Артур Дойл - Тень великого человека. Загадка Старка Манро (сборник)
Но к чему мне утомлять вас всем этим? Я мог бы исписать не одно перо, рассказывая о том, чем мы с Джимом занимались в учебной части в Глазго, как знакомились с офицерами и сослуживцами, как они стали нашими товарищами. Вскоре пришла весть, что люди, которые заседали в Вене и делили Европу, как пирог с бараниной, все разъехались по своим странам, и теперь каждый солдат, каждая лошадь их армий смотрели в сторону Франции. Слышали мы и о том, что в Париже подготовка к войне идет полным ходом, что Веллингтон был уже во всеоружии и что первый удар придется по нам и по пруссакам. Правительство в спешном порядке отправляло людей на континент, все порты на восточном берегу были забиты оружием, лошадьми и продовольствием. Третьего июня и мы получили приказ о выступлении; в тот же день вечером нас погрузили на корабли в Лите, и уже следующей ночью мы были в Остенде. Впервые в жизни увидел я тогда чужие края, да и большинство моих новых товарищей тоже, потому что в основном это были совсем еще молодые люди. До сих пор я помню синюю полосу моря, желтый песчаный берег и странные ветряные мельницы, которые не только крутили крыльями, но еще и поворачивались вокруг себя. Нигде в Шотландии таких диковинных штук не было. Это был чистый, ухоженный город, только люди жили в нем какие-то низкорослые и нигде невозможно было достать ни эля, ни овсяных лепешек.
Оттуда нас направили в город под названием Брюгге, а затем – в Гент{61}, где наш полк соединился с Пятьдесят вторым и Девяносто пятым и была сформирована бригада. В Генте меня поразили красотой церкви и каменные дома, хотя ни в одном городе из тех, в которых мы побывали, я не видел церквей красивее, чем в Глазго. Оттуда мы двинулись к местечку под названием Ат, это небольшая деревушка на реке, или, правильнее будет сказать, на ручье под названием Дендер. Там нас расквартировали, хотя большинству пришлось жить в палатках. Хорошо, что было лето и погода стояла теплая. Наша бригада принялась усиленно готовиться к предстоящему сражению. Самым главным командиром над нами был генерал Адамс, полковника нашего звали Рейнелл, и оба они были старыми опытными вояками. Но больше всего нас согревала мысль о том, что всеми нами руководил Железный Герцог{62}, потому что имя его было для нас как сигнал горна, по которому все мы были готовы идти хоть в огонь, хоть в воду. Сам он находился в Брюсселе, где были расположены главные части, но мы знали, что, как только возникнет необходимость, он окажется рядом с нами.
Никогда еще я не видел столько англичан сразу. Если честно, я относился к ним с некоторой долей презрения, как любой живущий на границе человек относится к своим соседям. Но в тех двух полках, к которым мы присоединились, оказались отличные ребята, и мы уживались с ними вполне мирно. Пятьдесят второй полк состоял из тысячи человек, и среди них было много ветеранов, воевавших с Наполеоном еще в Испании{63}. В большинстве своем это были оксфордширцы{64}. Девяносто пятый был стрелковым полком, и носили они не красные, а темно-зеленые мундиры. Странно было смотреть, как они запихивали в стволы завернутые в тряпье ядрышки, потом еще забивали их деревянными колотушками, а после этого стреляли дальше и точнее, чем мы. В то время вся эта часть Бельгии кишела британскими войсками. Недалеко от нас, возле Энгиена{65}, стояла гвардия, а с дальней стороны располагались кавалерийские полки. Понимаете, Веллингтону было очень важно развернуть все силы, потому что Бонапарт засел за своими крепостями и никто не мог точно предугадать, откуда он нанесет первый удар. С уверенностью можно было сказать лишь одно: выступит он там, где мы его меньше всего ожидаем. С одной стороны, он мог бы начать продвижение между нами и морем, чтобы отрезать нас от Англии, а с другой – вполне мог попытаться вклиниться между нашими и прусскими войсками. Но наш Герцог был не глупее, он окружил себя конницей и пехотой, как паутиной, поэтому, как только француз сделал бы первый шаг, он тут же мог направить туда всю свою мощь.
Мне в Ате жилось прекрасно, люди в моем полку подобрались добрые, уживчивые. Наш лагерь располагался на поле, принадлежавшем фермеру по фамилии Буа, прекрасному человеку, который подружился со многими из нас. В свободное время мы построили ему деревянный сарай, и много раз мы с Джебом Ситоном, парнем, который стоял в строю сразу за мной, развешивали на веревках его выстиранное белье, чтобы почувствовать запах мокрой ткани, напоминавший нам о доме. Интересно, живы ли еще этот добрый человек и его жена? Хотя вряд ли, уже тогда они были довольно пожилыми людьми. Иногда к нам присоединялся и Джим. Когда мы собирались на большой кухне этих фламандцев, он садился в стороне и попыхивал трубкой, но это был уже не тот Джим, которого я знал когда-то. Он и раньше был довольно жестким человеком, но после того, что произошло, и вовсе превратился в кремень. Улыбка исчезла с его лица, он даже почти перестал разговаривать. Ни о чем другом, кроме как о мести де Лиссаку за разлуку с Эди, он думать не мог. Бывало, он часами сидел, подперев голову рукой, и хмуро глядел в одну точку, погруженный в свои мысли. Сначала это сделало его мишенью для насмешек наших однополчан, но потом, когда они узнали его получше и поняли, что с этим человеком шутки плохи, на него перестали обращать внимание.
Вставали мы рано. С первыми лучами солнца вся бригада, как правило, была уже на ногах. Однажды утром, было это шестнадцатого июня, мы, как обычно, выстроились в шеренги. Генерал Адамс сидел на лошади прямо передо мной и давал какие-то указания полковнику Рейнеллу, однако внезапно он замолчал и стал всматриваться в дорогу, ведущую на Брюссель. Полковник тоже повернулся. Никто из строя пошевелиться не осмелился, но все до единого начали коситься на дорогу, и вскоре на ней показался офицер с кокардой генеральского адъютанта, который несся к нам на огромном сером в яблоках коне. Он уткнул лицо в гриву скакуна и изо всех сил хлестал его по шее концом уздечки, как будто спасался от какой-то ужасной опасности.
– Глядите-ка, Рейнелл, – воскликнул генерал. – Похоже на что-то серьезное. Как вы думаете, в чем дело?
Они оба пустили своих лошадей легким галопом ему навстречу, и Адамс вскрыл депешу, которую вручил ему гонец. Не успел разорванный конверт упасть на землю, как Адамс развернулся и, махнув над головой письмом, словно саблей, закричал:
– Разойтись! Общее построение и марш через полчаса.
И в следующую секунду все перемешалось. Топот, крики, – мы тут же узнали, что Наполеон еще вчера пересек границу, оттеснил прусскую армию и уже глубоко вклинился на нашу территорию со ста пятьюдесятью тысячами солдат к востоку от нас. Все поспешно разбежались по своим палаткам, чтобы успеть собрать вещи и поесть, и уже через час мы навсегда покинули Ат и Дендер. Причины для такой спешки были достаточно веские, потому что пруссаки ничего не сообщили Веллингтону, и несмотря на то, что, как только до него долетели первые известия о случившемся, он бросился из Брюсселя к ним на выручку, вряд ли ему хватило бы времени, чтобы успеть помочь нашим союзникам.
Утро было ярким и жарким, наша бригада маршировала по широкой бельгийской дороге, поднимая клубы пыли, и все мы с огромной благодарностью думали о том человеке, который додумался высадить по бокам дороги тополя, тень которых освежала нас лучше, чем вода. И с правой, и с левой стороны простирались поля, за ними шли другие дороги, одна поближе, а другая дальше, примерно в миле или даже больше от нас. По ближней дороге шла колонна пехотинцев, и мы устроили с ними настоящую гонку. Они так пылили, что нам было видно лишь стволы их ружей, да иногда через эту завесу проглядывали меховые киверы. Над всем этим возвышался их офицер, едущий верхом, и разноцветные, развевающиеся на ветру флаги. Это была одна из гвардейских бригад, но мы не могли понять, какая именно, потому что в этой кампании участвовало две бригады. Над дальней дорогой тоже клубилась пыль, но сквозь нее то и дело сверкали яркие вспышки, как от сотни нанизанных на нить серебряных бусин, и ветер доносил с той стороны такой грохот, такое бряцание и лязг, какого я никогда раньше и не слышал. Сам бы я ни за что не догадался, что это такое, но наши капралы и сержанты были опытными воинами, а рядом со мной как раз шел один из них с алебардой{66} на плече. Всю дорогу он поучал меня и давал советы.
– Это тяжелая кавалерия, – сказал он. – Видишь, двойной блеск? Это значит, что на них и каски, и кирасы{67}. Их называют Королевские драгуны, или Эннискилленцы, или Придворная гвардия. Слышишь, как гремят их доспехи? Но французские тяжелые кавалеристы нашим не чета. Во-первых, их в десять раз больше, а во-вторых, все они опытные воины. Стрелять по таким нужно или в лицо, или по лошади. Если такие пойдут на тебя, тут уж смотри в оба, а не то получишь в печень четырехфутовый меч, так что пикнуть не успеешь. Но что это? Слышишь? Старая музыка!
![Джек Вэнс - Глаза другого мира [Глаза верхнего мира, Глаза чужого мира]](/uploads/posts/books/66124/66124.jpg)