Акилино Рибейро - Современная португальская новелла
— Не знаю, дома ли хозяин, — сказала она предусмотрительно. Следом за Тилией, которая шла впереди с намерением предупредить Камило Тимотео, бывший владелец вошел в вестибюль. Вестибюль и лестница были выдержаны в архитектурном стиле провинции Миньо, что свидетельствовало о мужественном характере хозяина. И тут, в вестибюле, бывший владелец Бруски испытал настоящее потрясение: с потолка исчезла роспись. Поначалу ему показалось, что Бруску постиг пожар, так как стены были покрыты почерневшими струпьями сделанной под мрамор штукатурки.
— Я сказала верно, его нет, — крикнула Тилия сверху. Она явно не хотела спускаться и, облокотившись на каменные перила, смотрела на пришельца с лукаво-спокойным выражением лица. Сомнений не было — она лгала. И ложь эта доставляла ей удовольствие. Раздосадованный сеньор Алена покинул Бруску и, не сдержавшись, первому встречному раздраженно сказал:
— Неужто я расстался с моим домом, чтобы увидеть его в таком плачевном состоянии? Мой брат — бездельник, а этот просто мерзавец!
Потом, сидя в открытом кафе на площади, в железном кресле красного цвета — эти кресла придавали городку туристский шик, но в них, как правило, сиживали торговцы и служащие, — он выпил чашечку кофе с коньяком. Кассир из банка, составивший ему компанию, высморкал свой массивный римский нос, потом, прежде чем спрятать платок, сложил его вчетверо и сказал:
— Да, жаль. Очень жаль.
Бывший владелец Бруски бросил на стол монету. Она покатилась и упала на пол. Он даже не соизволил нагнуться и поднять ее: сеньор Алена чувствовал себя оскорбленным и не мог больше сдерживать раздражение. Все пришло в упадок, все, абсолютно все было не таким, как раньше. С щемящей тоской он вспомнил старые добрые времена, когда жизнь казалась прочной и благополучной. А какие удивительные были обычаи. Например, бой глиняной посуды на четвертый день пасхи. Девушки, стоя, бросали друг другу кувшины, и они, падая на землю, разбивались. Откуда пришел этот странный обычай? Может, это было своего рода жертвоприношение тому, кто способен пробудить природу от зимней спячки? Бывший владелец Бруски никогда раньше не задумывался над подобными вещами, но теперь с особой грустью и острой тоской припоминал все мельчайшие подробности. Ему вспомнились кражи, преступления, бушевавшие некогда страсти. В провинции ходило столько легенд, и всегда чей-то дом или какое-нибудь место почему-то считались таинственными, а тростниковые заросли могли поведать о чем-нибудь секретном.
— Да, жаль, — еще раз сказал кассир. И его большой нос тоже был согласен с тем, что жаль, очень жаль. Скорее всего, и он был любовником Тилии. Кое-кто даже клялся, что это именно так. Виновников появления на свет отпрысков Тилии в городке было много, поэтому городок, как соучастник, усыновил их всех, оптом. Друзья чаще исповедовались в своих грехах, чем в добродетелях, и потому, когда дети Тилии вырастали, они всегда благодаря возникшему сообществу находили место под солнцем.
Неудовлетворенный откровенным разговором с кассиром банка, сеньор Алена надумал предложить Камило Тимотео новую сделку. Он решил выкупить Бруску, и решение его было окончательным. Сыскался и человек, способный заняться этим. Некто Клаудино, делец нового типа, выступавший посредником между владельцами земель и арендаторами. Сметливый и в общем-то ленивый, Клаудино был одним из тех невежд, которым нет нужды обучаться праву в Коимбре. Они и без того знают все законы и довольно смело дают советы всем, кто в них нуждается. Клаудино хорошо знал прошлое провинции. Он был настоящей ходячей энциклопедией.
Жил Клаудино в низине, на юге которой буйно росли мимозы. Дом у него был самый обычный, такой, как правило, имеют десятники, с коридором, где всегда с трудом помещается большой сундук, и высокими окнами, очень напоминающими створки алтаря. Казалось, он строился под летний лагерь. Мебель в доме была пошловатой и помпезной. Здесь подделка под старину, купленная с молотка в Порто, соседствовала с подлинным черным деревом и вспухшими, точно от водянки, диванами. Жена Клаудино, худая, скромная сеньора, чем-то напоминала мадам Реналь, она придавала материнству страстность любовных отношений. Ее манера общаться с собственным сыном Адриано, используя авторитет и пуская в ход женскую, именно женскую ласку, вызывала чувство тоски и удивления. Это была женщина, которая, живя в разлуке с сыном, с трудом сохраняла молодость. До замужества она писала назидательные стихи, ими восторгались ее сестры. Если бы она была богатой, ее бы считали эксцентричной. Ее голубые глаза, когда она не надевала безобразных очков в золотой оправе, были красивы и из-за близорукости даже таинственно-ласковы. Звали ее Изабел. Коротко подстриженные белокурые волосы были скромно причесаны. Бывший владелец Бруски очень понравился ей, и прежде всего потому, что вырос в благородной семье и был воспитанным человеком. Его дед раз в неделю, бывало, ужинал с фидалго[17] этих мест, хоть и глупым как баран, но имевшим прекрасные манеры. К несчастью, бедность сделала ее подозрительной. Боясь показаться старомодной, она была словоохотлива, чтобы не сказать болтлива. Приняв ее приглашение у них отобедать, сеньор Алена посмеивался, видя, как Изабел подает аперитивы и кладет на стол приборы для рыбы, не говоря уже о серебряных чашах для мытья рук. «И откуда у нее все это?» — думал он, веселясь. Этикет, извлеченный из сундуков герцогов Абрантов, был просто смешон здесь, в округе Монтелиос, где даже святой Фортунато давно заснул на веки вечные.
— Прошу прощения, пожалуйста, без церемоний. Мы люди простые, без претензий… — говорила она, отправляя в рот крошечные кусочки морковной запеканки. — Угадайте, из чего сделано, — не давала она ему покоя, очень довольная тем, что никто не мог распознать приготовленный ею кулинарный сюрприз, а если пытался, то путал яичный желток с морковью.
Бывший владелец Бруска оказался несостоятелен в вопросах кухни. Она ликовала:
— Вижу, вам нравится… Главное, что нравится…
«Неужели это существо может спать с мужчиной?» — неожиданно для себя самого подумал бывший владелец Бруски. Он покраснел, словно испугавшись, что произнес вслух мелькнувшую было мысль. А тем временем веселый и подобострастный Клаудино предлагал ему в свою очередь портвейн собственного приготовления. То было побуревшее от времени питье. Оно уже потеряло и аромат и вкус. Стало жидким, но бывший владелец Бруски, будучи человеком воспитанным, нахваливал его, разглядывая несуществующую прозрачность. «Именно таким должен быть настоящий мужчина, — подумала Изабел. — Он пьет вино просто, совсем не так, как пьют его ценители: маленькими глотками, полоская рот». Никогда еще сеньор Алена не удостаивал их чести сесть за один с ними стол. Изабел заметила, что он не обращал внимания на то, что отправлял в рот, и, хотя она сочла это хорошим тоном, все же чувствовала себя уязвленной. Она привыкла к местному обществу и шуточкам, которые отпускали гости, когда, отведывая лакомые блюда, обменивались кулинарными рецептами. Ведь удовольствие, которое обжоры получают от обильной пищи, рождает единство душ, тогда как возникающая беседа обнаруживает разделяющую сотрапезников пропасть. А этот банкет демонстрировал молчаливое приятие всего. И она это понимала.
Без дальних околичностей сеньор Алена заговорил о своих намерениях относительно Бруски. И пока он старался подчеркнуть побуждающие его на этот шаг причины нравственного порядка, Клаудино сам загорелся желанием купить ее, он прикидывал, подсчитывал, соображал. Когда же бывший владелец Бруски покидал их дом, озабоченный, взбудораженный, сверхпредупредительный Клаудино пошел проводить его до дороги. Возвращался он медленно, не торопясь. Клаудино был тучным, излишне полнокровным и вполне здравомыслящим человеком. На похоронах и свадьбах никто не мог его заменить: он умел утешить опечаленное семейство, организовать похороны, знал, как никто другой, приличествующие случаю обычаи. Жена его скучала с ним, как наделенная воображением женщина может скучать с честолюбцем, не имеющим средств к существованию. Жили они в арендованном доме, собственных земель не имели, что, по мнению Клаудино, приравнивало их к поденщикам или того хуже. И в общем-то он был не далек от истины, ведь он был сборщиком налогов, которого связывают тесные узы с ростовщиками и грабителями. Однако чрезмерная услужливость Клаудино и рассудительность его жены, слывшей женщиной доброй, сделали свое дело: вокруг них установилась атмосфера доверия.
— Изабелинья, — сказал Клаудино мечтательно, стараясь привлечь ее внимание. Так он говорил лишь в исключительных случаях, преследуя какой-нибудь корыстный интерес или имея планы, которые еще не совсем созрели в голове этого несостоявшегося собственника. — Изабелинья, дом, в котором мы живем, похож на санаторий, но в нем нет шика.
