Элизабет Гаскелл - Жены и дочери
– Послушайте, Гиацинта, – начал он, едва они спустились в гостиную, – ей нужен заботливый уход. Она переутомилась, а я проявил себя полным идиотом. Это все. Ее нужно тщательно оберегать от всех забот и тревог. Но даже при таком уходе я совсем не уверен, что она не заболеет!
– Бедняжка! Она и впрямь выглядит усталой. Она немножко похожа на меня в том, что чувства оказываются чересчур сильными для нее. Но теперь, когда она вернулась домой, мы постараемся развеселить и приободрить ее. В себе я не сомневаюсь, а вот вы должны перестать делать столь скорбное лицо, дорогой мой, – для больного нет ничего хуже, чем проявление уныния у тех, кто его окружает. Сегодня я получила очень приятное письмо от Синтии. Дядя Киркпатрик буквально обожает ее и относится к ней, как к собственной дочери. Он подарил ей билет на концерт классической музыки[143], а еще ей нанес визит мистер Гендерсон, несмотря на все, что произошло между ними ранее.
Мистер Гибсон вдруг подумал, что его супруге достаточно легко быть жизнерадостной, учитывая, какие приятные мысли ее посетили и сколь очевидные ожидания она питала, тогда как ему будет куда труднее убрать с лица выражение тревоги и уныния, ведь его собственный ребенок слег от переутомления и неизвестно, не приведет ли это к еще более серьезному заболеванию. Впрочем, он неизменно оставался человеком действия, стоило ему решить, в каком направлении нужно двигаться; а еще он знал, что «тот – караулит, этот – спит, уж так устроен свет»[144].
Болезнь, которую он предчувствовал, все-таки настигла Молли. Развитие ее не было тяжелым или бурным, так что смертельная опасность девушке не грозила, тем не менее недуг оказался продолжительным и буквально лишал ее последних сил, коих с каждым днем оставалось все меньше, пока наконец ее отец не начал опасаться, что Молли превратится в хронического больного или даже инвалида. Впрочем, сообщить что-либо определенное или тревожное Синтии не представлялось возможным, и в письмах к дочери миссис Гибсон обходила эту тему молчанием. «На Молли подействовала перемена погоды с наступлением весны» или «Молли изрядно переутомилась во время своего пребывания в Холле и сейчас отдыхает» – подобные фразы никак не отражали действительного состояния Молли. Кроме того, как втайне признавалась себе миссис Гибсон, было бы жаль испортить Синтии все удовольствие, посвятив ее в подробности болезни Молли, хотя рассказывать в общем было нечего, поскольку один день был похож на другой. Но так случилось, что леди Гарриет, которая при первой же возможности приезжала посидеть рядом с Молли, – поначалу против воли миссис Гибсон, а впоследствии с ее полного согласия, к чему ее подтолкнули собственные резоны, – написала письмо Синтии, причем на эту мысль ее навела миссис Гибсон. Вот как все произошло.
Однажды, когда леди Гарриет на несколько минут заглянула в гостиную после того, как навестила Молли, она сказала:
– Право слово, Клэр, я провожу столько времени в вашем доме, что мне, пожалуй, пора завести здесь свою рабочую корзинку для рукоделия. Мэри заразила меня своим трудолюбием, и я решила вышить маме чехол на скамеечку для ног. Это станет для нее сюрпризом, ведь если я начну трудиться над ним у вас, она ничего об этом не узнает. Вот только я нигде не могу найти золотого бисера, который нужен мне для анютиных глазок. А Холлингфорд, который, несомненно, готов прислать мне луну с неба, если я попрошу его об этом, не отличит…
– Моя дорогая леди Гарриет! Вы забываете о Синтии! Подумайте о том, с каким удовольствием она сделает для вас что угодно.
– В самом деле? В таком случае она испытает его предостаточно. Но имейте в виду, что это вы поручились за нее. Пусть она купит мне еще и шерсти. Однако же я, очевидно, очень добродетельна, если могу доставить такое удовольствие соотечественнице. Нет, серьезно, вы действительно полагаете, что я могу написать ей и дать несколько поручений? Ни Мэри, ни Агнессы в городе нет…
– Я уверена, что она будет в полном восторге, – заявила миссис Гибсон, которая не могла не принять во внимание тот отблеск аристократической славы, который непременно упадет на Синтию, если она получит письмо от леди Гарриет, находясь в гостях у Киркпатриков. Итак, она дала адрес, и леди Гарриет написала. Вся первая часть письма была посвящена извинениям и поручениям, но затем, ничуть не сомневаясь в том, что Синтия прекрасно осведомлена о состоянии здоровья Молли, она написала: «Сегодня утром я видела Молли. До этого мне дважды не разрешили повидаться с нею, поскольку она была слишком больна, чтобы принять даже кого-либо из членов собственной семьи. Как бы мне хотелось, чтобы мы заметили в ней перемену к лучшему, но с каждым разом она выглядит все более увядшей, и я боюсь, что мистер Гибсон полагает ее недомогание чрезвычайно тревожным».
Через день после того, как письмо было отправлено, Синтия вошла в гостиную своего дома с таким видом, словно не далее как час тому покинула ее. Миссис Гибсон дремала, делая вид, что читает; она провела у Молли бо́льшую часть утра и теперь, после собственного плотного обеда и попыток больной изобразить, что она тоже отужинала рано, сочла, что имеет право на некоторый отдых. Она вздрогнула и проснулась, когда в комнату вошла Синтия.
– Синтия! Дитя мое, как ты тут очутилась? Ради чего, во имя всего святого, ты приехала? Мои бедные нервы! Пульс у меня тоже неровный и трепетный, что неудивительно, учитывая, сколько треволнений мне пришлось пережить. Но почему ты вернулась?
– Из-за тех самых треволнений, о которых ты говоришь, мама. Я ведь даже не подозревала… ты ничего не писала мне о том, что Молли очень сильно больна.
– Вздор. Прошу прощения, моя дорогая, но это сущие пустяки. Болезнь Молли вызвана нервным перенапряжением, как говорит мистер Гибсон. Нервическая лихорадка. Но ты должна помнить, что нервы – это всего лишь выдумка, и Молли уже поправляется. Какая жалость, что тебе пришлось расстаться со своим дядей! А кто сказал тебе насчет Молли?
– Леди Гарриет. Она написала мне что-то о шерсти…
– Я знаю, знаю. Но тебе уже давно следовало бы знать, что она всегда преувеличивает. Хотя уход за больной буквально вымотал меня. Пожалуй, это даже к лучшему, что ты приехала, дорогая. А теперь мы с тобой спустимся в столовую, пообедаем и ты расскажешь мне все новости из Гайд-парка. Вот сюда, в мою комнату… в свою, пожалуйста, не заходи – Молли так обостренно реагирует на шум!
Пока Синтия обедала, миссис Гибсон забросала ее вопросами:
– А как там твоя тетя, у нее прошла простуда? А Хелен, она уже окончательно выздоровела? Маргаретта, разумеется, прелестна, как всегда? А мальчики сейчас в Хэрроу, полагаю? А мой давний любимчик, мистер Гендерсон?
Несмотря на все усилия, ей не удалось сделать так, чтобы последний вопрос прозвучал вполне естественно; тон ее голоса изменился, и в нем прозвучало нетерпение и тревога. Синтия ответила не сразу. Она медленно и со всеми предосторожностями налила себе воды в бокал, после чего сказала:
– С моей тетей все в порядке, Хелен окончательно выздоровела и чувствует себя прекрасно, а Маргаретта и впрямь очень мила. Мальчики действительно уехали в Хэрроу, а мистер Гендерсон, насколько я могу судить, жив и здоров, потому как сегодня должен был отужинать у моего дяди.
– Поосторожнее, Синтия. Смотри, как ты нарезаешь этот пирог с крыжовником, – с явным неудовольствием заметила миссис Гибсон; впрочем, подобная реакция была вызвана отнюдь не нынешним поведением Синтии, хотя оно и давало ей возможность выпустить пар. – Не представляю себе, как это ты решилась свалиться нам как снег на голову. Не сомневаюсь, что этим ты изрядно рассердила своих дядю и тетю. Не удивлюсь, если они больше не пригласят тебя.
– Напротив, я должна вернуться к ним как можно скорее после того, как сочту, что могу с чистой совестью покинуть Молли.
– «С чистой совестью покинуть Молли». Какие глупости ты говоришь, да еще и весьма оскорбительные для меня. Я ведь ухаживала за нею почти день и ночь. Во всяком случае, я всегда просыпаюсь, когда мистер Гибсон встает и идет посмотреть, приняла ли она лекарство.
– Боюсь, что она была очень больна? – спросила Синтия.
– Да, была. Впрочем, как посмотреть. Ее болезнь, скорее, относится к разряду утомительных, нежели интересных. Непосредственной опасности не было, но изо дня в день она пребывала в одном и том же состоянии.
– Жаль, что я не узнала об этом раньше! – вздохнула Синтия. – Как ты думаешь, я могу подняться к ней сейчас?
– Лучше я войду первой и подготовлю ее. Ты сама увидишь, что ей стало намного лучше. Ах! Вот и мистер Гибсон!
Услышав голоса, он вошел в столовую. Синтии показалось, что он сильно постарел.
– Ты уже здесь! – сказал он, подходя к ней, чтобы пожать ей руку. – Кстати, на чем ты приехала?
– На «Ампайре». Просто я не знала о том, что Молли больна, иначе приехала бы раньше. – Глаза девушки наполнились слезами.
