Акилино Рибейро - Современная португальская новелла
Пот на лице просох; я чудом не выронил из рук лампу и направился к себе в комнату. Было от чего окаменеть. Боже праведный! Меня ждало самое невероятное происшествие из всех свалившихся мне на голову. Не кто иной, как Жоржетта! Она преспокойно снимала черные перчатки и, будто законная хозяйка дома, положила их на мраморную доску ночного столика! Представьте себе мое изумление, а вслед за тем ярость. Только бесовское отродье способно на такие безумные проделки. Стало быть, это ее шаги помешали моему счастью! Я точно язык проглотил. В облике Жоржетты сквозило что-то неземное, и только это удержало меня от желания задушить ее. Она гляделась в зеркало. Хочет убедиться, что это и впрямь она? Неужто все это происходит наяву и передо мной живая Жоржетта, из плоти и крови? Обуреваемый сомнениями, я робко подошел ближе. Гостья уверенным жестом протянула мне руку, пробормотала:
— Добрый вечер!
Не отвечаю на приветствие, напуганный его тайным смыслом; пожимаю пальцы женщины, чтобы убедиться в ее реальности. И набрасываюсь на дерзкую с проклятиями:
— Боже мой, что это за фокусы? Ты с ума сошла. Располагаешься здесь, словно в какой-нибудь меблированной комнате Лиссабона! Сатана в юбке! Но ты дождешься, ты у меня узнаешь!
Я не напугал Жоржетту. Напротив, она улыбнулась — с горечью, но совершенно спокойно — и окинула меня холодным взглядом. Я был в пижаме и наброшенном на плечи пальто — вид достаточно комичный.
Наконец она заговорила, все тоскливей и тоскливей.
— Я долго колебалась, прежде чем приехать. Ты, конечно, осудишь меня. Но дело вот в чем: я разузнала на счет той девушки, о которой ты спрашивал. И сегодня мне нестерпимо захотелось сообщить тебе вести о ней. Я не надолго. — Она села на кровать. И как соблазнительно выглядела! — Даже распорядилась, чтобы машина ждала всего несколько минут.
Знакомые отговорки! Я облачился в броню цинизма.
— Отлично. Я, конечно, не хотел доставлять тебе столько хлопот… — И, нащупывая суть ее намерений: — Но вообще говоря, твой приезд как нельзя более кстати. Если хочешь, можем провести здесь ночь…
Она закинула ногу на ногу, улыбнулась.
— Помнишь, как мы столкнулись в дверях «У Максима»? Ты ведь не меня там искал. Куда же ты собрался теперь, в таком наряде?
— Тогда я искал Жужу, правда. Выходит, ты говорила с ней?
— Нет, не говорила. Но отвечай: куда ты собрался?
Я не ответил. Молча любовался ею. Все в ней манило, притягивало. Губы были накрашены лишь слегка, а какая-то особая, непривычная серьезность подчеркивала красоту. Но губы, некогда столь пылкие, вдруг искривились с незнакомой мне горечью. Скорбными стали глаза, вялыми движения, бледность все более заметной… Часто дыша, она наконец выдавила из себя:
— Жужа… Жужа умерла.
И, задыхаясь, уткнулась в подушку. «Так это она! — спохватился я, хоть и поздно. — Неужели? Жужа под именем Жоржетты? Сирота моего родственника — девица легкого поведения? Униженная мною рабыня?»
Прочитай я такое в романе, я бы не поверил. Мне это показалось бы бессмысленной чепухой, выдумкой, бредом. И тем не менее Жужа была передо мной — оплакивала свое падение с разбитым сердцем, не таясь.
Я стал по-братски утешать несчастную. Целовал ей руки — почтительно, как целовал бы до ее бегства из дома. Потом — лоб, мокрые от слез глаза. («Мещаночка? Провинциалка?») Да, та Жужа умерла. Незачем разыскивать ее по театрам и ресторанам. Мне самому хотелось плакать. Мы сидели на кровати, рядом, без всяких грешных желаний.
Жужа с благодарностью пригладила мне волосы и стала расспрашивать о Лии, о матери… Как я здесь очутился? Не голодают ли сестра и мать? В саду, наверно, еще есть инжир? Сколько раз она вспоминала этот сад!
— Я сразу сообразила, что Лия, с ее рыбьей кровью, облюбует тебя, как только ты поселишься в доме. И вот… Как бы это сказать? Непонятный страх пригнал меня сюда. Ты ведь на ней не женишься? Она настоящая святая.
— Безусловно.
— Знаю. Пути святости не приводят к браку…
«Эту комнату когда-то занимал ее отец. Она знала, что теперь тут живу я…»
Обращаюсь к ней, недоумевая:
— Все это так неожиданно для меня, дорогая, так запутано! Мы здесь — совершенно иные люди, чем раньше! Твоя тайна — такая глубокая, такая темная… Как могла ты хранить ее от меня? Ведь обо мне ты все знала!
Жужа развеселилась и, играя ключиком на шелковом шнурке, вымолвила капризным тоном маленькой девочки:
— Этот дом — мой! Я здесь родилась…
Слезы счастья струились по ее щекам. Но в эту сладкую минуту ночную тишь прорезал проклятый гудок машины — совсем близко от дома. Я поспешно схватил свою гостью, словно собственную жизнь, если бы она грозила меня покинуть:
— Не уходи, умоляю. Теперь я знаю, что люблю лишь тебя. Ах, никогда еще я не видел тебя такой…
(«Прекрасной, восхитительной»… Я не мог найти слово, которое передало бы мой восторг.)
— Такой… достойной любви! — воскликнул я наконец.
Жужа молча поднялась, овладев собой, и стала натягивать перчатки. Я обнимаю ее за плечи и, потеряв голову, молю:
— Не уходи, Жужа. Ведь умерла не ты, а Жоржетта.
Она глухо ответила, сделав над собой усилие:
— Это невозможно.
— Почему же? Ах да. Не можешь простить меня. Как я виноват перед тобой! Но поди знай… Забудь прежнее. Поверь — лишь теперь я отношусь к тебе с уважением.
Тяжело дыша, я повернул ее лицом к себе, попытался обнять, но она вырвалась:
— Нет, нет. Это убило бы Лию!
Оттолкнув меня, Жужа проворно, словно легкая тень, скользнула в коридор.
Мои руки бессильно повисли. В окно я вижу, как Жужа медленно идет к машине, растворяется во мраке… Все же она обернулась раз-другой на окна спальни (ведь в юности это была ее комната!). Навеки кануло в Лету то, что здесь случилось, и вот моя возлюбленная так же далека от меня, как в невозвратном прошлом…
И я сижу один — опустошенный, жалкий, разбитый, — прислушиваясь к рокоту моря…
На следующий день, после строевых занятий, я подозвал первого встречного солдата.
— Спросишь вдову Ското, возьмешь мой чемодан и отнесешь в пансион. Да поживей!
Задав несколько вопросов, парень отправился.
Нервничая, бродил я вокруг монастыря — выходил то в сад, то на шоссе. Машины, груженные доверху, проезжали мимо. Никогда еще я так пламенно не желал уплыть в неведомые края и сорить деньгами в портовых кабаках. Подходящим фоном для моего отчаяния служил заброшенный теннисный корт между садом и лесом — ночью туда сыпались сухие листья, закрывая грязные лужи. О безотрадная осень! Жужа оставила на ночном столике конверт с деньгами, без надписи. Не знаю, по рассеянности или умышленно. Загадочное создание! Почем знать… Верно, она не впервые посылает деньги сестре и матери. В другом конверте, с кратким объяснением, я оставил квартирную плату за два месяца. И очутился без гроша в кармане. Пришлось послать домашним просьбу о срочной помощи. В Лиссабоне больше ноги моей не будет! Разумеется, сердце требовало, чтобы я помчался искать мою ночную гостью, поправ все общественные условности. Но кто воодушевил бы меня на такой шаг? Наконец я счел неуместным поспешно искать новой встречи… Нужно было отдохнуть, собраться с мыслями… Мне внушали страх моя горячность, малодушие, нечистая совесть.
Я и не подозревал, что нас ждут более тяжкие испытания. Получив чемодан, я обосновался в новой комнате, но спустя час-другой спохватился, что мне чего-то недостает. Чего именно, я долго не мог сообразить. Тщетно ломал голову. Терзался, перебирал в уме то и это… Так люди безуспешно шарят по карманам, перебирают вещи, напрягают память, но не находят того, что ищут. Досада, только досада. Ложусь на кровать, недавние сцены вновь проносятся передо мной, и вдруг вспоминаю: «Кольцо! Сапфир! Я оставил его в ванной комнате…» Со всех ног мчусь на улицу, посылаю другого солдата… Вместо кольца он приносит не слишком любезный ответ доны Консейсан. Ясно было лишь одно: на чернила не поскупились, а кольцо затерялось в ворохе бумаги. Идти туда? Но я не помнил наверняка, было ли, кольцо на мне, когда я утром умывался. На ночь я его обычно снимал. Вот незадача! Кольцо стоило свыше восьмисот эскудо, и мне случалось его закладывать в трудную минуту. К тому же это была фамильная драгоценность, приобретенная к свадьбе моего прадеда по материнской линии. Но меня беспокоила не стоимость пропавшего кольца, а тайна его исчезновения. Неужели его украла Жужа? В Лиссабоне она часто им любовалась. Теперь я понимаю, Жужа, почему ты стала еще больше восхищаться им, узнав, что оно старинное. Однажды ты даже сказала: «Наше чудесное фамильное кольцо». Да, да. А я истолковал эту фразу лишь как заботу о деньгах! Твой ум и интуиция далеко превосходят уровень кафешантанной певички. Какие еще сюрпризы хранишь ты для меня в глубине души?
