Хелла Хассе - Сидр для бедняков
Обидно, что он так и не знает, любит ли Марту.
Марта задремала. Лес был объят глубокой тишиной. Солнечный свет процеживался сквозь листву, разбрасывая зеленые блики. Тоненькие былинки под деревьями походили на прозрачную стеклянную паутину. Откуда-то из сумеречной дали возник перед ней странный зверь с белоснежной шерстью и густыми, длинными ресницами. Прямо из середины лба у него вырастал витой рог слоновой кости. Сказочный зверь был так красив, что сердце Марты дрогнуло. Она потянулась к нему, чтобы погладить, сказать что-то ласковое, привораживающее, но все слова вдруг позабылись. Она хотела притянуть его голову себе на колени, но устыдилась: не было у нее ни той величавой осанки, какой отличался зверь, ни мягких колен, на которые он мог бы склонить свою голову. Мысль, что сейчас он бесследно исчезнет в лесной чаще, была столь невыносима, что Марта закричала: «Нет!» Открыла глаза и увидела над собой лицо Рейнира.
— Ты опять здесь? — спросила она, однако не шевельнувшись. — Держался бы от меня подальше! Я ведь тебя компрометирую.
— Не принимай наш разговор так близко к сердцу. Не стоит. Я знаю, что могу доверять тебе во всем, Марта.
— Ошибаешься. Ведь я человек опасный.
— Да нет, ты просто типичная идеалистка. Не видишь в людях ничего дурного, потому что сама не способна на подлость.
Марта пожала плечами. Она еще ждала, что из лесу выйдет приснившийся ей зверь, и пристально глядела вдаль.
— Ты ни перед кем не провинилась, — продолжал Рейнир. — Иначе разве был бы я сейчас с тобой? Если понадобится, я буду тебя охранять даже от тебя самой. Я знаю, ты никогда не подведешь. В этом я твердо уверен.
— Так уж твердо уверен?
Он присел рядом в тень, оба молчали. Рейнир смотрел на ее профиль, на рассыпанные по плечам влажные волосы. Марта казалась спящей, хотя глаза ее были открыты.
— Почему ты молчишь?
— А что я должна сказать? — полувопросительно отозвалась Марта, не сводя глаз с лесной опушки. — Не знаю даже, о чем нам теперь говорить.
— Тогда о чем ты думаешь?
— Сомневаюсь, что мои мысли тебе интересны. — Она откинулась назад и рукой прикрыла лицо от солнца. — Впрочем, раз тебе так хочется, поговорим начистоту. Как можно обвинить и осудить человека, если он даже не знает, в чем его вина? Если ему не предоставляют возможности защищаться? Блаженны изгнанные за правду. Фоллер любил цитировать это евангельское изречение, и обрывки его разглагольствований до сих пор звучат в моих безбожных ушах. Женщина, еретик и человек в одном лице — вот что я такое. Не то сатана, не то ведьма — анафема, vade retro![29] — существо без нравственных устоев, такой я представляюсь тебе и твоим единомышленникам. На деле нравственный кодекс у меня есть, и сводится он к тому, чтобы жить в чистоте. Никого не обманывать, не вводить в заблуждение, а быть — пойми! — всегда прямой и справедливой. Лучше заблуждаться, да, в тысячу раз лучше заблуждаться, чем быть пролазой, балансировать на острие ножа…
Рейнир ничего не ответил. Потом повернулся на бок, оперся на локоть и посмотрел на Марту, лежавшую рядом с ним в своей желтовато-зеленой летней юбке, которую она, как ему вспомнилось, постоянно носила в первое время, когда они стали встречаться. На длинной нежной шее билась жилка, пушок на загорелой руке отливал золотом. Глаза ее были закрыты. Рейнир потянулся к ней, спрятал лицо на ее груди.
— Я никогда не хотел причинять тебе боль.
Марта вздохнула, что-то в ней расслабилось, она прижалась подбородком к его волосам и обняла его свободной рукой. Так они лежали, не говоря ни слова.
Потом Рейнир поднял голову и стал короткими и быстрыми поцелуями осыпать ее щеки, подбородок, волосы. Он что-то шептал, что именно, Марта не слышала, но теплая волна поднялась и залила ее целиком, она повернулась и прижалась к нему. В унылом лесу, в лучах полуденного солнца она отдалась ему с таким страстным самозабвением, как никогда раньше. Чуть-чуть приоткрыв глаза, она увидела над головой Рейнира колышущуюся листву и небо, по которому плыли бело-голубые облака. Сегодня в последний раз, больше мы никогда не будем вместе. Улыбка скривила ее губы. Для нее любовь всегда исключала вульгарность. А здесь, в пыли, в мятом платье, в некрасивой позе. Ну и что! Ведь и он почувствовал в тот миг желание, и вспышка страсти была взаимной.
— Как хорошо, — прошептал Рейнир.
— Да, — тоже шепотом откликнулась Марта.
— Признайся, что с Паулем у тебя так не бывает.
«Зачем он это говорит?» — подумала она. Что-то в ее груди сжалось в комок, она так и отпрянула.
— Зато Пауль никого не ругает, не слушает злых наветов и ни на кого не таит зла.
— Значит, это для тебя главное? — Он нагнулся над ней, чтобы увидеть ее лицо. — Значит, ты выбираешь его?
— Нет, — ответила она. — Не могу я с ним остаться.
Некоторое время они лежали неподвижно, касаясь друг друга плечом.
— Давай вернемся сегодня, — тихо попросила Марта.
Они молча смотрели вверх на листву.
— Пока не знаю.
— Что изменится, если мы вернемся сегодня? С таким же успехом можно провести вместе еще несколько дней.
— Уже завтра мы позабудем, что нам было хорошо, и, боюсь, не простим друг другу этой вспышки страсти. Ты же знаешь, так бывает.
Рейнир положил руку ей на плечо.
— А если я скажу, что люблю тебя, тебя одну?
— Да ты и сам этому не веришь, — сказала Марта с легким смешком.
Они смотрели друг на друга, и в глазах их светилось понимание. Рейнир нахмурился и сжал ее пальцы.
— Почему мы с тобой не встретились раньше?
— Ах, из этого все равно ничего бы не получилось! — горячо воскликнула Марта. Она села, стряхнула землю и сухие листья.
— Человек никогда не может познать самого себя, — сказал Рейнир, повернувшись на другой бок и поджав ноги. — Скажу тебе откровенно, в данный момент я не вижу выхода, не знаю, как мне поступить. Я даже не уверен, что у меня хватит мужества и энергии, чтобы все это обдумать. Чертовски устал от всей этой неразберихи.
Марта молча глядела на него из-под шапки золотисто-каштановых волос. Потом резким движением отбросила назад упавшие на плечи пряди, закрутила их левой рукой в пучок, правой вынула из кармана гребенку и шпильки. Не сказать, что она большая искусница по части причесок, и Рейнир частенько подшучивал над тем, как она втыкает шпильки вкривь и вкось, но сегодня ему все нравилось.
Автомобиль стоял перед домом Марешаля, окруженный кучей ребятишек, которые, как всегда, были на страже и, завидев издали Марту и Рейнира, бросились сообщить взрослым об их приходе. В домах замелькали какие-то люди. С противоположной стороны дороги из-за деревьев вынырнул и старик в полосатой рубашке.
Марешаля они нашли в доме. Подперев голову руками, он сидел за столом и читал газету.
— Машина в порядке, — сказал Марешаль. — Мы уже уложили ваши чемоданы в багажник. Можете ехать, когда захотите.
Рейнир поблагодарил и спросил, сколько он должен.
— Ах, вы про деньги, — нерешительно сказал Марешаль.
Потирая рукой лицо, он встал и с минуту раздумывал. Потом снова присел и, вооружившись огрызком карандаша, стал делать на полях газеты какие-то расчеты, после чего показал их Рейниру. Тот нашел сумму смехотворно низкой, если учесть, что приглашенный механик тоже проработал добрых полдня.
Жена Марешаля вошла в комнату и прислонилась к плите, скрестив на груди руки. В коридоре, как показалось Марте, мелькнула короткая черная юбка.
— Ему нужно в Париж, — сказал Марешаль, кивнув на открытую дверь. Он стащил с головы берет, задумчиво повертел его в руках и со вздохом снова надел. — Он хотел бы поехать вместе с вами. Если это вас не затруднит.
Рейнир понял: разумеется, услуга за услугу, — но бросил вопросительный взгляд на Марту.
— Мне очень жаль, но мы туда не едем.
— Вы же сами говорили, что едете в Париж! — удивилась мадам Марешаль.
В коридоре что-то скрипнуло. «Они там стоят, подслушивают», — догадалась Марта и посмотрела на мадам Марешаль. Та стояла теперь, свесив руки вдоль бедер, так что от запястий до впадины под локтем были видны набухшие вены. Руки ее, повернутые ладонями наружу, большие огрубевшие руки, привыкли к черной работе, к тасканию тяжелых ведер.
— Нет-нет, мы едем в Париж, — успокоила Марта.
Она подошла к Рейниру и потерлась щекой о его рукав.
Старательно избегая его взгляда, она все же чувствовала, что он изумлен такой внезапной переменой.
— Как тебя понимать? Так что, едем в Париж? Значит, опять передумала?
— Ну да, и давай поскорее собираться. Мы и так слишком долго тут проторчали.
Рейнир смущенно обернулся к Марешалю.
— Простите, я ошибся, мы все-таки едем в Париж. В машине достаточно места…
