Алексей Лукьянов - Миленький
– Почему?
– Да все потому же – не ездит никто. А потому и не ездят, что некуда.
– А как же вам удалось американскую делегацию заполучить?
– Да черт их знает, какая их муха укусила. Захотелось им старинные русские города посмотреть. Вот мы как-то и оказались на их маршруте. Между прочим, прокладывали-то его не у нас, а у вас, в Москве. Может, вы сами и прокладывали.
– Это уже не в моей компетенции.
Иван Иванович посмотрел на настенные часы.
– Ну так что, прокатимся? – спросил он.
– Прокатимся, – легко согласился Спиридонов.
Председатель ему почти нравился. Хороший мужик – деловой, спокойный, без барства этого мелкопоместного. Но при этом какой-то слишком самостоятельный и слишком умный. Или настолько опытный, что сразу в корень зрит? Спиридонов и в самом деле приложил руку к маршруту, по которому американская делегация будет двигаться из Москвы в Ленинград. Правда, никто об этом не знал. Пока не знал, потому что подлог наверняка всплывет. Единственное, на что надеялся Спиридонов, – неповоротливость системы. Сразу никто не догадается, что это не ошибка, а спланированная акция. А потом Спиридонов будет уже далеко.
Они вышли на улицу. У входа в исполком их ждал «уазик».
– Вы ездите на «козле»? – удивился гость. – Вам же по статусу «Волга» полагается.
– Да вы садитесь, – председатель распахнул заднюю дверь, приглашая Спиридонова.
Лейтенант послушно сел в автомобиль, Иван Иванович расположился рядом и сказал водителю:
– Леонтьев, давай к Миленькому. Только не гони, ладно?
– Понял, не дурак, – покладисто ответил Леонтьев.
Машина фыркнула и мягко пошла вперед.
– Ну вот, – продолжил председатель, когда «козел» вырулил на проезжую часть, – сейчас вы увидите, как мы тут живем.
Улица, по которой неторопливо катил «уазик», была, по всей видимости, главной артерией города. Народу не очень много – прохожие в основном дошкольного и пенсионного возрастов. Изредка попадались небольшие группы взрослых – дорожные рабочие белили бордюры, кто-то вывешивал красные флаги на фасады домов, двое монтеров с автовышки натягивали через дорогу транспарант «НАРОД И ПАРТИЯ ЕДИНЫ!».
– Да у вас тут учебные фильмы снимать можно, – улыбнулся Спиридонов. – «Как должен выглядеть развитой социализм».
– Это не моя заслуга, предшественника моего, Отинова Дмитрия Гаврилыча, – отмахнулся Маховиков. – Да, если подумать, и он ни при чем, просто традицию соблюдал. У нас тут беспорядок только во время войны был, а так, сколько помню, всегда чистенько и пустенько. Если надумаете в музей наш зайти, там много фотографий дореволюционных, и везде одно и то же – пустота и чистота.
– А в чем же ваша заслуга?
– А вы у народа потом поспрашивайте. Только я вам наперед скажу – ругать будут. Как и Отинова до меня ругали. А до него Лапина. Спросишь прямо – чего тебе, мерзавец, не хватает? Улыбается – все ему хорошо. А за глаза и вором тебя обзовет, и вредителем.
– А вы, значит, не вор?
– А хоть бы и вор, разве ж я сознаюсь? – рассмеялся председатель. – Город у нас маленький, все у всех на виду, как в деревне. Врать не буду – народ у нас ушлый, своего не упустит. Но это не вороватость, а предприимчивость. Валяется вещь без дела день, неделю, гниет. Кому не надо – тот и пройдет мимо. А кому надо – поднимет и к делу пристроит. У нас план по сдаче металлолома никогда не выполнялся. И по прочему утильсырью мы тоже в отстающих. Потому что у нас вещи служат, пока не разваливаются. Не поверите – до сих пор в городском хозяйстве два бульдозера, которые из подбитых танков собрали. Семь школ в городе, и в каждой есть по грузовику – ребят автоделу обучать. Списывают ведь транспорт, его на улицу не выгонишь, а тут и ребятам польза, и хозяйству – у нас даже девчонки в городе умеют машину водить. Транспортных происшествий за год – ноль целых хрен десятых! Да вон, Леонтьева спросите. Леонтьев, ты с какого возраста за баранкой?
– С десяти.
– Вот, а сейчас ему, обалдую, двадцать пять. После армии к нам устроился. Леонтьев, ты ведь Отинова возил?
– Я.
– А Самойленко?
– Тоже я.
– И будьте уверены – до пенсии здесь проработает, а то и дольше. До него водитель был Поликарпов – до смерти за баранкой. Леонтьев, Поликарпову сколько было?
– Кому Поликарпов, а кому и Самсон Леонтьевич. Восемьдесят три ему было.
– Вот, я же говорил, – довольный глава исполкома откинулся на спинку сиденья.
– А куда вы предыдущих глав администрации деваете? – спросил Спиридонов.
– Странные вопросы. Разумеется, на повышение. От нас все только на повышение. Самойленко в облисполком ушел, Отинов – в министерство. Я, думаю, тоже по министерской линии пойду.
Спиридонов рассмеялся:
– Откуда ж такая уверенность?
Маховиков наморщил лоб.
– Ну во-первых, я это место только отбываю, не добивался я его. Во-вторых, я технолог по жизни, меня не руководство занимает, а оптимизация производства.
– А чего ж ушли с завода?
– Масштаб не мой. Вот я годика три еще здесь посижу – и в Москву. И кто за мной придет – тоже надолго не задержится.
Надейся, подумал Спиридонов, но вслух спросил:
– Значит, все у вас в ажуре?
– В полном.
– А если у вас такой ажур, то почему вы терпите в городе этого Миленького?
Председатель поерзал на сиденье – видимо, привык сидеть спереди, а сзади было непривычно.
– Тут, Степан Борисович, политические моменты учитывать требуется, – сказал он, устроившись поудобнее. – Предприятие у нас в городе одно – завод керамических изделий. Я сам с него начинал. Производим санфаянс, безделушки разные, очень много идеологической продукции лепим. А все благодаря кому, по чьим эскизам? Наш завод потому и в передовых, что по эскизам Миленького продукцию гонит. Разбирают все, как горячие пирожки, от унитазов до сервизов. Не говоря уже об идеологической продукции.
– И ее Миленький?.. – удивился Спиридонов.
– Нет, что вы, у нас особый отдел за этим строго смотрит. Идеология вся у нас на Болотове, тот свое дело туго знает. К тому же у Миленького на политику идиосинкразия… я правильно произношу?.. да… Мы, чтобы без скандалов, на эту тему с ним вообще никогда. Зато все остальное – пожалуйста.
– Вас послушать, так он просто Герой соцтруда!
– Степан Борисыч, родненький, зачем вот так грубо слова мои перевирать? Про Героя соцтруда я ничего не говорил. Хотя столько, сколько Миленький за месяц работы на нашем заводе сделал – целый творческий коллектив за пятилетку не успевал. У него тут, видите ли, болдинская осень случилась. Вот на этой болдинской осени по сей день работаем. Да было бы у нас таких Миленьких на каждом предприятии – Запад бы у нас в ногах валялся и умывался слезами зависти. Вам бы на него только глазком взглянуть – сами обрыдаетесь. Ну какой Миленький диссидент? Неудачник, опустившийся человек, сами сейчас увидите. Но! – и тут прошу занести мои слова в протокол, или что там у вас? – никуда мы его не отпустим. Такая корова, как говорится, нужна самому. На нем экономика держится! Вот, кстати, мы и приехали.
«Козел» лихо развернулся и встал как вкопанный. Спиридонов посмотрел в окно, изменился в лице и обернулся к председателю.
– Вы куда меня завезли?
3Менты оказались не какие-нибудь звери лютые, а обычные люди. Протокол линейного милиционера они сразу порвали и выбросили в урну. Мол, всякие сочиняют, а голова болит у нас. Связываться с несовершеннолетней девицей – а Таське едва исполнилось семнадцать – ментам не хотелось. Это оформление в приемник-распределитель, опять писанина: где, когда, при каких обстоятельствах… Вместо этого дежурные по вокзалу накормили ее домашней снедью, напоили чаем, показали, где туалет, потому что от чая отчаянно хотелось в уборную. Хомяк был неправ – менты вовсе не страшные.
Лейтенант Забийворота, старший в наряде, пухленький мужчинка не то тридцати, не то пятидесяти лет с виду, мягко пожурил Таисию за безбилетный проезд, подарил старые подтяжки, бог знает каким образом оказавшиеся в ящике его стола (чтобы джинсы не сваливались), и отпустил на все четыре стороны.
– Чего? – не поняла Таська.
– Гуляй, говорю, свободна.
– Так я же…
– Мне что – оформлять тебя?
– Нет, не надо, спасибо.
Таська пулей вылетела из клетушки, которую занимало вокзальное отделение.
Мир действительно не без добрых людей, проводник Гусельников Таську не обманул. Она стояла на привокзальной площади, полной грудью вдыхая воздух свободы с растворенным в нем ароматом цветущей яблони, и радовалась, что Хомяк какое-то время может еще пожить спокойно.
Дверь за спиной громко хлопнула, и Таську окликнули:
– Эй, малахольная! Барахло-то свое оставила!
