ей не придется возвращаться во Францию. Она сирота, и я полагаю, что мы сумеем уговорить ее остаться с моим отцом. Но пока что еще ничего не решено.
После этого, словно радуясь тому, что его «визит вежливости» завершен, он встал и откланялся. Уже у самых дверей Роджер обернулся, чтобы сказать что-то на прощание, но тут же забыл, что именно, потому что встретил напряженный взгляд Молли, которая очаровательно смутилась, поняв, что выдала себя, и быстро вышел вон.
«Бедный Осборн был прав! – подумал он. – Она превратилась в хрупкую, изящную красавицу, как он и предсказывал. Или же это характер оказал такое влияние на ее милое личико? Но в следующий раз я войду в эти двери, чтобы узнать свою судьбу!»
Мистер Гибсон сообщил супруге о желании Роджера встретиться с Синтией наедине, рассчитывая, что она повторит то, что сам он поведал дочери. Да, он не видел в этом особой необходимости, но решил, что ей будет полезно узнать всю правду, о чем и сказал жене. Но та взяла дело в собственные руки и, будучи согласной с мистером Гибсоном, тем не менее ни словом не обмолвилась Синтии о предстоящей встрече, ограничившись тем, что сообщила дочери: «Домой в спешном порядке вследствие кончины несчастного Осборна вернулся твой бывший поклонник Роджер Хэмли. Должно быть, он немало удивился, обнаружив, что в поместье благополучно обосновались вдова покойного и ее маленький сын. Давеча он нанес нам визит и был очень мил и вежлив, хотя общество, в котором он вращался во время своих скитаний, отнюдь не улучшило его манеры. Тем не менее предрекаю, что его сочтут модным «львом» и что эта его неуклюжесть, которая так претит моему утонченному вкусу, пожалуй, еще вызовет восхищение странником науки, ведь он побывал в таких диких местах и ел такую необычную пищу, как ни один наш современник. Полагаю, он отказался ото всех надежд унаследовать поместье, потому как слышала, что он собирается вернуться в Африку и превратиться в настоящего скитальца. Твое имя не упоминалось, хотя, полагаю, он справлялся о тебе у мистера Гибсона».
«Готово! – сказала она себе, складывая и запечатывая письмо. – Такие новости не вызовут у нее беспокойства и не повергнут в смятение. К тому же это чистая правда, ну, или почти правда. Разумеется, он захочет повидаться с нею, когда она вернется, но к этому времени, надеюсь, мистер Гендерсон сделает ей повторное предложение, и тогда все устроится как нельзя лучше».
Но однажды во вторник утром Синтия вернулась в Холлингфорд и на встревоженные расспросы матери об этом щекотливом деле заявила, что мистер Гендерсон отнюдь не сделал ей повторного предложения руки и сердца.
А почему он должен был его сделать? Однажды она уже отказала ему. Разумеется, он не знал об истинных причинах ее отказа, во всяком случае об одной из причин. Он даже не знает, согласилась бы она выйти за него замуж, если бы на свете не существовало такого мужчины, как Роджер Хэмли. Нет! Дядя и тетя Киркпатрики, как и ее кузины, слыхом не слыхивали о предложении Роджера. Она всегда говорила, что желает сохранить эту помолвку в тайне, и потому никому о ней не рассказывала, что бы там ни говорили другие. Под этой нарочитой небрежностью и беззаботностью скрывались совсем другие чувства, но миссис Гибсон была не из тех, кто готов был заглянуть в глубину. Еще с самого начала их знакомства она решила для себя, что мистер Гендерсон должен непременно жениться на Синтии. И потому, узнав теперь, что, во-первых, аналогичное страстное желание зародилось и в его сердце, препятствием чему служила помолвка Роджера и Синтии со всеми ее последствиями, а во-вторых, что Синтия, учитывая все предложения руки и сердца, сделанные ей в последнее время, не сумела добиться от него повторения его нижайшей просьбы, миссис Гибсон возмутилась. Как она сама выражалась, «этого было достаточно, чтобы вывести из себя даже святого», и весь остаток дня называла Синтию «неблагодарной и упрямой дочерью». Молли никак не могла понять, в чем тут дело, и адресовала этот вопрос Синтии, на что последняя с горечью ответила:
– Не обращай внимания, Молли. Мама всего лишь злится из-за того, что мистер… из-за того, что я не вернулась домой уже обрученной молодой леди.
– Да! И я уверена, что ты с легкостью могла бы добиться этого, – но ответила мне черной неблагодарностью! Я не настолько несправедлива, чтобы требовать от тебя того, чего ты сделать не в силах! – сварливо заметила миссис Гибсон.
– Но в чем же состоит моя неблагодарность, мама? Я очень устала и оттого, наверное, поглупела. Но я не вижу здесь никакой неблагодарности. – Голос Синтии прозвучал вяло и утомленно, а сама она откинулась на подушки софы, словно ответ матери был ей безразличен.
– Как, неужели ты не видишь, что мы делаем для тебя все, что можем, одеваем с иголочки и отправляем в Лондон, а ты, когда тебе представилась возможность избавить нас от таких расходов, не воспользовалась ею.
– Нет! Синтия, помолчи, говорить буду я, – заявила Молли, раскрасневшись от негодования, и оттолкнула руку подруги, когда та попыталась ее остановить. – Я уверена, что папа ничуть не переживает и не возражает против любых расходов на своих дочерей. И мне очень хорошо известно, что он хочет, чтобы мы вышли замуж только… – Голос у нее дрогнул и сорвался, и она умолкла.
– Только как? – с насмешкой осведомилась миссис Гибсон.
– Только когда сильно и по-настоящему полюбим кого-либо, – негромко, но твердо отозвалась Молли.
– Что ж, после такой тирады – совершенно неделикатной, должна сказать, – я умываю руки. И не буду ни мешать, ни помогать вашим любовным романам, юные леди. Но в мое время мы были рады и послушно внимали советам старших.
С этими словами она вышла из комнаты, дабы претворить в жизнь идею, которая только что пришла ей в голову: написать конфиденциальное письмо миссис Киркпатрик и изложить в нем собственное видение «неудачного увлечения» и «обостренного чувства чести» Синтии, равно как и намекнуть на полнейшее равнодушие, которое та испытывает к сильной половине рода человеческого, ловко исключив из этой категории мистера Гендерсона.
– О Господи! – вздохнула Молли, с облегчением откидываясь на спинку стула после того, как миссис Гибсон вышла из комнаты. – Вследствие своей болезни я теперь часто становлюсь раздражительной и грубой. Но я не могла слушать, как она намекает, будто папа жалеет для тебя чего-либо.
– Уверена, что это не так, Молли. И в этом смысле можешь не защищать своего отца. Но мне очень жаль, что мама до сих пор видит во мне «иждивенку», как неизменно называют нас, несчастных детей, в объявлениях в «Таймс». Впрочем, всю свою жизнь я остаюсь для нее помехой. Знаешь, я уже начинаю отчаиваться, Молли. Пожалуй, мне действительно лучше попытать счастья в России. Я случайно узнала о том, что в Москве есть место англичанки-гувернантки в одном семействе, которому принадлежат огромные территории и у которого имеется несметное количество крепостных крестьян. Я решила, что напишу письмо туда только после того, как вернусь домой. Вот там я никому не буду мешать и путаться под ногами, как если бы благополучно вышла замуж. О боже! Ночные поездки всегда так угнетают меня. Как поживает мистер Престон?
– Он поселился в поместье Камнор-Грейндж, в трех милях отсюда, и больше не бывает на чаепитиях в Холлингфорде. Однажды я видела его на улице, но еще вопрос, кто из нас постарался быстрее уступить дорогу другому.
