Карел Птачник - Год рождения 1921
Олин улыбнулся.
— Да, — сказал он. — Именно так.
Капитан намотал ремешок на руку.
— Вы идиот, — хладнокровно заключил он.
Олин перестал улыбаться и растерянно покосился на Бента.
— Но у нас ведь был такой уговор, — испуганно возразил он. — Мы часто беседовали о том, что будет после войны. Вы сами не советовали мне возвращаться домой.
— А вы и не вернетесь туда, — тихо произнес Бент. — Вы подумали об этом, когда искали нас?
— О, конечно, — поспешно отозвался Олин. — Я готов к этому.
— Тем лучше, — процедил Бент, и из его пистолета сверкнуло короткое пламя.
Олин с минуту сидел неподвижно, губы его шевелились, но звуков не было слышно.
— Еще раз! — скомандовал Нитрибит, и пистолет снова сухо щелкнул.
Олин упал навзничь и сильно стукнулся головой оземь. Кизер поморщился.
— Не надо было этого делать, — недовольно бросил он Бенту. — В этом не было никакой надобности.
— Действительно? — усмехнулся тот. — Ты и в самом деле собирался таскать его с собой?
Кизер нахмурился.
— И не думал, — сказал он и усмехнулся. — Жалкий идиот!
Они отсели подальше от трупа и продолжали разглядывать в бинокль деревню.
— Это, несомненно, немецкая деревня, — сказал Нитрибит. — Сейчас главное — раздобыть штатскую одежду. Я совсем не намерен попасть в плен.
Бент сунул пистолет в кобуру.
— Я не курил всю ночь, — раздраженно сказал он, шаря по карманам. — Я никогда не оставался без курева так долго.
Кизер облизал губы.
— Наверно, у него есть сигареты, — кивнул он в сторону Олина и поднял брови. — Поди погляди.
Бент сперва не понял, потом усмехнулся.
— А ты боишься? — спросил он и встал.
Вернувшись, он показал полную пачку сигарет.
— Это я дал ему вчера, — вспомнил капитан. — Вот уж не думал, что получу их обратно.
За холмом послышался шум мотора. Два истребителя пролетели над головами немцев. Они летели низко и с бреющего полета обстреливали деревню. Под крыльями у них сверкнуло пламя, и эхо донесло треск выстрелов. Самолеты промчались и исчезли за холмом, на другой стороне долины.
— Сегодня они рано встали, — заметил Кизер и громко зевнул.
— Улетели, — сказал Нитрибит, — и это самое главное. — Он поднялся с травы и одернул мундир. — Пошли?
Беглецы направились через поляну вниз, к деревне. Поляна была широкая и занимала большую часть долины. Невдалеке поблескивал серебром быстрый поток.
— Отличная погода, — сказал Нитрибит, поглядывая на безоблачное небо.
Кизер шел рядом с ним, поигрывая кортиком, который болтался у него на боку.
— И прекрасная местность, — добавил он.
Бент остановился и закурил, потом прибавил шагу.
— Когда наступит мирное время, я приглашу вас к себе, — обратился он к обоим попутчикам. — Не думаю, что активистов партии будут преследовать, все это блеф, мы опять понадобимся. Вот тогда я повезу вас в Альпы, они начинаются у самого моего дома. А высоко в горах у меня есть очень приличная дача.
Нитрибит о чем-то задумался.
— Надо было сперва спросить его, — он кивнул в ту сторону, где остался Олин, — что случилось с нашими солдатами. Что сделали с ними чехи? Зря ты не дал ему договорить. — И он громко засмеялся.
Бент начал насвистывать в такт шагов песенку «Лили Марлен», Кизер тихонько вторил ему.
— Мой любимый мотивчик, — удовлетворенно сказал он и стал напевать: «Unter der Laterne».
Справа, над холмом, снова появились два самолета. Они летели прямо к деревне, но вдруг переменили курс и устремились влево, на косогор. Это были те самые истребители, что четверть часа назад обстреляли деревню.
Трое гитлеровцев на лужайке замерли, потом кинулись назад к лесу. Но лес был далеко, а кругом ни единого кустика. Капитан втянув голову в плечи, побежал в гору. Нитрибит распластался на дороге, шедшей по ложбине, весь сжался в комок, уткнулся лицом в пыль, зажмурил глаза и прислушивался к нарастающему реву мотора. Бент побежал наискосок по лужайке, озираясь на приближавшиеся самолеты.
Истребители мчались прямо на холм, казалось они вот-вот разобьются, но, подлетев совсем близко, самолеты взмыли кверху, а из-под их крыльев снова сверкнуло короткое пламя. Пули зарывались в пыль, между Нитрибитом и Кизером, образуя ряд маленьких воронок.
Нитрибит резко дернулся, перевернулся сначала на спину, потом снова на живот, ткнулся в сторону, сполз вниз, уже непривычно расслабленный и тихий, кулаки у него были сжаты, остекленевший взгляд широко раскрытых глаз устремлен в небо. Кизер споткнулся, пробежал еще три-четыре шага, потом припал на одно колено и силился встать. Он пытался поднять безмерное бремя, которое легло между его лопатками, но оно свалило его, и Кизер ткнулся лицом в землю.
Самолеты скрылись за лесом. На широкой поляне сразу стало тихо, ослепительное солнце, похожее на большой пылающий глаз, поливало ее своим светом.
Бент остановился и обернулся. Сердце у него бешено колотилось, ноги подкашивались, лицо и шея покрылись потом, обезумевшие глаза покраснели, широко раскрытым ртом он жадно ловил воздух. Заметив неподвижных Кизера и Нитрибита, Бент как-то сразу осознал, что он единственный остался в живых, и острое чувство радости пронизало его. Да, но самолеты могут еще вернуться, тотчас спохватился он и опять из последних сил побежал под гору, падая и снова поднимаясь. Он пытался дрожащими пальцами расстегнуть и сбросить мундир, но это не удавалось, и Бент, ни на секунду не задерживаясь, сорвал лишь воротничок и отшвырнул его вместе с фуражкой. В голове у него стучала кровь, в ушах гудело, но одна неотступная мысль гнала его вперед: надо спастись, нельзя погибнуть, как те двое, надо добежать до леса. На бегу он вспоминал бога, Эрику, свой сгоревший дом и дачу в горах, и думал, что Кизеру и Нитрибиту уже не бывать у него в гостях. «Только я спасусь, — мелькало в его обезумевшем от страха мозгу. — Только я один, только я…»
Но вдруг шум в ушах был заглушен другим звуком, мощным, нарастающим. Бент остановился и повернулся лицом к холму. С бирюзового неба истребитель пикировал прямо на него. У фельдфебеля замерло сердце, страшный жар во всем теле внезапно сменился ознобом, словно он в мокрой одежде стоял на ледяном сквозняке. Ему казалось, что самолет приближается страшно медленно и что можно бы легко и не спеша добежать до первых домиков деревни. Эта мысль наполнила его неистовой злостью. Выхватив пистолет и захлебываясь от ярости, Бент выстрелил всю обойму в налетающего хищника и, отбросив оружие, закрыл лицо руками.
Две пули вырвали клочки травы в нескольких шагах от него и скосили толстый стебель репейника.
Третья размозжила ему череп.
4
Рота отдыхала в лесу, на вырубке, освещенной низким послеполуденным солнцем. Парни лежали под деревьями, только Станда ковылял по траве, размахивая руками, как раненая птица, которая хочет, но не может взлететь, и щурил подслеповатые глаза.
— Ты что-нибудь видишь там, внизу? — спрашивал он Кованду, который глядел в долину, где теснились домики небольшого селения.
— Вижу все как на ладони, — отозвался тот, выплевывая разжеванный стебелек. — А почему ты спрашиваешь?..
— Почему? — задумчиво переспросил Станда, ероша волосы. — Видно ли, что там чешский край, наша родина? Не похож он на немецкий?
— Еще бы! Конечно, не похож! — ответил Кованда. — Можешь головой ручаться, что он совсем непохож.
— А откуда ты знаешь?
Кованда с усмешкой взглянул на Станду.
— Будь у тебя очки, ты бы и сам увидел. Оно, конечно, там и деревья, и холмы, и дороги, и небо такие же, как в Германии. А все вместе — другое. Глазами этого, может, и не увидишь, приятель, а вот сердце чует.
Чуть подальше, под деревом, Карел совещался с Липинским.
— Как стемнеет, я пойду вниз в деревню, — сказал Липинский. — Погляжу, что там делается. Ведь мы даже толком не знаем, где мы. Может быть, уже в протекторате.
— Я пойду с тобой, — сказал Карел. — Одного я тебя не пущу.
Липинский усмехнулся.
— Не доверяешь?
Карел нахмурился.
— Глупости. Но мало ли что может случиться!
Фера распределил последние буханочки хлеба, сложенные штабелем на траве.
— Вот доедим их, тогда будем пастись, как кони.
Парни, лежа на траве, наблюдали, как Фера режет толстые ломти, а Ирка намазывает их тонким слоем повидла.
— Самое время покончить с этими немецкими буханками, — сказал Густа. — Завтра будем жевать чешский хлеб домашней выпечки. Не маршировать же нам еще неделю! Поглядите только на Станду, он еле волочит ноги!
Станда грустно усмехнулся.
— Мне уже лучше, — сказал он. — Если надо, могу дойти и сам, но только босиком.
— Не понимаю, в чем дело, — сказал Ота Ворач. — Идем столько дней, а ни одного солдата не встретили. Я думал, в лесах их полно.
