Элизабет Гаскелл - Жены и дочери
Молли вышла из комнаты, не дожидаясь окончания этого монолога, а мистер Гибсон вновь уткнулся в газету, но миссис Гибсон, к полному своему удовлетворению, все-таки закончила спич, потому как, в конце концов, лучше, когда кто-нибудь из членов семьи едет с визитом, пусть даже не самый подходящий человек, чем вообще отказаться от приглашения и, таким образом, лишиться возможности рассказать о нем другим. Поскольку мистер Гибсон был очень добр к Синтии, она ответит такой же любезностью по отношению к Молли. Она оденет ее соответственно и пригласит в дом молодых людей, то есть сделает то, чего сама Молли и ее отец делать не хотели. (И вновь начнет ставить палки в колеса их прежнему свободному общению друг с другом, чего они единственно и желали – возможности разговаривать свободно и открыто, не опасаясь ее зависти и ревности.)
Глава 39. Тайное становится явным
Молли застала Синтию в гостиной. Та стояла у полукруглого эркерного окна и смотрела в сад. Когда Молли подошла к ней, Синтия вздрогнула и обернулась.
– Ах, Молли, – воскликнула она, протягивая к ней руки, – как я рада тому, что ты рядом со мной!
Именно такие вспышки привязанности неизменно заставляли Молли устыдиться тех мгновений, когда она испытывала сомнения в своей преданной любви к Синтии. Внизу она жалела о сдержанности Синтии и о том, что у подруги слишком много секретов; но теперь ей казалось почти предательством желать, чтобы она стала иной, не такой, как сейчас. Никто на свете, кроме Синтии, не обладал большей властью, нежели та, о которой так хорошо писал Голдсмит[112]:
Друзей он менял, как охотник собак,
Ведь знал: только свистни – и явится всяк[113].
– Знаешь, я думаю, ты будешь рада услышать то, что я хочу тебе сообщить, – сказала ей Молли. – Мне кажется, что на самом деле ты бы с радостью поехала в Лондон, разве не так?
– Да, но не имеет значения, нравится мне это или нет, – отозвалась Синтия. – Не начинай, Молли, потому что все уже решено. Я не могу сказать тебе почему, но я никуда не поеду.
– Все дело в деньгах, родная. Но папа все уладил. Он хочет, чтобы ты поехала. Он полагает, что ты должна поддерживать родственные связи, и он даст тебе десять фунтов.
– Как он добр! – заметила Синтия. – Но я не должна принимать их. Как жаль, что мы не познакомились с тобою раньше, много лет тому, тогда бы я выросла совсем другой.
– Не расстраивайся! Мы любим тебя такой, какая ты есть, и мы не хотим, чтобы ты становилась другой. Но ты сильно обидишь папу, если откажешься. Почему ты колеблешься? Или ты думаешь, что Роджеру это не понравится?
– Роджеру? Нет, я думала вовсе не о нем! Да и почему он должен возражать? Я успею съездить в Лондон и вернуться обратно, прежде чем он хотя бы узнает об этом.
– Значит, ты все-таки поедешь? – спросила Молли.
Синтия ненадолго задумалась.
– Да, поеду, – сказала она наконец. – Это не очень умно с моей стороны, но там будет весело, и потому я все-таки поеду. Где мистер Гибсон? Я хочу поблагодарить его. Как он бесконечно добр ко мне! А тебе, Молли, прямо-таки невероятно повезло!
– Мне? – отозвалась Молли с необыкновенным удивлением; последнее время ее не покидало ощущение, будто все идет не так и уже никогда не наладится.
– Вот он! – воскликнула Синтия. – Я слышу его шаги в холле!
Сбежав вниз, она обеими руками взяла мистера Гибсона под локоть и поблагодарила его так тепло и порывисто, так вежливо и уважительно, что в нем проснулась толика прежней привязанности к ней и на какое-то время он даже забыл о том, что именно побудило его проникнуться к ней неодобрением.
– Ну, будет, будет! – сказал он. – Довольно, моя дорогая! Ты должна поддерживать отношения со своими родственниками, и давай более не будем говорить об этом.
– Нет, положительно твой отец – самый обаятельный мужчина изо всех, кого я знаю, – заявила Синтия, вернувшись к Молли. – Именно поэтому я так боюсь уронить себя в его глазах и оттого так нервничаю и не нахожу себе места, когда мне кажется, что он мною недоволен. Ладно, теперь давай подумаем о визите в Лондон. Это будет замечательно, верно? Десять фунтов – это же целое состояние, которого хватит надолго. А еще они позволят мне уехать из Холлингфорда, что уже само по себе просто здорово.
– В самом деле? – с грустью осведомилась Молли.
– О да! Но ты же понимаешь, что я вовсе не имею в виду тот факт, что мне придется расстаться с тобой. Ничего хорошего в этом, конечно, нет. Но, в конце концов, провинциальный городок – это провинциальный городок, а Лондон – это Лондон. И можешь не улыбаться моим банальностям, я всегда симпатизировала месье де ля Палису:
…M. de la Palisse est mort
En perdant sa vie;
Un quart d’heure avant sa mort
Il etait en vie[114],
– пропела она, чем привела Молли в смятение, как нередко случалось прежде, когда ее настроение резко менялось. Молли была поражена, наблюдая столь быстрый переход от мрачной решимости, с которой Синтия отказывалась принять приглашение всего лишь полчаса тому, к веселой беззаботности. Синтия вдруг обняла Молли за талию и закружила ее в вальсе по комнате, подвергая опасности маленькие столики всевозможных форм и размеров, уставленные objets d’art[115] (как с восторгом именовала их миссис Гибсон), коими была загромождена гостиная. Однако же Синтия со своей обычной ловкостью избегала столкновения с ними. Но вот девушки замерли на месте при виде пораженной до глубины души миссис Гибсон, застывшей на пороге и в немом изумлении взирающей на вихрь беззаботного веселья перед собой.
– Право слово, мне остается только надеяться, что вы обе не лишились рассудка! Что здесь происходит, хотела бы я знать?
– Я просто радуюсь тому, что еду в Лондон, мама, – с притворной скромностью призналась Синтия.
– Не думаю, что помолвленной молодой леди подобает проявлять столь бурный восторг при мысли о предстоящих увеселениях. В мое время самую большую радость в отсутствие наших возлюбленных нам доставляли мысли о них.
– Я бы сказала, что мысли о них должны были причинять тебе боль, поскольку тебе пришлось бы напомнить себе, что их нет рядом, а это сделало бы тебя несчастной. Кстати, если хочешь знать правду, я совершенно забыла о Роджере. Надеюсь, это было не слишком дурно с моей стороны. Впрочем, Осборн выглядит так, словно он беспокоится о брате за нас обоих. Вчера он выглядел ужасно больным!
– Да, – согласилась Молли. – Правда, я не думала, что это заметил еще кто-нибудь, кроме меня. Я была буквально шокирована.
– Увы, – сказала миссис Гибсон. – Боюсь, что дни этого молодого человека сочтены… очень боюсь. – И с самым зловещим видом покачала головой.
– Ах, что же будет, если он умрет! – воскликнула Молли и обессиленно присела, думая о его неизвестной и загадочной жене, которая так и не появилась здесь и о существовании которой никто даже не вспоминал, – да еще в отсутствие Роджера!
– Что ж, разумеется, это будет очень печально. Мы будем горько сожалеть о нем, в чем я не сомневаюсь, поскольку всегда любила Осборна. Собственно, до появления Роджера Осборн нравился мне куда больше, в чем я не стыжусь признаться. Но мы не должны забывать о живых, дорогая Молли. – Миссис Гибсон ласково посмотрела на падчерицу, глаза которой наполнились слезами при мысли об ужасном конце, ожидающем Осборна. – Я уверена, что наш дорогой славный Роджер сделает все, что в его силах, дабы заменить Осборна во всех отношениях, и потому не станет откладывать женитьбу надолго.
– Не увязывай женитьбу с жизнью Осборна, мама, – поспешно заявила Синтия.
– А что здесь такого, моя дорогая? Это же вполне естественно. Бедному Роджеру можно пожелать, чтобы его помолвка не затянулась до бесконечности. К тому же, в конце концов, я всего лишь ответила на вопрос Молли. Мысль надо доводить до логического завершения. Люди смертны, как тебе известно, – и молодые в этом смысле ничем не отличаются от стариков.
– Если я заподозрю Роджера в том, что и он думает так же, – заявила Синтия, – то более никогда не стану даже разговаривать с ним.
– Он никогда этого не сделает! – тепло отозвалась Молли. – Ты сама знаешь, что он на это не способен. И ты не должна подозревать его в этом, Синтия, ни на миг!
– А я все равно не вижу во всем этом большого вреда, – с грустью продолжала миссис Гибсон. – Молодой человек поразил нас всех своим больным видом. Что ж, остается только пожалеть его. Но болезнь зачастую приводит к смерти. Наверняка вы со мной согласитесь, и нет ничего дурного в том, чтобы заявить об этом вслух. Но Молли спрашивает, что будет, если он умрет; и я пытаюсь ответить на ее вопрос. Говорить или думать о смерти мне нравится не больше, чем кому-либо другому, но я бы сочла себя слабовольной, если бы не смогла взглянуть в лицо тем последствиям, которые она влечет за собой. Как мне представляется, в Библии или молитвеннике прямо сказано, что мы должны заставить себя сделать это.
