Анатолий Баяндин - Отчаянная
— Наступали на Одесса. Знаешь Одесса? — Аня кивала головой. — Так вот, — продолжал санитар, — убило нашего Бикбулатова, сержанта. Наш земляк с Уфы. Знаешь Уфа? Так вот, убило сержанта. Подходим мы к нему и смотрим. Лицо в крови, как это… баранья печенка стал. Страшно сделалось нам и очень жалка. Хороший парень был. Так вот… смотрим мы и тихо так говорим: «Ай-ай-ай, Бикбулатов погиб, похоронить надо». Только это мы так сказали, как кровь — там, где рот у него, — запрыгал, и мы слышим так жалобна: «Земляк Давлетбаев, я еще не совсем умер, не нада меня хоронить». Тут мы очень испугались и обрадовались. Достаем вата и стираем кровь. На левой щеке Бикбулатова маленький рана — и все. А крови-и! Дурная кровь вышла, испугала его и нас. Жалка, очень жалка, тебя не было там.
Давлетбаев шел то слева, то справа от Ани, то забегал вперед и заглядывал ей в глаза.
— А еще, — безостановочно начинал он новую историю, — еще был такой случай за Днестром. Знаешь Днестр? Идем мы по траншее, видим; солдат сидит и что-то собирает. Мы говорим; что потерял? Он говорит: кишки. И верно, подходим ближе, видим: его брюхо осколок распорол и кишки упал. Солдат их запихивает обратно вместе с грязем. Мы помог им собрать, перевязали и отправили в тыл. А когда посадили в повозка, солдат так испуганно спрашивает: «Браток, а браток, мы с тобой все подобрали, не оставили там какую-нибудь селезенку?» Я сказал, что все, даже лишнее прихватили: полкило молдавского песка. Жалка, очень жалка, тебя не было там.
Незамысловатые рассказы Давлетбаева облегчали дорогу, отгоняли усталость и сон.
Как-то на марше вечером к Ане подошел сержант Крыжановский.
— Как живем-можем? — спросил он.
Аня ответила, что так же, как, вероятно, и все. Помолчали. Сержант не отходил, старался идти в ногу с ней.
— Знаешь, Аня, давно хотел поговорить с тобой, но сама видишь, время-то какое.
— Я слушаю вас, товарищ сержант.
— Меня зовут Николаем, а впрочем, зови так, как тебе удобней. — Он поправил скатанную шинель, откашлялся. — Дело вот в чем. Ты уж показала себя в бою… с хорошей стороны. И меня удивляет, почему ты не вступаешь в комсомол!
Голос Крыжановского был еще таким молодым, неокрепшим, что Ане захотелось спросить, с какого он года. Наверняка моложе ее и на фронт пошел не иначе как добровольно из девятого или даже восьмого класса средней школы. Слова этого юного сержанта взволновали девушку. В госпитале ей уже предлагали вступить в комсомол, но помешало ранение.
— Я давно присматриваюсь к вам…
Сержанта, по-видимому, смутило Анино обращение на вы, и он решил исправиться задним числом.
— И я думаю, вам необходимо подать заявление. Рекомендовать вас согласятся многие. Вы такая отчаянная, — прибавил он и вздохнул, словно свалил тяжесть, которая давно давила его узкие плечи. «А ведь этот юнец подбил танк!» — с уважением подумала девушка.
— Скажите, вам не страшно было, когда вы бросали гранату? — неожиданно для себя спросила Аня.
Сержант кашлянул, прикрыв рот ладонью.
— Как вам сказать… Страх — понятие сугубо отвлеченное…
— Нет, Коля, — перебила его девушка, — страх не отвлеченное понятие, это я знаю, сама испытала.
— Испытала? — переспросил он, точно обрадовавшись.
— Ага, испытала. — И вдруг оба громко расхохотались.
— И я тоже, — признался сержант, и его голос стал таким, каким наверняка он говорил маме: «А у меня сегодня две пятерки!»
— Значит, договорились, Аня? — весело спросил он.
Девушка взяла его за локоть и ближе притянула к себе.
— Скажи, только правду, меня могут принять?
— Вот чудная! Тут и сомнения быть не может. Хоть сейчас садись и пиши.
Потом Коля рассказывал о себе. Учился в нефтяном техникуме на втором курсе. Проходил военную подготовку. А на фронт сбежал вместе со старшекурсниками после того, как посмотрел кинофильм «Радуга». Сержанта присвоили два месяца назад на Днестровском плацдарме. Потом комсорг батальона назначил его комсоргом роты.
— Вот и вся моя биография, — весело проговорил Коля.
Аня знала, что сейчас комсорга батальона нет. Его ранило еще до ее прихода в роту.
— А без него меня примут? — забеспокоилась она.
— Нет комсорга батальона — есть комсорг полка. Дело даже не в них, а в твоем желании и… и сознании. Понимаешь?
— Понимаю, Коля.
Когда Крыжановский отошел, Аня задумалась. Уж очень неожиданно все получается. И как это он придумал? Пришел, поговорил, посмеялись вместе — и вдруг такое. Вступить в комсомол! Нет, что-нибудь он напутал. Такие дела решаются не так просто. Догнала Давлетбаева.
— Скажи, ты комсомолец?
— А как же, конечно, комсомолец, даже со стажем.
— А рекомендацию ты имеешь право дать?
— Кому?
Аня ответила не сразу. Ей показалось, что если она скажет, кому, то Давлетбаев обязательно засмеется.
— Кому давать рекомендация? — снова спросил он.
Девушка опустила голову и тихо сказала:
— Мне, Рафик.
Давлетбаев действительно засмеялся. Аня съежилась.
— Врешь, не тебе.
— Мне! — твердо повторила она.
— А если тебе, — обрывая смех, сказал он, — то и разговор не должен быть.
— Почему не должен?
— Потому что ты наша герой, отчаянный герой. Хочешь, расскажу одна история? — круто переменил тему разговора Рафик.
Но Ане было не до историй. Она думала, думала, Висели звезды. Далеко на западе вздрагивали неяркие сполохи…
Шкалябин стоял на обочине дороги и смотрел на свою сильно поредевшую роту. Вот и последние солдаты прошли. За колонной, чуть приотстав, шла Аня. А за ней — другие роты, батальоны, отдельные подразделения полка, обоз.
Лейтенант выждал, когда девушка поравнялась с ним, и пошел рядом.
Аня свободной рукой взбила волосы, поправила пилотку.
— Тяжело? — спросил он.
Девушка посмотрела на пропыленные носки легких сапожек, сшитых из новенькой плащ-палатки, ответила:
— Нет, не очень. Теперь легче.
— Алехин вам привет передавал.
— Алехин? — встрепенулась она.
— Письмо вот получил. Хотите почитать?
Ане, конечно, хотелось, но она только пожала плечами:
— Темно, не прочесть.
— Вот возьмите, прочитаете, когда рассветет.
Девушка поблагодарила, взяла помятый треугольник, сунула в карман.
Разговор явно не клеился.
— Ночь, а духота не спадает, — заметил лейтенант.
— Да, — подтвердила Аня и улыбнулась.
— Чему вы улыбаетесь? — обиженно спросил он.
— Я вспомнила один случай, о котором рассказывал мне Давлетбаев. — Девушка коротко повторила рассказ о раненом на Днестровском плацдарме.
— Я знаю много других примеров силы духа, — оживился Шкалябин. — Представьте, рота идет в атаку. И вдруг навстречу ей откуда ни возьмись фашистский танк. Командир роты в смятении и вдобавок получает легкую царапину в голову. Буквально в нескольких метрах от идущего танка лежит раненый солдат. Еще несколько секунд — и он умрет. И в это время на глазах всей роты раненого спасает девушка-санинструктор, — которой нет и девятнадцати и которая пришла на фронт неделю назад. Она знала, что погибнет, и все же пошла навстречу танку, чтобы спасти раненого товарища. Девушка не погибла по чистой случайности. Командир роты после этого случая избегал встречаться с девушкой. Ему было стыдно перед ней.
— Товарищ лейтенант, — задыхаясь, проговорила Аня, — не надо… Вы преувеличиваете. Вы не виноваты ни в чем. И если хотите, — голос Ани перешел на шепот, — если хотите, та девушка, когда шла к танку, думала совсем, совсем не о себе… она думала о командире роты и ужасно боялась за его жизнь…
— А командир роты, — торопливым шепотком проговорил лейтенант, — боялся за нее, за ту девушку…
Волновались оба. Через минуту Аня снова замедлила шаги и, не поворачивая головы, спросила:
— А теперь скажите, почему вы сердились на меня?
— Я сердился на себя, а не на вас. На вас я при всем своем желании не могу сердиться. И вы это знаете.
— Я ничего не знаю! Помните, я даже не могла поддержать разговор, который вы начали было об искусстве.
— Значит, вы не забыли?
— Нет, не забыла.
— Вы когда-нибудь расскажете о себе?
— Если это вас… Но вы же сказали, что вас не интересует мое прошлое.
— Прошлое, — задумчиво произнес Шкалябин. — Почему-то мне не нравится это слово. Прошлое, по-моему, бывает только у преступников и… у женщин легкого поведения.
Аня вздрогнула. Ей показалось, что он уже знает все. И вдруг ей нестерпимо захотелось рассказать этому человеку всю свою жизнь до самого прихода в роту.
И она шаг за шагом, ничего не приукрашивая, ничего не скрывая, поведала ему все.
Аня говорила быстро, путаясь, проглатывая концы фраз, захлебываясь. Она торопилась. Торопилась узнать, что скажет Шкалябин. Ничто не было забыто, вплоть до Пашкиного подарка.
