Анатолий Баяндин - Отчаянная
— Имейте в виду, — напутствовал лейтенант, — вы можете наскочить на фрицев. Будьте осторожны. Вы, Красильников, за старшего.
Как ни старался Пашка отличиться, но, получив такое задание, он растерялся. Идти вдвоем туда, откуда, быть может, никогда не вернешься. И почему лейтенант выбрал именно его, Пашку, а не кого-нибудь другого? Не замешана ли тут Аня? Нет, Пашка ничего плохого не скажет о своем командире. И сама девушка, кажется, ничем не отличает лейтенанта. Наверно, так надо, если посылают его. Ведь послали же Красильникова. Значит, на них надеются, значит, доверяют, ежели сам капитан одобрил лейтенантов выбор.
И все же, как ни говори, а идти вдвоем черт-те знает куда, когда фрицы тут под носом, в каких-нибудь ста метрах! Кто скажет, что их там, куда они сейчас пойдут, нет? Смогут ли они проскочить незамеченными к этой проклятой деревушке? Красильников солдат бывалый, опытный и к тому же коренной сибиряк, из Тюмени. А он? Что он сделал, чем отличился за эти четыре месяца, как попал на фронт?
Да и там, в тылу, вся его двадцатилетняя жизнь прошла как-то тускло, без взлетов, без особенных падений. После семилетки пошел работать в МТС. Любил приодеться, пошиковать, пошкодить. Девчата любили Пашку за его веселый задиристый нрав.
Шел третий год войны. Пашка все чаще подумывал о фронте. Многие из его товарищей уже успели погибнуть или вернуться инвалидами. Почему-то это не пугало его. Но трудно было решиться сразу расстаться с родными местами, с родной Юрлой, затерянной в уральских лесах, с девичьими посиделками да гулянками в темную осеннюю пору.
Приехал с фронта дядя-танкист, обожженный, обезображенный. Достали самогонку, ради встречи выпили. Ударил добрый самогон в голову фронтовика, и стал он матерно ругать «тыловых крыс». Покраснел Пашка, промолчал. Смутно понимал, что его место там, на фронте. Ночь бродил по улицам села, думал. Утро он встретил на пороге райвоенкомата.
Пашка привыкал к войне постепенно, изо дня в день, точно шел по крутой и скользкой лестнице. За расторопность и исполнительность Шкалябин сделал его своим связным. Пашка успел зарекомендовать себя находчивым и бесстрашным, потому что не кланялся каждой пуле, умел перевязывать раны и накладывать шины.
Сегодня он, Пашка, оправдал эти качества и был замечен самим командиром роты. Во-первых, он после ранения командира взвода принял командование на себя, во-вторых, все время находился в передней цепи. Но там он шел вместе со всеми, бок о бок с товарищами. Там его видел командир роты, там его видела Аня.
А здесь? Здесь они только двое. И даже, в случае чего, никто не узнает, что с ними сталось.
Шкалябин, видимо, понял настроение Пашки.
— Павел, — сказал он тихо, — нужно, понимаешь, нужно! А тебя я знаю лучше, чем, например, другого, — лейтенант посмотрел в темно-серые Пашкины глаза. — Но если уж ты… — Он отвернулся. — Я могу не посылать тебя.
— За кого вы меня принимаете, товарищ лейтенант? — обиделся Пашка. — Разве я о том… — И как бы невзначай бросил: — Пакетик не мешало бы взять у санинструктора, а ее где-то не видать.
Лейтенант, не разжимая губ, улыбнулся.
— Вы как раз должны ее встретить, — подсказал он, — да вот и она сама! — кивнул Шкалябин на Аню, которая, широко размахивая отощавшей сумкой, взбиралась по склону холма.
— Разрешите идти? — оживившись, спросил Пашка.
Шкалябин положил руку ему на плечо, встряхнул.
— Иди! Орел!
— Пошли, таежник! — обращаясь к Красильникову, сострил парень и двинулся навстречу девушке.
Каждый раз, когда Аня встречала Пашку, ей делалось стыдно и неловко. Вот он опять идет к ней. Девушка вскользь глянула на парня. Лицо серьезно, в глазах нет обычной наглой искорки. Подходит смело, по-деловому.
— Здравствуй! — останавливаясь перед ней, спокойно сказал он.
— Добрый вечер!
— Аня, у меня нет времени… меня ждут, — он засунул руку за борт шинели и достал комсомольский билет, — вот возьми… Ежели не вернусь — сбереги.
Аня взяла серую книжицу, осторожно вложила в нагрудный карман.
— Хорошо, Паша, сберегу.
По бледному лицу Пашки, по его необычному спокойствию Аня догадалась, что он уходит на важное и ответственное задание. А за этот день она научилась понимать многое.
— Будешь помнить? — спросил Пашка.
Аня встретилась с его взглядом, покраснела. И ей показалось, что этих глаз она никогда больше не увидит.
— Буду, Павел! — сказала она и протянула руку: — Ни пуха ни пера!
Пашка встряхнул ее руку, вздохнул и, повернувшись на каблуках, быстро зашагал прочь. Девушка посмотрела на ладно сбитую фигуру, на крепкий затылок, обросший кустиками русых волос, на рыжие подпалины на полах его шинели и, сама не понимая, что делает, бросилась за Пашкой, сунула в его жесткую ладонь один из оставшихся пакетов, сказала:
— Береги себя!
Капитан Савельев, несмотря на свою тучность, был живым и подвижным человеком. В несколько минут он связался с подоспевшими артиллеристами и минометчиками, указал им ориентиры, и еще через несколько минут снаряды ударили по насыпи.
— Давай, Костя, — поднимая руку, сказал капитан командиру роты.
Шкалябин видел, что настало время личным примером увлечь роту за собой.
Савельев не любил в наступлении разворачивать связь. Да это было и ни к чему. Бегая из роты в роту, он непосредственно на местах давал указания.
— Успевай! — подзадоривал комбат лейтенанта и, перепрыгивая через промоины, оставшиеся от бурных весенних ливней, побежал в первую роту.
Шкалябин выждал, когда артиллеристы перенесут огонь, и поднял руку.
— За мной! — коротко, но громко сказал он и первым бросился к насыпи. — Ура!
— Ура! — подхватили солдаты и стремительно побежали за командиром. Поднялись соседние роты. Аня смотрела на массу людей, а видела только одного человека, который бежал впереди всех. А там, чуть правее, маскируясь редкими деревьями, уходил на задание другой.
Шкалябин на ходу выхватил гранату и швырнул ее за насыпь. Еще секунда — и все будет кончено. Но тут произошло самое непредвиденное. Откуда-то справа выполз фашистский танк и, поливая роту из пулемета, двинулся ей наперерез. Аня видела, как люди отхлынули назад, влево, как Шкалябин, потрясая автоматом, что-то кричал…
Аня больше не могла стоять на месте. Она бросилась навстречу бегущим солдатам. Хотела ли она остановить их или просто помочь раненым — Аня не знала. Бежала, потому что не могла стоять на месте и видеть, как один за другим падают солдаты, широко разбрасывая руки. Мысль, что должно произойти что-то ужасное, гнала ее вперед, туда, где мелькала высокая фигура Шкалябина. До танка оставалось каких-нибудь пятьдесят метров. Вот кто-то с силой толкнул ее в плечо — Аня круто повернулась на месте и плашмя грохнулась на землю. И в тот же миг рядом ухнул взрыв.
Аня подняла голову. В полуметре от нее лежал Захаров и пристально смотрел в холодную пустоту неба.
— Захаров!
Захаров не ответил. Он был мертв. Аня съежилась. Ей стало страшно. Вот она, смерть! Аня уже видела сегодня, как умирают люди, но так, чтобы рядом, без стона, без крика… А она жива, жива потому, что он, Захаров, не пожалел себя. У него, должно быть, есть семья, дети, дом. Какое же сердце надо иметь, чтобы ценой собственной жизни спасти товарища?! Незаметный, молчаливый человек, не любивший словоохотливых людей. Вот и все, больше Захарова нет.
Из строевой части полка сообщат его жене, что погиб в боях за Родину. Так же напишут и о том жирном, который пытался убить ее, Аню. А разве он за Родину погиб? Его родина — это собственная жирная шкуренка. Аня пододвинулась к убитому и, положив руку на еще теплое лицо, закрыла глаза. Потом оглянулась. Солдаты лежали вокруг нее и смотрели на танк, который продолжал двигаться наискосок. То, что девушка увидела в следующую секунду, заставило ее вскрикнуть. Метрах в тридцати от танка лежал Алехин и, видимо, напрягая последние силы, на локтях, на одних локтях уползал от безжалостного лязга широких гусениц. Танкисты не стреляли. Они наслаждались беззащитностью русского солдата. Еще несколько метров — и гусеницы раздавят это израненное тело.
Девушка кусала губы, до боли в пальцах сжимала тесемку санитарной сумки.
А танк все ближе и ближе.
— Что же делать? Что? — услышала она возле себя. И это надрывное «что» подбодрило Аню. Она мельком взглянула на солдата — это был веснущатый молодой сержант, почти мальчишка — и он… держал в руках противотанковую гранату.
— Подожди! — крикнула девушка и со всех ног бросилась к Алехину.
Алехин уже протягивал руки, как утром, когда помог ей выкарабкаться из траншеи. Аня схватила его руки и, почти не останавливаясь, повернула обратно, таща раненого связиста волоком. За спиной — это девушка ощущала всем телом — скрежетал танк, с каждой секундой сокращая расстояние. Танкисты по-прежнему не стреляли. Алехин молчал. «Молчи, Алеха, молчи… Я сейчас, я сейчас», — задыхаясь, шептала девушка.
