Осаму Дадзай - Современная японская новелла 1945–1978
Мунэёри еще долго задумчиво смотрел на эту картину, и вдруг сзади послышалось:
— Ты кто?
Оглянувшись, Мунэёри увидел высокого, крепко сбитого человека с всклокоченной бородой. Одет просто, на вид вроде в летах, а голос молодой, — похоже, он одних лет с Мунэёри. Увидев, что он безоружен, Мунэёри спокойно ответил:
— Наместник.
— Наместник? Из дворца? Мы ведь уже выплатили подать.
— А я не за податью.
— Сюда просто так не приходят. Ты по какому делу?
— Я пришел посмотреть земли, которых еще не видел.
Мужчина, не спуская глаз с Мунэёри, сказал уже поспокойнее:
— Это невозможно.
— Что значит невозможно?
— Сюда приходят только за податью. Вершина — это граница, отсюда к подножию спускаться запрещено.
— Кто же установил такой закон?
— Это закон деревни. Тем более ночью.
— Стало быть, там есть что-то дурное?
Мужчина громко рассмеялся.
— А что, в деревне должно быть только хорошее? После работы на рисовых полях по вечерам пьют сакэ, поют, танцуют, развлекаются. Кто мешает развлечениям, тот позорит землю.
— А что делают с теми, кто бесчестит землю?
— Как это ни противно — приходится их убивать.
— И как же их убивают?
— Вонзают стрелу в спину, топчут спину ногами, за волосы волокут по земле. Так изгоняют духа зла. И человек погибает.
— Что же, по-твоему, и со мной могут запросто расправиться?
— Вот куда ты клонишь! — вскрикнул незнакомец, и в мгновение ока лук Мунэёри оказался у него в руках. Вернее, лук будто сам прыгнув ему в руки.
— Дело не в том, могут тебя убить или нет. На этой земле не любят убивать.
Эти слова, как крепкое сакэ, вскружили голову Мунэёри.
— Хорошо, я не пойду в вашу деревню. Я устал и хочу передохнуть.
Мужчина протянул Мунэёри его лук.
— Ну, раз отдохнуть — пойдем.
Мужчина пошел впереди. Он был так спокоен, что Мунэёри забыл пустить ему стрелу в спину. В пещере, куда они скоро пришли, была устроена маленькая хижина, в которой мог уместиться только один человек.
— Входи!
Едва Мунэёри вошел в хижину и сел на круглую циновку, как почувствовал смертельную усталость.
— Проголодался я. Поесть бы.
— Найдем что-нибудь.
Незнакомец принес кувшин с неочищенным сакэ. На лучинках приготовил каштановую кашицу. Поджарил горную дичь, накормил и собаку. Насытившись, Мунэёри подобрел.
— Эй, человек! Как тебя зовут?
— Хэйта.
— Хэйта, ты здесь один живешь?
— Да.
— Для чего?
— Есть у меня заветная мечта.
— Какая же?
— Вырезать будду.
— Будду?
— Да, божество, которое охраняло бы покой деревни. И дед мой вырезал. И отец тоже, а теперь мой черёд настал. Если я когда-нибудь обзаведусь семьей, то мой сын продолжит мое дело.
Действительно, в хижине были долото, молоток и множество других инструментов.
— А из чего ты вырезаешь божество? Из дерева? Из камня?
— Прямо на поверхности горы. Вокруг утеса пышно цветут цветы.
— Какие цветы?
— Если смотреть издалека, кажется, что на горе расцвели цветы.
Из пещеры, даже в вечерней тьме, отчетливо виднелось очертание утеса, величаво взметнувшегося к небу. Но вырезанные на этом утесе божества видны не были. На утес, наверно, нужно смотреть снизу, из деревни у подножия горы. Солнце уже зашло, но его отблеск еще лежал на траве. Мунэёри вдруг заметил траву, густо устилавшую все вокруг — от утеса до порога хижины.
— Это что за трава?
— Трава забвения.
— Трава забвения?
— Коли пришел сюда, должен забыть все на свете.
— Что ж, похоже, я забыл сегодняшний день, — сказал Мунэёри, развалясь у огня. С этими словами он закрыл глаза и погрузился в сон.
Спустя некоторое время Хэйта растолкал Мунэёри.
— Когда рассветет, из деревни мне принесут еду. Я не хочу, чтобы видели случайного человека в моей хижине. Вставай. Луна ясная.
— Днем и то дорога еле видна. Как же я спущусь ночью?
— Не беспокойся. Я провожу тебя.
Хэйта поднялся первым. Он шел коротким путем. Они спускались, словно летели. Спуск был вполовину короче подъема, и когда они вышли к подножию горы, до рассвета было еще далеко. В темноте заржал конь. Он перегрыз привязь и подбежал к хозяину.
— Второй раз на гору не приходи, — коротко бросил на ходу Хэйта.
— Нет, я хочу еще раз побывать там. Хотя бы для того, чтобы поклониться божеству. Будешь внизу — заходи во дворец. Доложишь о своем приходе управляющему по имени Фудзиути.
Как только Мунэёри произнес это имя, Хэйта, дрожа, втянул голову в плечи и издал ужасный вопль. Жажда убийства охватила Мунэёри, у него даже колени задрожали. Куромару испуганно залаял.
— У, злобный пес! — Хэйта мигом повернулся и побежал прочь.
Хотя Хэйта, похоже, обругал Куромару, прозвучало это так, словно он бранил и Мунэёри. Эти слова Хэйта бросил Мунэёри в лицо так, что даже брызнул слюной. Мунэёри получил прямое оскорбление в лицо, — нет, это было проклятие. Он был вне себя. Человек с другой кровью! Мунэёри впервые почувствовал в Хэйте врага с другой кровью. Местность у скалистой горы входила в его владения, но, вероятно, людей по эту сторону горы там считали чуть не за собак. Хэйта ясно сказал об этом. Да, Мунэёри услышал слово правды. Здесь, у подножия, тепло огня, согревшего его на вершине, разом остыло. Злобно глядя вслед исчезнувшему врагу, Мунэёри стиснул в руке лук.
— Пусть не забываются — я наместник! Тоже мне, не любят убивать людей. Зато я люблю. И с удовольствием покажу им, как я это делаю. Тот, из деревни, научил меня, как убивать. Когда-нибудь спущу с Хэйты кожу, а божество его обдеру.
Мунэёри вскочил на коня и направился в замок. Когда он добрался до горной реки, небо уже побелело. В придорожной траве мелькнула белая тень. Подъехав ближе, он разглядел человека, кажется, молодую женщину. Куромару вдруг залился лаем. Бросившись вперед, собака накинулась на эту тень. Тень метнулась. Собака за ней. Женщина бежит сломя голову, собачьи клыки уже хватают ее.
— Куромару!
Мунэёри, подъехав, едва сдерживал собаку. Перед ним, дрожа от утреннего холода, стояла прелестная женщина, которой, похоже, не минуло и семнадцати. От удивления Мунэёри широко раскрыл глаза. Разве мог он предполагать, что увидит здесь такую красоту!
— Ты кто?
— Я из деревни у подножия горы, на краю поля.
— Как же ты здесь оказалась?
— Я заблудилась, целый день вчера искала дорогу и теперь совсем не знаю, куда идти. Заблудилась — вот и оказалась здесь.
— А где твоя деревня? Давай я провожу тебя до дому.
— У меня все равно что нет дома.
— А родители?
— Оба умерли. Нет ни одной родной души, ни братьев, ни сестер.
— Как же ты живешь?
— Продавала то, что осталось от родителей, этого едва-едва хватало. А потом меня взял на службу один человек — но вчера отпустил.
Ее манера говорить отличалась благородной простотой. Поразмыслив немного, Мунэёри сказал:
— Я — наместник. Пойдем, проводишь меня до моей усадьбы.
Мунэёри тронул коня, женщина послушно поплелась следом, но, видимо, от усталости ноги не слушались ее, и она быстро отстала.
— Садись сюда!
Мунэёри взял женщину за руки, обнял и посадил в седло.
— Как тебя зовут?
— Тикуса.
Тяжесть ее влажного от росы тела спокойно доверилась рукам Мунэёри.
Вдали из речного тумана показались всадники.
— Господин наместник, наконец-то!
Мунэёри узнал дворцовых слуг, которых отрядили на его поиски.
VIТикуса как была в объятиях Мунэёри — так и проследовала в усадьбу, в покои и в тот же вечер — в опочивальню. Следующий день выдался ясный и безветренный, но Мунэёри даже словом не обмолвился об охоте. Он никому не сказал о том, что произошло с ним в тот день и в ту ночь. К счастью, никто и не смел допытываться.
Прошло два дня, наступил третий, а Мунэёри все не выезжал на охоту. Прошло семь дней, минуло десять: казалось, что Мунэёри совсем забыл об охоте. Вопреки былой привычке он с вечера затворялся в опочивальне, вставал поздно и даже днем редко выходил из покоев. Если кто-то самовольно, даже по делам службы, приближался к нему, Мунэёри впадал в ярость и нещадно бранился. Но что удивительно — наместник знал обо всем, что происходило в провинции и в замке. Он знал обо всех тайнах, мошенничествах, промахах, и чиновники частенько попадали впросак и растерянно что-то лепетали. Придирчивый наместник. Неусыпное око. Тикуса жила замкнуто, прячась за спиной наместника, она избегала сторонних взоров и, похоже, старалась не показываться на людях лишний раз. Конечно же, за ней следили, — по крайней мере, во дворце, — однако, несмотря на тайные поиски, никому не удалось дознаться о ее прошлом, просто ухватиться было не за что. Но ее нежный лик, скромное изящество понравились обитателям замка, и все, хоть и с некоторой подозрительностью, смирились с присутствием этой молодой женщины.
